Шейн, расстегивавшая пальто, остановилась.

— Тот, розового дерева?

Столик стоял в летней гостиной с незапамятных времен.

— Да. И еще она интересовалась креслом-качалкой. — Пэт убрала за ухо выбившуюся прядь. — Думаю, она вернется.

— Хорошо.

— Еще спрашивали про дядюшку Фетуса.

— Да ты что? — Шейн усмехнулась, вспомнив портрет сурового викторианца, перед которым не смогла устоять. Она приобрела его, потому что он показался ей забавным, хотя было мало надежд, что его купят. — Мне будет жаль потерять его. Он привносит в нашу атмосферу благородство.

— А у меня от него мурашки по коже, — призналась Пэт. — Ах да, чуть не забыла! Я ведь не знала, что ты уже продала столовый гарнитур.

— Что? — Озадаченная Шейн остановилась, держась за ручку двери.

— Ну, столовый гарнитур, стулья со спинками в виде сердечек, Хепплуайт, — пояснила Пэт, довольная, что запомнила имя производителя. — Я чуть не продала его по второму разу.

— По второму разу? — Шейн отпустила ручку и обернулась к Пэт. — Ты это о чем?

— Приезжали какие-то люди, хотели его купить. Их дочка выходит замуж, так они собирались подарить ей его на свадьбу. Они, похоже, богатые, — с чувством вздохнула она. — Свадьба будет в закрытом клубе, в Балтиморе. С оркестром. — Пэт увлеклась, но, заметив тяжелый взгляд Шейн, поспешила объяснить: — Ну и вот, я уже собралась чек пробивать, и тут сверху приходит Вэнс и говорит, что гарнитур уже продан другим людям.

Глаза Шейн превратились в две щелки.

— Вэнс? Вэнс сказал, что он уже продан?

— Ну да, — подтвердила смущенная ее тоном Пэт. Будь она ближе знакома с Шейн, ей стало бы ясно, что вот-вот грянет буря. Но она невинно продолжала: — Хорошо, что он успел предупредить, а не то они купили бы гарнитур и сразу увезли бы его. И тогда бы мне конец.

— Конец, — сквозь зубы процедила Шейн. — Кое-кому точно конец. — Она резко повернулась и направилась в глубь магазина.

Пэт смотрела на нее широко раскрыв глаза.

— Шейн? Шейн, что случилось? — Она засеменила следом. — Куда ты?

— Уладить одно дельце, — глухо ответила Шейн. — Достань из машины остальное, ладно?! — крикнула она на ходу. — И запри здесь все. Я, может быть, вернусь не скоро.

— Как скажешь, но… — Пэт умолкла, слыша, как хлопнула задняя дверь. Она еще постояла, потом пожала плечами и отправилась выполнять указание.

— Конец, — бормотала Шейн, топча сухие листья. — Хорошо еще, что он успел предупредить. — Она мчалась по тропинке меж голых деревьев. — Уже продан! — Бешенство опасно клокотало в горле.

Она издали увидела его дом, из трубы медленно поднимался в плотное синее небо дым. Шейн сжала зубы и прибавила шагу. Тишину нарушали хорошо знакомые монотонные, размеренные удары — бух-бух-бух, поэтому Шейн сразу побежала на задний двор.

Вэнс положил полено на пень, служивший ему колодой для рубки дров, ловко разрубил его надвое и тут же, не нарушая ритма, подхватил следующее. Шейн не стала тратить время на то, чтобы полюбоваться точностью и грацией его движений.

— Эй, вы! — закричала она, ударив себя кулаками по бедрам.

Вэнс взмахнул топором, лениво отмечая про себя, что в гневе, с блестящими глазами и пылающим лицом она чудо как хороша. Очередное полено раскололось на две части, которые упали по обе стороны пня. Рядом высилась внушительная куча дров, свидетельствовавшая о том, что работал он уже давно.

— Здравствуйте, Шейн.

— Что значит «здравствуйте, Шейн»? — выкрикнула она, подходя ближе. — Да как вы смеете?

— Многие считают, что здороваться при встрече — это нормально, — парировал Вэнс, принимаясь за следующее полено.

Шейн рукой смахнула полено на землю.

— Вы не имеете права вмешиваться в мои дела! — закричала она. — Срывать мне продажу, очень важную продажу. — В холодном воздухе ее дыхание превращалось в пар. — Да кто вы такой, чтобы говорить моим покупателям, что вещь уже продана? Если бы это даже было так, что неправда, какое ваше дело?

Вэнс спокойно поднял сброшенное ею полено. Он ждал ее и ждал ее негодования. Он действовал под влиянием порыва, но не жалел об этом — уж очень хорошо ему запомнилось выражение лица Шейн, с которым она показывала ему бабушкину радость и гордость, и он не собирался молча стоять и смотреть, как гарнитур выносят из дома.

— Вы же не хотите продавать гарнитур, Шейн.

От этих слов ее глаза еще ярче запылали гневом.

— Вас не касается, чего я хочу и чего не хочу! Я должна продать его. И я его продам! Если бы вы помалкивали, я бы уже его продала!

— Чтобы потом ненавидеть себя и вытирать слезы чеком, — возразил он, с размаху рубя полено. — Деньги того не стоят.

— Не говорите мне, чего они стоят. — Ее палец уперся ему в грудь. — Вы не знаете, что я чувствую. Вы не знаете, что я должна делать. А я знаю. Мне, черт побери, нужны деньги.

С убийственным спокойствием он обхватил рукой ее палец, сверливший ему грудь, подержал секунду и сбросил.

— Вы не настолько нуждаетесь, чтобы продавать то, что вам дорого.

— Сантиментами счетов не оплатишь. — Ее щеки побурели. — У меня в столе их полный ящик!

— Продайте что-нибудь другое! — тоже заорал он. Она смотрела на него, задрав голову, с пылающими от бешенства глазами. Желание защитить ее боролось в нем с желанием удушить. — У вас весь дом забит таким старьем!

— Старьем! — Это было объявлением войны. — Старьем! — Ее голос взлетел до небывалых высот.

— Сплавьте, в самом деле, другие вещи из своих запасов, — посоветовал он с хладнокровием, которое насторожило бы его деловых партнеров.

В ответ Шейн угрожающе зашипела сквозь стиснутые зубы.

— Вы ни черта в этом не смыслите. — Она толкнула его, так что он попятился. — Я отыскиваю самое лучшее, а вы… — она продолжала толкать его, — вы не отличите Хепплуайта от куска картона. Держите ваш пижонский нос подальше от моих дел, Вэнс Бэннинг! Я не нуждаюсь в советах профанов!

— Ну хватит, — пробурчал он. Сказав так, он ловко схватил ее поперек туловища и взвалил себе на плечо.

— Что вы делаете?! — завизжала она, отчаянно брыкаясь и колотя его по спине кулаками.

— Я несу тебя в дом, чтобы заняться с тобой любовью, — заявил он. — С меня довольно.

Сраженная наповал, Шейн перестала брыкаться.

— Чего?

— Что слышала.

— Ты с ума сошел! — Она возобновила бешеное сопротивление, колотя его по чем попало.

Вэнс вошел в дом через заднюю дверь.

— Отпусти! — кричала она, когда он проносил ее через кухню. — Я с тобой не пойду!

— Ты идешь туда, куда я тебя несу! — заметил он.

— Ты заплатишь за это!

— Да уж не сомневаюсь. — Он начал подниматься по лестнице.

— Немедленно отпусти, я с этим не смирюсь!

Ему надоели ее пинки, и он сорвал с нее туфли, бросил их через перила и крепче ухватил ее под коленями.

— Тебе еще не с таким придется сейчас смириться.

Она беспомощно извивалась в его хватке.

— Ну все, тебе конец. Я тебе этого не прощу. Если ты немедленно не отпустишь меня, ты уволен! — Шейн с визгом пронеслась по воздуху и тяжело шлепнулась на кровать. Задыхаясь от гнева, она вскочила на колени. — Идиот! — бушевала она. — Что ты делаешь?

— Я сказал тебе, что делаю. — Вэнс сорвал с себя куртку и отбросил в сторону.

— Если ты думаешь, что тебе позволено таскать меня и швырять, точно мешок сена, то ты крупно ошибаешься. — Вне себя от возмущения, Шейн смотрела, как он расстегивает рубашку. — Немедленно прекрати. Ты не заставишь меня заниматься с тобой любовью.

— Ах как страшно! — Вэнс стащил рубашку.

— Перестань. — Хотя она решительно уперла руки в бедра, ее негодование сникло. — Немедленно оденься.

Вэнс с невозмутимым видом уронил рубашку на пол и наклонился, чтобы снять ботинки.

— Думаешь, тебе достаточно бросить меня на кровать, и дело сделано?

— Да я еще не начинал, — возразил он, с грохотом роняя на пол второй ботинок.

— Ты безмозглый идиот! — Она швырнула в него подушку. — Я бы не позволила тебе прикоснуться ко мне, даже если бы… — тут она задумалась, подыскивая какое-нибудь оригинальное и особенно уничижительное оскорбление, но остановилась на самом безотказном, — даже если бы ты был последним мужчиной на земле.