— Пойдем наверх и распакуем вещи, пока ты не легла спать, — предложила я.

Она встала с колен:

— Хочу в парк.

— Не сегодня, уже слишком поздно. А вот завтра пойдем, если будет хорошая погода.

Она повернулась ко мне спиной и заговорила с Дэвидом, очередным воображаемым приятелем. Мой слух улавливал отдельные слова: «Видишь… там», — и ни слова про парк или игры, в которые мы сейчас играли. Я успокаивала себя: со временем ее вымышленный мир растворится, и она почувствует себя в безопасности рядом с нами. После продолжительных уговоров мы все же пошли наверх. Там мы распаковали оставшиеся сумки, а в восемь помылись, переоделись и приготовились слушать сказку на ночь. Джоди отыскала книжку, которую привезла с собой, — «Три поросенка». Я прочитала ее дважды, потом уговорила Джоди лечь и пожелала доброго сна. Уходя, я потянулась к выключателю.

— Нет! — в ужасе завопила Джоди. — Не выключай. Боюсь темноты. Стой!

— Хорошо, милая. Не волнуйся. — Я не стала выключать свет, но хотела приглушить его, однако ей это тоже не понравилось. Она была согласна оставаться в постели только при полностью включенном свете.

— Дверь открыть или закрыть? — Я всегда спрашивала об этом воспитанников, когда они впервые ночевали у меня. Сон играет очень большую роль в том, будут ли они чувствовать себя защищенными, будут ли уверены в себе, да и во мне тоже.

— Закрой. Плотно.

Еще раз я пожелала ей спокойной ночи, послала воздушный поцелуй, после чего вышла и закрыла дверь. Подождала у двери и прислушалась. Пол заскрипел — было похоже, что она вылезла из постели и проверила, плотно ли закрыта дверь, после чего снова вернулась в кровать.

В девять дети спустились перекусить, мы все собрались в гостиной. Я включила телевизор, но не смотрела его, переваривая события сегодняшнего дня.

— Ну что скажешь? — улыбнулась я Люси, когда она принесла мне чашку чая.

— Она странная, — ответила та и села рядом.

— Не нравится она мне, — добавила Пола и посмотрела на меня робко, ожидая ответа.

— А ты что скажешь, Эдриан? Каково первое впечатление?

— Похожа на куклу Чаки из ужастика. Ну та, которая была одержима дьяволом.

— Эдриан! — одернула я сына и в то же время с холодной дрожью осознала это сходство. Широкий лоб, уставившиеся на тебя серо-голубые глаза, отсутствие эмоций и отрыв от действительности — она вполне могла быть одержима. Я одернула себя: о чем я? Она просто девочка, которой пришлось через многое пройти, и ей нужна наша помощь — вот и все ужасы в ее истории. Я взвалила на себя эту ношу и теперь обязана быть с Джоди — столько, сколько буду ей нужна. Проблем, конечно, стало еще больше после того, как ее бросили люди, испугавшиеся первых же трудностей в общении с ней. Они сдавались, передавая девочку с рук на руки, — и я не могу с ней так поступить.

— Уверена, со временем все наладится… — Я старалась казаться спокойной.

Возможно, потому, что мне не давал покоя витающий в мыслях образ одержимой бесом куклы, но среди ночи я проснулась. Мои чувства как будто обострились. Я повернулась и посмотрела на часы: 2:15. Прислушалась. Тишина. И все же что-то не так — подсказывало шестое чувство, выработанное годами присмотра за детьми.

Я вылезла из кровати и нащупала тапочки. В доме было холодно, так как отопление на ночь выключалось. Нашла в темноте халат, завязала потуже пояс и вышла в коридор. Меня охватил ужас: там стояла Джоди, а лицо ее было в крови.

— Что с тобой? Что случилось? — Я в отчаянии осматривала ее лицо, шею, пытаясь понять, откуда идет кровь. — Где тебе больно? Скажи мне! Ну не молчи! — Я не могла ничего рассмотреть, но кроит, была свежая.

Как будто в трансе она медленно подняла руки и показала мне ладони. Они тоже были в крови, но следов порезов я не видела. Засучила рукава ее пижамы — порез был на левой руке, несколько сантиметров в длину, из него слегка сочилась кровь. Я притащила ее в ванную, открыла кран и подставила порез под холодную воду. Она даже не вздрогнула, и я заподозрила: не ходит ли она во сне?

— Джоди! — громко позвала я. — Джоди! Ты меня слышишь?

Она с ухмылкой уставилась на свое отражение в зеркале, и я поняла, что Джоди не спит.

— Что стряслось? Как тебя угораздило?

Взглядом она ответила на мой взгляд в зеркале, но ничего не сказала. Я тщательно промыла рану и осмотрела ее. Она была неглубокой, швов не требовалось, и столько крови не должно было быть. Как будто Джоди специально размазывала кровь, для большего эффекта. Но как? И зачем? Никто не упомянул о том, что Джоди склонна к членовредительству, но похоже, что это было не впервые. Я пригляделась: действительно, были заметны и другие тонкие розовые полоски шрамов на обеих руках, сложно сказать какой давности.

— Стой здесь. Я схожу вниз и принесу бинт.

Она вновь ухмыльнулась. Странная, невеселая усмешка таила в себе смысл, который я не могла уловить, и от этого бросало в дрожь. Я положила ей на руку чистое полотенце, потом пошла в кухню, где достала из аптечки большой пластырь. У меня в голове вертелись разные мысли. Хуже всего было то, что Джоди сделала это без всякого повода, который бы указывал на то, что она чем-то расстроена. Как и в тот раз, с испражнениями, ей были присущи холодное спокойствие и отрешенность, такая несвойственная для ребенка. Как будто она не чувствовала боли или вовсе не сознавала того, что делала. Она не заплакала, когда порезала себя. Я бы услышала, ведь за годы работы попечителем мой сон стал чутким. Внезапно у меня перед глазами всплыл образ Джоди, тихо сидящей в своей комнате и выжимающей из пореза кровь, чтобы вымазать ею лицо. Это пугало.

Вернувшись в ванную, я увидела, как Джоди смотрит в зеркало и корчит гримасы, но не от боли. Она словно пыталась стать как можно уродливее и кривила лицо так и сяк, обнажая зубы в зловещей ухмылке. Я оторвала наклейку на пластыре, залепила порез, после чего отмыла ей лицо и шею. Теплой водой с мылом я вымыла свои руки, слишком поздно вспомнив, что, обрабатывая раны, нужно надевать перчатки, чтобы не допустить инфекции. В панике и спешке я об этом забыла.

Только когда Джоди, чистая и сухая, снова была в порядке, я поняла, что все возвращается в норму.

— Все хорошо, Джоди, — успокоила я. — Пойдем назад в кровать.

Она по-прежнему не отвечала. Я повела Джоди обратно, и тут из комнаты вышла Люси.

— Что такое, Кэти? — спросила она, едва разлепив глаза спросонья.

— Все нормально, не волнуйся. Завтра расскажу.

Она кивнула и поплелась спать.

В комнате Джоди одеяло было свалено на пол. Крови на нем не было, но сверху я заметила маленький нож.

— Откуда это у тебя? — Я старалась, чтобы в голосе не звучало обвинительных интонаций.

Наконец она заговорила:

— Это Хилари и Дэйва. — Она назвала имена ее предыдущих попечителей.

— Они знают, что он у тебя?

Она невнятно потрясла головой, как будто ее на чем-то поймали. Едва ли у меня получилось ее разговорить. Я была зла на попечителей, которые оставили нож в пределах досягаемости ребенка. Впрочем, это было объяснимо. Только по опыту я узнала, что, если оставить ребенка на кухне всего на несколько мгновений, это может обернуться крупными неприятностями.

Однажды у меня на попечении находился подросток со склонностью к членовредительству, но я никогда не слышала, чтобы такое встречалось среди детей младшего возраста. Если дома ребенок подвергался избиениям, он зачастую не любит собственное тело и безразличен к боли. Осознанное причинение себе боли вообще встречается не так часто, но и тогда остается прерогативой подростков. Впервые слышу, чтобы восьмилетний ребенок по доброй воле наносил себе рану. Это меня очень встревожило.

— Ты взяла у них еще что-то? — мягко спросила я.

Она отрицательно покачала головой, но я все же осмотрела комнату, после чего перестелила постель.

— Давай залезай. Поговорим об этом утром.