Прошло еще десять минут, и тогда Келли предложила мне начать. Она мягко тронула Джоди за руку:

— Через минуту мы пойдем в комнату — она называется комнатой для бесед. Я знаю, Кэти все тебе рассказала об этом. Это вон там. — Она указала на дверь.

Джоди оторвала взгляд от игрушек:

— А Кэти пойдет?

— Сначала да, а потом она вернется сюда и подождет тебя здесь, а мы поболтаем там. А пока мы будем разговаривать, нас будет снимать на видео милый молодой человек, чтобы мы ничего не забыли из нашего разговора. Ты не против?

Очень удачно. Джоди сразу потеряла интерес к своим игрушкам и, к моему великому облегчению, поднялась и взяла Келли за руку.

— Пойдем, — сказала она. — Хочу на видео.

Я проводила их в соседнюю комнату, где молодой полицейский, также в штатском, поприветствовал нас.

— Привет, Джоди, — сказал он. — Меня зовут Джон. Я буду снимать тебя на камеру. Хочешь подойти и посмотреть?

Комната для допросов была маленькой и пустой, там стояло только три пластиковых стула, под потолком висела лампа, а на единственном окне — непрозрачные занавески. Меня удивила такая аскетичность. Я надеялась на что-то более уютное и привлекательное.

Джон показал нам с Джоди, где будет стоять камера и где будет стоять он, чтобы не попасть в кадр.

— Мы хотим снять видео и записать все, что ты нам расскажешь, ладно, Джоди?

Мне вспомнилось, как я впервые хотела сфотографировать Джоди, когда она только приехала, и как она начала при этом снимать с себя одежду. Понравится ли ей теперь, что ее будет снимать мужчина? По крайней мере, когда я объясняла ей это, она не волновалась, да и сейчас оставалась спокойной, кивая в знак согласия.

— Садись в это кресло, — попросила Келли, помогая Джоди устроиться, а Джон вернулся за камерой.

— Сейчас ты останешься с нами, а Кэти подождет за дверью, хорошо? — продолжила Гарриет.

Джоди скрючилась в кресле, а я вышла из комнаты. Как попечитель, я не имела права быть рядом со своим подопечным, чтобы мое присутствие не повлияло на показания ребенка. Допрос, чтобы потом его результаты были учтены в суде, должен проводиться со строгим соблюдением правил.

Я вернулась в яркую красочную комнату, которая сильно контрастировала с небольшим скромным помещением комнаты для допросов. Я села, но успокоиться не могла — и вышла, чтобы выкурить сигарету. Ветер пронизывал до костей, и я укрылась в дверях, затягиваясь украдкой и прикидывая, что может сейчас происходить на допросе. То, что скажет Джоди, будет иметь огромное значение: если ее рассказ не будет запечатлен на пленку, вполне возможно, не состоится и следствие. А в ее возрасте и с ее задержкой в развитии Джоди никогда не пустят свидетельствовать в зале суда. Характер нашей системы правозащиты подразумевает, что она может быть допрошена адвокатом другой стороны. И никаких шансов, что она с этим справится, да и любой ребенок в таком возрасте не справился бы. Так что неудивительно, что так мало подобных дел доходит до суда, из них еще меньше закапчиваются благополучно, и редко когда преступники получают по заслугам. Я докурила сигарету до половины и затушила ее, почувствовав себя менее виноватой. Потом позвонила, чтобы войти обратно, и вернулась в комнату. Походила, затем села, потом снова походила. Прошло двадцать минут, открылась дверь, и Келли просунула в щель голову.

— Еще минут десять, и мы сворачиваемся. Боюсь, нам не очень повезло.

Я кивнула, сердце мое упало, а Келли вернулась на допрос. Я подошла к окну, которое выходило на заднюю часть двора. Я видела, как въехала машина и из нее выбрались двое полицейских в форме, смеявшихся над чем-то. В качестве попечителя мне иногда приходилось иметь дело с полицией, и не только в связи с делами об опеке, но и в связи с побегами подростков или с какими-то их хулиганскими поступками. Работа у полицейских была непростая, и я всегда безмерно уважала их труд, особенно работников комиссии по делам несовершеннолетних — им нужна была выдержка святых.

Я как будто провалилась сквозь землю. В этом упадническом настроении мне казалось, что если до этого момента Джоди не разоткровенничалась, то вряд ли станет это делать теперь. Я знала, какой она бывала, когда не хотела говорить. Никакие усилия не помогали — она была непоколебима как скала.

Осталось лишь несколько минут для того, чтобы она все-таки успела рассказать полиции то, что им требуется услышать, иначе потом не будет возможности наказать тех, кто так жестоко с ней обошелся.

Пока ждала, я задумалась (и не впервые) о брате и сестре Джоди. Пережили они то же, что и Джоди? Надеюсь, нет, но вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом. Мне предоставляли лишь ту информацию, которая касалась непосредственно Джоди, и я знала только то, что ее брат и сестра сейчас живут в других фостерских семьях. Надеюсь, возраст (они намного младше Джоди) спас детей от издевательств, через которые прошла их сестра.

Вскоре до меня из-за двери донесся голос Джоди. Дверь открылась, и Джоди влетела в комнату.

— Мы сняли видео, — улыбалась она. — Очень здорово. — Она двинулась к коробке с игрушками.

Я с надеждой посмотрела на Келли и Гарриет, но они только покачали головами. Гарриет подозвала меня, а Келли помогла Джоди одеться.

— Думаю, она не станет говорить, — сказала Гарриет. — Она постоянно повторяла, что очень хочет оторвать отцу голову, но причины не объясняла, подробностей не рассказывала. И пока она в таком возрасте, мы не станем пытаться повторить допрос, но оставим дело открытым на будущее. Придет время, когда она будет готова.

— Спасибо. — Я не могла скрыть своего разочарования. — Мне жаль, что она не захотела сотрудничать, но не могу сказать, что особенно удивлена.

— В этом нет ничего удивительного в свете произошедшего. Несколько лет назад я общалась с их семьей. Непонятно, почему ее оставляли с ними так долго.

Я была заинтригована, но офицер ничего больше не сказала, да и конфиденциальность не позволила бы ей сделать этого. Я поняла, что по какой-то причине семья общалась с полицией, но это могло быть что угодно, от неоплаченного штрафа за парковку до мелких правонарушений и торговли наркотиками. Так или иначе, у меня сложилось впечатление, что Гарриет не понравилась обстановка в семье. Однако я не могла знать наверняка.

Я застегнула Джоди куртку, и нас проводили. Но стоило нам завернуть за угол, как ее хорошее настроение испарилось.

— Кэти, теперь придет чудовище? Оно придет и сделает то, про что мне говорили? — Она спрашивала встревоженно, почти затаив дыхание. — Я думаю, оно придет. Оно прячется под моей кроватью и хочет съесть мои руки, пока я сплю.

— Нет, милая, конечно нет, честное слово. С чего ты это взяла?

— Папа и дядя Майк говорили, что, если я кому-то расскажу, оно придет. — Ее волнение росло, голос срывался. — Оно отгрызет мне руки и ноги! Вот что будет!

— Нет, милая, — успокаивала я. — Никто не придет. Ты очень хорошо вела себя в полиции, это правда. Ты была хорошей девочкой, и никто не обидит тебя. Ты же со мной, верно? И никаких чудовищ нет.

Пока я успокаивала ее, я поняла, что именно из-за страха она и не рассказала ничего полиции. Во мне закипала злость на то, что до сих пор ее обидчики имеют такую власть над ней. Против своей воли она защищала их, потому что ужас, который они в ней поселили, побеждал все остальное.

— Ты со мной, Джоди, — сказала я, и мы тронулись в путь. — Все будет хорошо.

Тем вечером, когда я включила десятичасовые новости, я увидела на экране рок-звезду, арестованную в ходе нашумевшего дела о распространении детской порнографии через Интернет. Полиция обыскала его компьютер и обнаружила на жестком диске снимки детей.

И снова меня начало трясти. Эти извращенцы хотя бы понимают, как делаются эти фотографии? Из-за каждой такой фотографии пострадал ребенок, чья-то жизнь была разрушена. В итоге получались дети вроде Джоди, надломленные и униженные, — и это необратимо. Человек, покупающий эти грязные фото, ответствен не меньше, чем сам преступник.