Я смотрел на него, стараясь удержать вместе разбитые части моего сердца.

— За что ты сделал это со мной?

— Я сделал это для тебя. Чтобы показать тебе возможности того, что ты создал. Для того чтобы освободить Адама из сада совершенства, где Господь удерживал его пленником, потребовался змий. И я хотел сыграть такую же роль, чтобы показать, чего можно достичь с помощью твоего искусства.

Он показал на бестиарий, который подарил мне в Штрасбурге.

— Ты знаешь, во что это обошлось человеку, который заказал его? Пятьдесят гульденов. А ведь это всего лишь зеркало, чтобы потешить его тщеславие. Я дал ему то, за что он заплатил. Но с помощью твоего пресса мы можем изменить порядок вещей.

Он прикоснулся к шрамам на своем лице.

— Ты знаешь, почему я получил это. Потому что король, император и Папа — а все они христиане — насиловали свои земли именем Господа. Но арманьякцы, мучая меня, преподали мне урок, через них я узнал: есть и другие силы, властвующие над этой землей. Я учился у них, постиг тайны, которых страшится даже церковь.

— Тайны? — эхом повторил я.

— Эта книга — только начало. С помощью твоего пресса мы можем писать и печатать столько копий, что ни богачи, ни церковь не в силах будут помешать этому. Мы сметем их ураганом огня и бумаги. Ты знаешь, почему церковники распускают слюни над твоей Библией? Потому что считают: если они будут владеть искусством печати, то будут владеть и миром.

Я чуть не плакал от отчаяния.

— Именно этого я и добивался. Совершенной гармонии.

— Уж кто-кто, а ты-то самый последний из людей должен был стремиться к этому. — Он в ярости сжал кулаки. — Покорность церкви, которая грабит бедняков, тогда как ее епископы ходят в золоте и мехах? Церкви, которая предпочитает собирать деньги, а не крестить души? Церкви, продающей тебе бумажки во искупление тех грехов, в которых ее пастыри виновны десятикратно против тебя? Они не заслуживают этого изобретения, Иоганн. А мы с его помощью сможем уничтожить их.

Он взял у меня книгу.

— Я не выдумал животных, которых ты видел в этой книге. Я взял их из жизни. Я думал, что уж ты-то должен был бы это понять.

Я закрыл лицо руками. Раздался тихий хлопок — он бросил книгу на кровать рядом со мной, — потом заскрипели половые доски. Может быть, я ощутил легкое прикосновение ко лбу — то ли это был поцелуй, то ли ласкающая ладонь. А может быть, это был просто спазм. Когда я поднял голову, Каспара уже не было.

— Я понимаю, почему церковь сохраняла это в тайне.

Ник закрыл книгу. Кожа у него зудела, словно личинки выползли из книги и принялись пожирать его. Он давно не чувствовал себя таким грязным.

Эмили была ошеломлена этими образами. Лицо у нее так побледнело, что казалось чуть не прозрачным.

— Это жестоко. В ней столько ненависти. Трудно представить, что это сделал тот же человек, который напечатал Библию Гутенберга.

— Это доказывает сходство шрифта.

— И ты думаешь, поэтому они ее и прятали? — спросил Ник. — Чтобы защитить репутацию Гутенберга?

Джиллиан смерила его пренебрежительным взглядом.

— Ты что — не видел? Это тебе не просто сатира. Ты посмотри на поля.

Ник неохотно снова открыл книгу и принялся разглядывать разукрашенные обрамления. Стоило ему увидеть картинки, как он понял, что никогда их не забудет. Они были гораздо хуже центральных иллюстраций — образы, которые Ник и описать толком не мог.

— Это омерзительно.

— Еще омерзительнее, чем ты думаешь. Это не орнамент. Это руководство к действию.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Фигура в плаще. Почему, по-твоему, она с каждой страницей увеличивается в размерах? Она приближается. В картинках этой книги скрыт секрет, на манер старых алхимических текстов. Это книга, которая дает власть.

Ник уставился на Джиллиан. Как и всегда, он не понимал, что она думает на самом деле.

— Но ты же не веришь в это? — сказал он, хотя по выражению ее лица и видел, что, по крайней мере, она хочет в это верить.

— Кто-то верит.

Ник не знал, что на это ответить. Он посмотрел на картинку и подумал об игривых, остроумных животных из книги, которую они вывезли из Брюсселя.

— Эта книга так не похожа на тот, другой бестиарий.

Джиллиан насторожилась.

— Бестиарий из Рамбуйе? Вы его нашли? Можно посмотреть?

Ник вытащил книгу из рюкзака и положил рядом с другой. Внешне они были почти неотличимы. Он открыл последнюю страницу и прочел надпись над картой.

— И книга эта скрыта в «Записях царей Израилевых», — добавила Эмили невидимые слова.

Джиллиан нахмурилась.

— Знаете, я так толком и не поняла, что именно это означает. Наверное, это как-то связано с этим местом — со всеми утраченными книгами.

Ник посмотрел на книжные шкафы, возвышающиеся вокруг них. Сколько еще тайн хранили эти старые кожи и гниющий пергамент? Сколько других кошмарных видений и дьявольских ритуалов, изобретенных людьми, которые пытались найти самые темные силы на земле.

Он почувствовал сквозняк у себя на шее. Холодок напомнил ему, что они не могут здесь долго задерживаться.

— Как мы отсюда выберемся?

— Никуда вы не выберетесь.

Ник повернулся. Двойные двери были открыты. На мгновение он почти поверил, что магические формулы книги возымели действие. В дверях стоял человек с гривой белоснежных волос и глазами, похожими на угли. Ветер раздувал его длиннополое — до щиколоток — одеяние.

— Я думаю, у вас есть кое-что для меня.

Я лежал на кровати и плакал. Меня предали. Фуст и Каспар лишили меня всего.

Я вроде как уснул, погрузился в кошмар, в котором меня окружили хищные твари, сумасшедшие мужчины, развратные женщины, сошедшие со страниц книги Драха. Дьявольская мельница поглощала людей и истирала в прах. Папа с раздвоенными копытами сидел на троне и приговаривал меня к жестоким наказаниям.

Из этого полузабытья меня вывел громкий стук в дверь. Неужели все так быстро закончилось? Суд вынес решение? Я не знал, сколько времени провел в таком бессознательном состоянии, а когда выглянул в окно, не увидел ничего, кроме тумана.

Дверь подалась под ударами. По лестнице загремели шаги. Более тяжелые, чем шаги Гюнтера. Слишком поздно. Я чувствовал себя как самоубийца, выбросившийся с колокольни и на лету жалеющий о своем поступке. Пелена спала с моих глаз, и я в полной мере осознал убийственный масштаб того, что потерял. Я пожалел, что был так беспечен.

В комнату ворвались двое. Это были не судебные приставы, а вооруженные солдаты в форме епископства. Они что-то кричали мне, но я был слишком ошеломлен и ничего не понимал. Они стащили меня с кровати. Один держал меня, а другой бил в лицо. Я подумал, что, может быть, это очередной кошмар, но потом ощутил вкус крови во рту и тогда понял: все происходит в реальности.

Они связали мне руки и, не глядя на бестиарий, взяли его. Вторая книга — богохульный бестиарий Драха — завалилась за матрас, и они ее не увидели. Потом они надели мешок мне на голову и увели.

Старик был один. Ник бросился было на него, но Джиллиан ухватила его за руку и удержала.

— Не надо.

Не успела она это сказать, как в дверях появился еще один человек, итальянец со сломанным носом, с которым Ник дрался в Страсбурге. Он навел на Ника пистолет и поморщился.

Старик вошел в помещение. Чем ближе он подходил, тем большее впечатление на Ника производили его глаза. Они сидели в глубоких глазницах его восково-бледного лица и сверкали жестким и чистым блеском алмазов.

— Отец Невадо? — догадался Ник.

— Кардинал, — поправил его старик. — Я высоко поднялся в этом мире.

— Не ждал увидеть испанскую инквизицию.