Хаггинс застонал, вздрогнул, и его вырвало. Глаза широко раскрылись, но видны были только белки. После нескольких сильных конвульсий Хаггинс неожиданно затих. Его сфинктер расслабился, и воздух наполнился запахом человеческих испражнений. Путь от мертвецки пьяного до обычного мертвеца Хаггинс проделал за одиннадцать с половиной минут.

Сирз внимательно оглядел комнату, но не нашел никаких улик. Тогда он проверил себя. Никакие жидкости умершего Хаггинса на него не попали. На нем были надеты одноразовые хирургические бахилы и бумажная шапочка. Он не оставил следов, и ни у кого не возникнет подозрений.

Сирз отвернулся от свежего трупа и вышел из комнаты. Он обошел квартиру, ни к чему не прикасаясь. Окна оставались закрытыми, а Хаггинс был настолько пьян, что не стал включать кондиционер в столовой, или тот попросту не работал. В любом случае в квартире к полудню будет настоящее пекло, и мясные мухи займутся делом, их первые личинки появятся в ближайшие шесть часов.

Если в течение одного-двух дней никто не станет интересоваться местонахождением Хаггинса, именно запах, который начнет просачиваться в магазин скобяных изделий, привлечет к нему внимание, но к этому моменту труп превратится в нечто ужасное. Сирз в последний раз осмотрел комнату и взглянул на наручные часы. Два часа ночи. Бары закрываются. На улицах будет много народу, в толпе несложно раствориться, а патрульные машины сейчас контролируют места вроде ночного клуба в двух кварталах к югу от площади, где стоит здание суда. Сирз сыграет роль страдающего от бессонницы туриста, который возвращается в гостиницу, где его ждет бесплатный завтрак; он коммивояжер компании — поставщика медицинского оборудования, как и написано в его визитной карточке.

Сирз подошел к задней двери, осторожно снял кусочек клейкой ленты, не позволявшей ей закрыться, и спустился по деревянной лестнице во двор, где принимали товар для скобяного магазина. Он не стал стирать отпечатки пальцев с ручки двери. Участки со стертыми отпечатками всегда представляют опасность. Пара пятен не вызовет подозрений, если копы вообще решат снимать отпечатки пальцев.

Он несколько мгновений подождал у подножия лестницы, снял хирургические перчатки и бумажные бахилы и засунул их в карман куртки. Затем неторопливо пересек маленький дворик и очутился в выходящем на Айзек-стрит узком пустом переулке. Сюда доносилось лишь эхо голосов и гудки машин со стороны бара в нескольких кварталах отсюда. Сирз зашагал по Айзек-стрит и вскоре свернул на Шестую авеню.

Пансион миссис Ротвелл, предлагавший постояльцам постель и завтрак, находился наискосок от массивного старого здания из красного кирпича, которое занимала средняя школа. Пансион расположился в старом особняке с мансардной крышей, словно сошедшем со страниц «Великолепных Амберсонов» [63]: дюжина комнат, стены, отделанные деревянными панелями, вытертые старые ковры на желтых, гладко отполированных полах из твердой древесины, антикварная мебель, во всяком случае с соответствующей претензией. Кроме того, в доме имелся закрытый внутренний дворик с клумбами, а в трех номерах — ванные комнаты. Сирз поселился в одном из них, на втором этаже, в самом конце коридора, откуда двустворчатые двери вели во дворик, что его вполне устраивало.

Сирз прошел на длинную узкую парковку возле дома и отпер багажник взятой напрокат в «Херце» машины. Вытащив пластиковый пакет средних размеров, он запер багажник и направился к дальнему концу парковки.

Свернув направо в темный переулок, Сирз принялся считать гаражи, пока не оказался перед старой металлической оградой, обозначавшей конец владений матери епископа. Он остановился, открыл пластиковый пакет и вытащил банку пропиточного масла с заранее надетым разбрызгивателем. Сирз обильно смазал петли ворот и задвижку, положил банку обратно в пакет и вошел во двор дома епископа. Где-то у соседей залаяла собака, издалека доносились автомобильные гудки, но в остальном вокруг царила тишина. Сирз посмотрел на часы. Было десять минут третьего.

Остановившись перед задней частью дома, он внимательно рассмотрел три мансардных окна третьего этажа: между двумя обычными находилось одно поменьше, с матовым стеклом. Из него падал слабый свет. Сирз решил, что, скорее всего, это ночник в ванной комнате. По обе стороны от него расположились темные спальни. На втором этаже Сирз также насчитал три окна, свет в них не горел. Судя по всему, епископ спал после длинного дня, проведенного в больнице с умирающей матерью.

Сирз пересек лужайку и поднялся на узкое заднее крыльцо. Поставив на него пластиковый пакет, он вытащил новую пару бахил и комбинезон «Дюпон Тайвек» [64]с капюшоном, который затягивался шнурком. Сирз быстро надел костюм и бахилы и взял пакет. Затем он натянул вторую пару хирургических перчаток и нашел запасной ключ на том же месте, где и прошлой ночью, — на перемычке над дверью.

Он снова воспользовался пропиточным маслом, вставил ключ в замок и повернул. Дверь бесшумно открылась, и Сирз оказался на кухне епископа. Он прошел через нее и дальше по коридору в прихожую перед входной дверью. Бесшумно поднявшись по лестнице наверх, он быстро оглядел пустой коридор, после чего подготовил свою ловушку. Затем тихонько спустился вниз. В конце коридора на стене висела старомодная полочка для телефона. Сирз остановился перед маленьким столиком и таким же старомодным дисковым телефоном.

Он немного подождал, прислушиваясь к малейшим признакам движения, потом вытащил из пакета дешевый сотовый телефон, который купил неделю назад и до сих пор ни разу не использовал. Сирз набрал номер. Старый телефон на столике резко зазвонил, и одновременно наверху раздался звонок параллельного аппарата. После пятого звонка послышался квакающий невнятный голос епископа — голос человека, которого внезапно разбудили.

— Алло?

— Спуститесь вниз.

— Прошу прощения?

— Спуститесь вниз.

— О чем вы говорите? Кто это? Речь идет о моей матери?

— Спуститесь вниз.

Сирз протянул левую руку и взял трубку старого телефона, одновременно отключив сотовый. Из трубки древнего аппарата послышался гудок.

— Алле? Алле?

Раздался щелчок — епископ повесил трубку. Сирз не стал класть трубку на рычаг, а положил ее рядом, чтобы линия оставалась занятой — вдруг жертва попытается кому-нибудь позвонить. Наверху послышались шаги, щелкнул выключатель, и лестницу залил свет. На верхней ступеньке появился епископ в зеленом шелковом халате.

— Епископ Буше.

Сирз произнес эти слова командным голосом, громким и твердым, стараясь удержать внимание Буше.

— Проклятье, кто вы такой? — резко спросил Буше, близоруко глядя вниз сквозь очки в металлической оправе. Его седые волосы торчали во все стороны. — Что вам нужно?

— Я пришел поговорить с вами о содомии и о том, что с этим связано, — ответил Сирз.

— Что вы себе позволяете? Проваливайте из моего дома, или я вызову полицию!

— «Не будь любодеем, ни прелюбодеем, ни деторастлителем», — весело произнес Сирз, не спуская глаз со старика, стоящего перед лестницей. — Послание Варнавы. Не Священное Писание, но близко к тому.

— Ах ты, ублюдок! — взревел Буше.

— А ты педофил, — спокойно ответил Сирз, насмешливо глядя на епископа.

Епископ Буше издал сдавленный крик и сделал шаг вперед, его босая нога зацепилась за натянутую поперек ступенек почти невидимую леску из моноволокна, которая выдерживала нагрузку в пятьдесят фунтов. Буше потерял равновесие и совершил отчаянный лебединый полет. Его руки месили воздух, но не сумели остановить падение. Сирз отступил в сторону.

Грузный мужчина падал головой вперед, отчаянно дергаясь и пересчитывая ступеньки всем телом. Седьмой шейный позвонок сломался с отчетливым треском, когда затылок епископа ударился о край твердой ступеньки, голова повернулась под невообразимым углом, но старик продолжал падать вниз. Он умер в следующее мгновение, последние шесть ступенек его мертвое тело преодолело по инерции и осталось лежать неподвижной грудой у основания лестницы.