— Нет, я дарю его вам. Считай, что это мой подарок вам на свадьбу.

Лори открыла рот от изумления.

— О нет! Я не могу. Он такой дорогой!

— Лори, мы знакомы тысячу лет, и Сай стал важной частью моего… — она замялась, подыскивая верное слово, — взросления. Мне бы хотелось сделать вам такой подарок.

— Что ж, спасибо, — бормотала Лори, ошарашенная такой щедростью. — А уж Сай как будет рад!

— Пожалуйста, — улыбнулась Шейн. — Помочь тебе отнести стол в машину?

— Нет-нет, я сама справлюсь. — Подняв маленький столик, Лори остановилась. — Шейн, я желаю огромных успехов твоему бизнесу. Честное слово. — В дверях она неловко замялась. — До свидания.

— Пока, Лори.

Закрыв за Лори дверь, Шейн тут же выкинула их с Саем из головы. Теперь до приезда Вэнса оставалось немногим более часа. Она бросилась запирать музей. Если она поспешит, то может успеть. Черт побери! Опять кого-то несет! Заслышав шум приближающейся машины, она отперла дверь. Бизнес есть бизнес. Если Вэнс захочет десерт, ему придется довольствоваться пачкой печенья из магазина. На крыльце раздались шаги. Она с широкой улыбкой распахнула дверь. Но ее улыбка тут же испарилась.

— Энн, — промямлила она не своим голосом.

— Дорогая! — Энн наклонилась и коснулась щекой ее щеки. — Что это с тобой? Можно подумать, ты не рада меня видеть.

Шейн сразу заметила, что ее мать прекрасна как всегда. Ни морщин на бледном сердцевидном лице, ни седины в роскошных струящихся белокурых волосах. Те же ярко-голубые фарфоровые глаза. На ней было дорогое манто из голубого песца и шелковые брюки, несуразные в такое время года в восточном штате. Ее красота, как и прежде, вызвала у Шейн смешанное чувство любви и обиды.

— Отлично выглядишь, Энн.

— Спасибо. Хотя, наверное, я выгляжу ужасно после этой жуткой дороги из аэропорта. Ведь ехать пришлось к черту на кулички. Шейн, детка, когда ты приведешь в порядок свои волосы? — Она окинула дочь критическим взглядом. — Понять не могу, почему… О боже! Что ты тут сделала!

Она пораженно оглядела комнату — витрины, полки, этажерку с открытками.

— Только не говори, что ты открыла музей Гражданской войны прямо у себя в гостиной. Не поверю!

Шейн сложила руки на груди, чувствуя себя по-дурацки.

— Разве ты не видела указателя?

— Указателя? Нет. Но я, может быть, не обратила внимания. Шейн, что все это значит? — Острый взгляд Энн шарил по комнате.

Решив не поддаваться страху, Шейн развернула плечи и храбро ответила:

— Я открыла свое дело.

— Ты? — Энн весело рассмеялась. — Но, дорогая, ты меня разыгрываешь!

Шейн покоробило недоверие матери, и она обиженно выпятила подбородок.

— Нет.

— Ах ты боже мой! — хохотнула Энн, рассматривая в витрине погнутый горн. — А что с твоей работой в школе?

— Я уволилась…

— Что ж, нельзя тебя в этом винить. Должно быть, это было смертельно скучно. — Она отзывалась о бывшей работе Шейн как о сущей безделице. — Но зачем тебе понадобилось возвращаться сюда и хоронить себя в этой дыре?

— Здесь мой дом.

— Хм… — Энн разглядывала этажерку с открытками. — Да, каждому свое. А остальное ты тоже переделала? — Не успела Шейн ничего ответить, как Энн уже вплывала в магазин. — Ах, только не говори мне, что ты взялась торговать антиквариатом! Необычно и со вкусом. Вот это да! Ты молодец, дорогая. — Наметанный глаз Энн сразу определил несколько весьма неплохих вещей. Подумалось, что дочь не такая дура, какой она ее привыкла считать. — Что ж… — Энн небрежно бросила манто на стул. — И давно ты так живешь?

— Недавно. — Шейн так и стояла, не двигаясь с места, смущенная тем, что эта странная прекрасная женщина все же притягивает ее. Но она также знала, что мать опасна.

— И?.. — подсказала Энн.

— Что «и»?

— Шейн, будь проще. — Скрывая досаду за очаровательной улыбкой, Энн прибавила: — Я ведь беспокоюсь о тебе, детка. Я хочу знать, как ты поживаешь.

Мать Шейн была актрисой. Она не добилась того успеха, на который рассчитывала, но изредка все же мелькала в кино в ролях второго плана. Это позволяло ей, как она считала, безупречно изображать дружелюбие в разговоре с дочерью.

Устыдившись собственной неприветливости, Шейн немного смягчилась.

— Неплохо, хотя открылась я совсем недавно. Работа в школе меня не устраивала. Нет, мне не было скучно, просто это не для меня. А здесь я счастлива.

— Дорогая, как это чудесно! — Энн снова пришло в голову, что Шейн вовсе не безнадежна. Для того чтобы открыть свое дело, нужны мозги и решительность. — Как приятно знать, что жизнь у тебя налаживается, особенно потому, что моя жизнь сейчас меня совсем не радует. Ведь я развелась с Лесли.

— Вот как? — Шейн приподняла бровь. Равнодушие дочери на миг смутило Энн, но лишь на миг.

— Ты представить себе не можешь, — продолжала она, — как я в нем ошибалась! Я очень его любила и так обманулась, думая, что он добрый и славный человек. — Она не стала уточнять, что Лесли не удалось добыть для нее несколько ролей, которые должны были, по ее мнению, принести ей громкую славу, и тогда она начала окучивать другого продюсера. — Что может быть ужаснее, чем разочарование в любимом человеке?

«Ничего, тебе не впервой», — подумала Шейн, но вслух ничего не сказала.

— Последние месяцы, — вздохнула Энн, — принесли мне немало горя.

— Да, всем нам пришлось нелегко, — согласилась Шейн. — Бабушка умерла полгода назад. Ты не соизволила приехать на похороны. У тебя даже не нашлось времени позвонить или послать телеграмму. Ты так и не ответила на мое письмо.

К этому Энн подготовилась. Печально вздохнув, она уронила взгляд на свои мягкие холеные руки.

— Я ужасно себя корила, дорогая. Но у меня заканчивались съемки фильма, и заменить меня было некем. — Ее прекрасные глаза наполнились слезами. — Детка, не будь ко мне жестока. Я не могла… я просто не могла положить слова на бумагу. Бабуля хоть и была стара, но я думала, она будет жить вечно. — Вынув из кармана шелковый платок, Энн осторожно, чтобы не смазать тушь, промокнула глаза. — Получив твое письмо, я была вне себя от горя. Кому, как не тебе, понять мои чувства? Ведь она вырастила меня. — Энн всхлипнула. — Мне до сих пор кажется, что она на кухне, хлопочет у плиты.

Оттого что этот образ рвал и ее сердце, Шейн опустилась на колени у ног матери. У нее не было родных, не с кем было разделить мучительные, тоскливые часы и дни, которые наступили, когда прошло оцепенение. Пусть их с матерью ничего не связывало на протяжении всей жизни, но, может быть, свяжет это горе?

— Я понимаю, — глухо проговорила она. — Мне самой ужасно ее не хватает.

Энн обрадовалась, видя, что ее маленький спектакль возымел успех.

— Шейн, пожалуйста, прости меня. — Энн схватила дочь за руки и добавила дрожания в голос. — Я знаю, что поступила дурно, не приехав. Мне нет оправдания. Мне недостало сил. Даже сейчас, когда я думаю… — Она осеклась.

Шейн погладила ее по мокрой щеке.

— Я понимаю. Бабушка тоже поняла бы.

— Она всегда хорошо ко мне относилась. Если бы только нам увидеться еще раз.

— Не надо так. — Те же самые мысли преследовали Шейн после похорон. — Я знаю, что ты чувствуешь, но лучше вспоминать хорошее. Она была счастлива в этом доме, возилась в огороде, консервировала овощи.

— Она любила этот дом, — пробормотала Энн, ностальгическим взглядом обводя старую летнюю гостиную. — Мне кажется, ей бы понравилось то, что ты здесь сделала.

— Ты думаешь? — Шейн с надеждой заглянула во влажные от слез глаза матери. — Я была уверена, но все-таки иногда…

— Конечно, ей бы понравилось, — заверила ее Энн. — Наверное, она оставила дом тебе?

— Да. — Шейн смотрела по сторонам, вспоминая, как здесь было раньше.

— Значит, было завещание?

— Завещание? — Шейн растерянно оглянулась. — Да, бабушка составила его несколько лет назад. Когда сын Флойда Арнетта сдал экзамен на нотариуса, она сразу пошла к нему. Она была его первой клиенткой.