Никто из присутствующих не обратил внимания на притаившуюся в ближайшей подворотне сутулую фигуру усатого человека с косицей седеющих волос. Глаза человека светились каким-то особенным гипнотическим блеском, он держал в руках чётки и быстро перебирал их. Если бы Кучеров в этот момент взглянул на прятавшегося в подворотне, то он бы его сразу узнал — это был отец Влас… Однако Леве Кучерову было не до этого. Страх вновь завладел им. смерть Зуйкова, которая произошла прямо у него на глазах, подействовала на бывшего прапорщика, как удар молотом. Весь хмель мгновенно улетучился. Срочно нужно было что-то предпринять. Но что именно?!

Кучеров затравленно огляделся. И вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль. Ну конечно, как же он сразу не сообразил. Нужно немедленно бежать в подвал, рассказать о случившемся отцу Власу…

В подвале первым Кучерову встретился Лохматый, правая рука отца Власа.

Увидев встревоженного бывшего прапорщика, Лохматый нехорошо усмехнулся — он не любил людей и никогда не скрывал этого.

— Ты куда несёшься?

— Там, там… — Ну чего? Мессия пришёл, что ли?

— Нет… — Кучеров затравленно огляделся. — Пашку Зуйкова машиной задавило… Насмерть! На Каменноостровском проспекте… — И что?

— Как что?! Я же говорю — Зуйкова задавило! Я пиво взял… На проспект вышел… Только бутылку открыл… А тут машины несутся… Впереди «Волга» с ментами… — от волнения Кучеров рубил фразы. — Ну и Пашка идёт. Глаза страшные… Смотрит прямо перед собой, никого не замечает. Я ему — Зуйков, ты чего?.. А он не отвечает. Прёт как танк. И прямо на машины. А потом как прыгнет вперёд… — Прыгнул?

— Сам прыгнул! Я и глазом моргнуть не успел… лохматый властно поднял руку , давая знак бывшему прапорщику, чтобы он замолчал. Затем спросил подозрительно:

— А ты чего там делал?

— Я? — как-то сразу сник и растерялся Кучеров. После контузии с ним такое часто бывало — говорит-говорит, а потом вдруг зададут пустой вопрос, он и молчит, не знает, что ответить.

— Ну не я же! — усмехнулся Лохматый. — Меня там не было. Так что ты там делал?

— Я же говорю — пиво взял, вышел на Каменноостровский проспект. Я там живу рядом… А Пашку Зуйкова насмерть. И главное — видно, что он сам лезет.

От волнения Кучеров говорил сбивчиво, понимал, что рассказывает плохо, но сейчас ничего поделать с собой не мог — его трясло от нервного шока, который он только что испытал.

Грубо сплюнув под ноги, Лохматый вдруг протянул руку и цепко схватил его за грудки. Притянул к себе. Зашептал гнилым ртом:

— Один дурак полез… Вот его Бог и наказал. А ты не лезь, не суй свой нос не в своё дело.

— Да ты че? Я ничего… Я случайно там оказался!

— Случайно только хомячки родятся. Понял?

— Ну… понял. А чего случилось-то, Лохматей? Я ничего не понимаю… Ну не мог же Пашка сам под машину броситься. Он же не пьяный был, я точно видел!

— Не твоё дело, «кусок» [1]. Твоё дело помалкивать! Врубаешься?

Кучеров жалко улыбнулся. Он все ещё не понимал в чем дело.

— С трудом… — А вот это ты зря. За это можно и… — Лохматый сделал замысловатый жест рукой, — на ножик случайно наткнуться.

До Кучерова неожиданно дошло. Он резко отстранился от Лохматого, взглянул на него с испугом. Ему вдруг захотелось стать невидимым. Эти безумные глаза Лохматого, его манеры бывшего уголовника, его шелестящая, вкрадчивая речь… От всего этого веяло смертельной угрозой.

Этой ночью Кучеров спал плохо. Ворочался с боку на бок. А когда жена, проснувшись, недовольно спросила, чего это ему не спится, он вяло послал её подальше:

— иди ты!..

— Дурак! — обиделась жена.

— Сама дура!

— Не лайся… — Я и не лаюсь. Просто лежу, думаю… Нет, обязательно надо встрять!

— Больно ты кому нужен!

Обидевшись, жена отвернулась.

Вот и поговорили! Ну как с такой советоваться. Нет, видимо, все придётся решать самому. Кучеров мысленно плюнул и зарылся головой в подушку. Он не любил принимать решения, всю жизнь привык только подчиняться. Армия приучила к тому, что у нас любая инициатива наказуема. Поэтому удобнее всего жить, не высовываясь. По принципу «ты — начальник, я — дурак». Но сейчас неожиданно наступил момент, когда нужно было принять решение. Причём вполне могло статься, что от этого решения будет зависеть его, Левы Кучерова, жизнь. Только вот как же угадать это самое правильное решение?…

Этот мотоциклист в красивом блестящем шлеме с нарисованным ярким драконом где только мог нарушал правила уличного движения, абсолютно не обращая никакого внимания на оторопевших от подобной наглости гаишников. Он проскакивал там, где висели запрещающие знаки, он ловко выруливал прямо перед носом грузовиков, он презирал пронзительные свистки разозлённых милиционеров… Но долго это продолжаться не могло. В конце концов лихача «посадили на крючок» — то есть гаишники повели нарушителя по рациям. Пару раз он все же довольно успешно миновал засады, однако за очередным поворотом его уже поджидал настоящий сюрприз: дорогу перегородили сразу два сине-белых «жигуленка» с мигалками. Навстречу мотоциклисту выскочили четверо в форме, приказывая жезлами немедленно остановиться.

— Извините, братцы! Не могу! — весело прокричал лихач.

И не снижая скорости свернул во дворы… «Колодец», другой, третий… Удивлённые лица старушек на скамейках, сноп разлетающихся брызг, лай дворняжек в след… И громкий, все заглушающий грохот победно ревущего двигателя старой «Хонды». В одном из дворов мотоциклист круто свернул, замер на мгновение, а потом — сориентировавшись — поехал прямо в подъезд, ловко открыл ногой дверь… И выскочил, проехав проходной коридор насквозь, вновь очутившись на оживлённой улице.

Ещё несколько кварталов, и он оказался на Литейном. Возле известного в Питере серо-зеленого здания Управления национальной безопасности лихой мотоциклист остановился. Оглядевшись, нашёл место для стоянки и уверенно затолкнул своего «железного коня» между легковыми автомобилями. «Хонда» выглядела несколько вызывающе среди двух красавцев «БМВ», но это не смутило её хозяина.

Насвистывая что-то лёгкое, опереточное, мотоциклист снял шлем. Это был крепкий весёлый парень примерно лет тридцати, не больше, с открытым лицом, с которого, казалось, никогда не сойдёт весёлая улыбка. Прижатые к черепу уши и упрямый волевой подбородок говорили о том, что их владелец — человек решительный и не подвержен сомнениям: если уж что решил, то добьётся своего обязательно. Парня звали Алексей Николаев и был он агентом национальной безопасности.

Алексей надел на заднее колесо специальное противоугонное устройство, обмотав для верности колесо специальной стальной цепью… Затем он направился к входу в Управление. Перед самыми дверями, не выдержав, ещё раз обернулся — бросил короткий взгляд на мотоцикл. В последнее время угонщики в Питере настолько обнаглели, что могли увести «хонду», припаркованную даже возле этого здания.

Чувствуя, что сильно опаздывает, Николаев спешил по длинному извилистому коридору Управления. Свернув на очередном повороте, он увидел, как из буфета, пятясь спиной, осторожно вышла полногрудая, статная буфетчица. Она тянула за собой низенькую тележку на колёсиках, доверху наполненную всевозможной снедью.

Заметив идущего Николаева, хмуро взглянула на него. Затем, оставив тележку, сняла с неё поднос с едой, сделала шаг… Алексей нахмурился, свернул к женщине.

— Привет! — громко поздоровался он.

Буфетчица от неожиданности чуть не опрокинула поднос.

— Фу! Напугал, черт! И несёт тебя!..

— А чего ты не здороваешься, Лида?

— Ну ты даёшь, Лешка! — всплеснула руками буфетчица.

— Вот он я, — широко улыбнулся Алексей. — Здоровайся!