— Безусловно, мой лорд. Я тут записал для вашего лордства все существенные детали, времена и так далее. Могу ли я помочь вашему лордству чем-либо еще по части этих поездов? — Литу каким-то образом удавалось выглядеть сразу и бесстрастным, и исполненным надежд.

— Только одним, Лит. Давайте предположим, что мне довольно будет одной поездки. До какого из этих мест добраться легче всего?

— Легче всего, мой лорд? Тут и сомневаться почти не приходится. Машины на этой ветке новее, чем на большинстве прочих, мой лорд. И обшивка вагонов там лучше, чем на других. — Лит содрогнулся при воспоминании о неких дурно обшитых сиденьях, о разносящихся по вагону гневных восклицаниях его хозяина. — И, как правило, они пунктуальны. Эмбл, мой лорд, вот место, куда легче всего добраться — если это отвечает планам вашего лордства.

— Безусловно отвечает. Я чрезвычайно вам благодарен, чрезвычайно.

Пауэрскорт гадал, не угостит ли его русский посол чаем из самовара. Не угостил. Чай у него подавали изысканнейший, индийский, и в чашках изысканнейшего мейсенского фарфора.

Граф Василий Тимофеевич Вольский, посол двора Романовых и Николая II, императора и самодержца Всея Руси при Сент-Джеймсском дворе, был само очарование. «Богат до крайности, — так отозвался о нем Роузбери. — До крайности. Тысячи и тысячи акров земли. Куда больше, чем у меня. И повсюду полные картин дворцы. Опять-таки, куда больше, чем у меня. Жуткая жена. Скорее всего, ждет не дождется возвращения в Санкт-Петербург. Бог весть, почему всем этим русским так не терпится, вернуться в Россию-матушку, но вот не терпится и все тут».

— Лорд Пауэрскорт, на вопросы, заданные в вашем письме, я могу ответить очень кратко. Существуют ли документальные свидетельства о деятельности русских анархистов или революционеров за пределами нашей страны? Боюсь, ответом будет нет. Свою преступную деятельность они ограничивают пределами нашего несчастного отечества. Не думаю, чтобы они предпринимали нечто и за границей. Изгнанники, конечно, имеются, многие из них живут в Париже или Женеве, а то и здесь, в Лондоне, однако ведут они себя за границей всегда хорошо. Порочность свою они приберегают для родины.

Он смотрел на Пауэрскорта с печалью, словно горюя о греховности своих соотечественников.

— Теперь о господах, чьи имена вы мне назвали. Вы написали, что уверены в их законопослушности, но обязаны это проверить. Я преклоняюсь перед вашей дотошностью, лорд Пауэрскорт. Все они — достойные граждане. С профессором я знаком лично. Он очень любит читать Пушкина у себя в саду. Существует ли занятие более мирное?

Я не знаю, что составляет предмет ваших поисков. Но уверен — ответы на ваши вопросы вы найдете не в России. Могу я пожелать вам удачи в исполнении вашей миссии, лорд Пауэрскорт?

Последний визит, думал Пауэрскорт. После него с лондонской частью расследования будет покончено. И придется заняться делами, к которым душа у меня не лежит нисколько — объездом тех, кто остался от команды корабля Ее Величества «Британия», и странным, многолетней давности вояжем «Вакханки».

Доминик Нокс из Министерства по делам Ирландии пригласил его пройти в огромную залу с окнами, выходящими на Хорсгардз-Парейд [51]. Снаружи, в Сент-Джеймсском парке, полным ходом шел послеполуденный парад нянюшек с колясками, и перекормленные утки толпились вокруг угощающих их людей. Нокс оказался человеком жилистым, невысоким, одетым небрежно, но с очень опрятной козлиной бородкой.

— Итак, — они уселись в уютные кресла, из которых видны были уходящие к Букингемскому дворцу [52]верхушки деревьев, — позвольте мне попытаться помочь вам в вашем деле. Многое ли вам известно о секретной операции в Ирландии, лорд Пауэрскорт?

— Рад сообщить, что не многое, — Пауэрскорт подумал, не предстоит ли ему все оставшиеся послеполуденные часы выслушивать лекцию. Что ж, по крайней мере, здесь нет пыльных папок, до которых приходится добираться по шатким стремянкам.

— Ну, тогда позвольте немного вас просветить. Она огромна, эта секретная операция. Все помнят о совершенном десять лет назад в Феникс-парке покушении на лорда Фредерика Кавендиша и министра Берка. Однако брожение началось намного раньше. На Форстера, когда он, еще до Кавендиша, состоял в главных министрах по делам Ирландии, было совершено девятнадцать разрозненных покушений. Девятнадцать, лорд Пауэрскорт.

Тайные общества вырастают по всей стране, точно грибы в темноте. «Фении», «Ирландское республиканское братство», «Несгибаемые», «Капитан Лунный Свет», не успеешь решить, что ты окончательно разобрался с одним из них, как откуда ни возьмись появляется другое. Они точно сорняки, и сорняки особенно буйные. Как бороться с закоснелой ежевикой, всем известно, — нужно проследить ее, проклятую, до корней, раскопать эти корни и, в конце концов, выкорчевать и тешиться мыслью, будто победа за вами. А через неделю она опять тут как тут. Вот таковы и ирландские тайные общества.

В Дублинском замке располагается ныне центр одной из крупнейших в мире осведомительских сетей. В каждом тайном обществе Ирландии имеются люди из полиции либо других правительственных служб. На некоторых их совещаниях присутствует, быть может, больше осведомителей, чем истинных заговорщиков. Дабы оправдать суммы, которые на них тратятся, осведомители лезут вон из кожи, стараясь опередить друг друга. Скоро нам потребуются осведомители, которые будут доносить на других осведомителей. Я уверен, что многие из них — двойные агенты, работающие на ирландские тайные организации и доносящие им о нас. Возможно, существуют также агенты тройные, четверные — и конца этому не предвидится.

— У Иисуса Христа было всего лишь двенадцать соратников, и то один из них оказался двойным агентом, — позволил себе дерзновенное замечание Пауэрскорт.

— Попади он в Ирландию, на другую сторону работали бы четверо или пятеро его учеников. Когда узнаешь, какие кучи денег передаются этим ирландским Искариотам, тридцать сребреников начинают казаться пустяком.

Нокс опустил взгляд на папку, которую держал в руке. За окнами упражнялся отряд конных гвардейцев, бодрые, аристократическим голосом отдаваемые команды летели по парку к нянюшкам и младенцам, мирно продвигающимся сквозь послеполуденные часы к часу чаепития.

— Перехожу к вашему запросу, лорд Пауэрскорт. Мы проверили имена ваших телеграфных рабочих по архивам Дублинского замка. Ни одно там не значится. Это не означает, будто они не могут оказаться сторонниками насильственных действий — в конце концов, любой не лишенный ума политический убийца прилагает особые усилия, чтобы не попасть в наши бумаги. Однако я думаю, что причастность этих людей к каким бы то ни было преступлениям весьма маловероятна.

Временами они решаются переплывать Ирландское море, дабы подкладывать бомбы в Лондоне. Однако в целом ирландцы одержимы своим маленьким островом, своим местом на нем и соотносительными правами любых чужаков, обосновавшихся среди них за последние восемьсот лет. Они смотрят назад, не вперед. И смотрят внутрь, не вовне.

Короче говоря, лорд Пауэрскорт, я думаю, что любой из этих телеграфных рабочих навряд ли представляет какую-либо опасность. Однако я могу ошибаться. Когда дело идет об Ирландии, англичане, как правило, ошибаются.

Небольшое общество восторженных созерцателей собралось на Сент-Джеймсской площади у новых штор леди Пембридж.

— Ну разве они не божественны? И цвет их, Розалинда, так идет к этой комнате! — Мэри, она же миссис Уильям Берк, средняя из сестер лорда Фрэнсиса Пауэрскорта, спешила воздать должное своей старшей сестре, гордой обладательнице новых портьер, роскошно свисавших, заслоняя огромные окна ее гостиной. — А отделка! Какая прекрасная работа!

Пальцы ощупывали подкладку, глаза впивались в ламбрекены.