Он довольно быстро нашёл Выборное… Решив не привлекать особого внимания грохотом двигателя, он заглушил мотор и закатил «хонду» в кусты. Затем пошёл по узкой улочке. Вокруг было пустынно, как будто все вымерло. Только где-то вдалеке раздавался шум машин. Он направился по направлению едва слышных звуков. Где-то там, недалеко от центральной площади, и должен был находиться старый музей, если верить справочнику-путеводителю «По Петергофу и его окрестностям», который он случайно нашёл у себя дома.

Нужное ему здание Николаев обнаружил почти сразу. Оно возвышалось среди остальных домов, было похоже по скудному описанию на то, о чем говорила ясновидящая, но главное — весь первый этаж был почти по всему периметру обнесён железными прутьями в виде клетки… — Вот она, клетка! — невольно вырвалось у него. — Молодец, тётя Сима!

Николаев, крадучись вдоль забора, обошёл музей, но ничего особенного не обнаружил. Дом как дом. Без особых признаков жизни, судя по заколоченным слепым окнам на втором этаже. Небольшой сад, который с большой натяжкой можно было назвать парком, как о нем говорилось в справочнике… Скорее всего, здесь давно никто не живёт… А одноногий? Наверняка здесь должен быть сторож. Это о нем говорила гадалка. Он ещё раз бодрым шагом обошёл здание — ни малейшего намёка на сторожку или караульное помещение. Неужели тётя Сима ошиблась? Это плохо.

Ведь тогда она могла ошибиться и насчёт Суркова.

Что же делать?

А, была не была!

Он подошёл к воротам музея, нажал на звонок. Но ещё за секунду до этого он уже знал, что ему никто не ответит, более того, он удивился бы, если бы кто-то подал признаки жизни по ту сторону неприступной металлической ограды. И все-таки Алексей ещё раз надавил на кнопку звонка, подождал немного.

Естественно, никто не ответил. Почему «естественно», он не смог бы точно объяснить, за эту информацию отвечала его интуиция.

Итак, как говорится, «господа все в Париже». Интересно, куда подевался сторож, если таковой имелся?.. Пора действовать по-другому. Сомнения оставили его, и теперь он чётко знал, что будет делать дальше.

Алексей ещё раз прислушался к себе. Интуиция подсказывала пойти вдоль забора.

Что же, не будем сопротивляться внутреннему голосу! Поднял голову, сравнивая свои возможности и высоту, потрогал рукой металлическую решётку.

Подумав, покрепче перешнуровал кроссовки — а вдруг придётся драться… — Будем надеяться, что здесь не придётся бить ногой по противным рожам сектантов! Хотя Сурку я бы с большим удовольствием заехал!

Затем Николаев поставил ногу на низкий выступ, потянулся и достал пальцами верхнюю часть забора. Резкий рывок — и послушное натренированное тело взлетело вверх. Ещё одно мгновение, и он легко приземлился на сухую траву. Николаев бесшумно поднялся. Замер. Огляделся. Вокруг было тихо. Что же, как говорится, лиха беда начало…

Уже давно стемнело, и музей вблизи выглядел огромной тёмной глыбой. Вдоль короткой аллеи не горел ни один фонарь. Поэтому и парк, и сам дом напоминали чем-то заброшенный замок. Унылость этой картине предавал едва различимый тусклый свет, исходящий от одинокой сигнальной лампы на воротах. Возможности этого освещения были настолько ограничены, что уже на середине аллеи не было видно ни зги… На всякий случай Николаев сошёл с дорожки и, осторожно ступая, направился к дому. Обошёл его вокруг. Остановился у окна, прислушался: разумеется, тишина.

Алексей осторожно провёл ладонью по оконной раме. Надавил — нет, закрыто на щеколду.

Он подошёл к другому окну — бесполезно. Тот же самый результат. Как же быть?

Постепенно менялась погода. Откуда-то подул ветер, в парке зашуршали листья, и, ели бы кто-то подошёл сейчас сзади, его шаги было бы трудно услышать. Николаев замер, внимательно всмотрелся в темноту — кроме огромных деревьев, которые приобрели благодаря темноте мрачные очертания, ничего не было видно. Где-то мерцал свет лампы. Листья деревьев, покачиваясь от ветра, периодически закрывали и этот единственный источник света.

Николаев прислушался. Звуков было настолько много и они были столь разнообразны, что он понял: прислушиваться бесполезно. Поднял голову — что-то привлекло его внимание. Окно второго этажа давало какой-то странный отблеск.

Неужели открыто?.. Он подошёл к дереву, стоящему ближе всех к дому. На секунду мелькнула дурацкая мысль: что это? Дуб, липа, клён?.. Усмехнулся — что за ерунда порой лезет в голову! Нащупал рукой ветку, поставил ногу на едва заметный выступ, через мгновение легко оторвался от земли.

Вгляделся в окна второго этажа. Поднялся ещё выше. По шершавой гибкой ветке приблизился к окну. Кажется, эта ветка выросла специально, чтобы он смог попасть внутрь, не привлекая лишнего внимания.

Есть! Это окно открыто!

Мысленно подбадривая себя, Николаев потянулся к окну, легко толкнул раму.

Ура! Подалась!.. О, радость болельщика от ловко забитого мяча. Наконец-то!

После стольких испытаний судьба должна была сделать ему подарок!

И сделала, Николаев оказался в комнате… ПОБЕДА!

Если бы в этот момент кто-нибудь (предположим, преподаватель по логике или врач-психотерапевт со спецкурсов) спросил Леху Николаева, на кой черт он забрался в этот явно пустой дом, где пока не чувствуется следов никакого Суркова, то скорее всего любопытный не получил бы никакого вразумительного ответа. Алексей пришёл сюда, руководствуясь лишь одним соображением, имеющим ненаучные свойства, — интуицией. Ох уж эта интуиция! Тем более с подачи женщины…

Каким бы ни был Леха Николаев шалопаем, все-таки кое-что служба в Управлении ему дала. Что ни говори, а тренинг есть тренинг. Он осторожно прокрался вдоль стены к двери, незаметно её приоткрыл и вновь прислушался… Тишина. Николаев прислонился щекой к дверному косяку и на мгновение закрыл глаза. Пустой тёмный дом, гнетущая тишина… Он вдруг подумал, что тишина может быть и говорящей, и зловещей, она может быть многозначительной, она может указывать на что-то… Но здесь! Тишина в старом музее была никакой. Где-то миролюбиво тикали часы, еда слышный здесь, в огромном доме, ветер раскачивал скрипучие деревья, тонкая ветка билась в окно в соседней комнате. Все было похоже на то, что дом, воспользовавшись свободной минуткой, пока хозяева отсутствуют, решил пожить своей собственной жизнью.

Он вышел в коридор. Странно, но здесь явно чувствовался лёгкий запах женской парфюмерии. Он направился вдоль коридора, повернул налево, увидел распахнутые двери. По всей видимости, это был чей-то кабинет… Сделав четыре осторожных шага, на всякий случай — если кто-нибудь вдруг притаился за дверями кабинета — прижался спиной к стене. Не дыша, он миновал «опасное» пространство.

Вновь прислушался к себе — внутренний голос подсказывал, что все его страхи напрасны, что в доме никого нет. Ага, нет! А вдруг как выскочит барабашка какой-нибудь, как цапнет за ногу или ещё хуже — положит руку на плечо и спросит вкрадчиво:

— Ну-с, что с вами делать, товарищ Николаев?..

Широкая лестница вела вниз. Здесь было чуть светлее — помогла выглянувшая из-за туч луна. Николаев спустился, не дотрагиваясь до перил. В большой комнате царил полный бардак. Коробки из-под обуви, какие-то полиэтиленовые мешки, бумага с серебристыми узорами, перевёрнутый торшер, разбившаяся лампочка, осколки посуды и ещё бог знает какой мусор — все говорило о спешке людей, покидавших этот дом.

Исход, значит… Ну-ну!

Он облокотился на спинку старого казённого кресла, стоящего рядом с ним, и вдруг невольно чертыхнулся: кресло предательски отъехало вперёд. Алексей с трудом удержался, чтобы не упасть. Неожиданно ему стало очень-очень жаль себя.

Он вдруг посмотрел на все это со стороны, увидел себя, стоящего посреди чужого дома и не понимающего, что же здесь произошло… — Сурок! — тихим голосом позвал Николаев. — А-уу! Ты где, мать твою?!

В ответ — тишина. Похоже, что он обманулся: здесь не было никакого Суркова. Хорошо, хоть группу захвата не вызвал.