Глория не могла бы сказать, сколько времени у нее ушло на то, чтобы понять, что ее и розовый купальник отвергли. Все вокруг нее будто замерло, и лишь волна монотонно набегала на берег. Она села на песок и обхватила колени руками, чувствуя отчаяние.

Ей нужно было найти мужа, милого, благополучного и процветающего мужа, которого бы она научилась любить. Неужели она и в самом деле настолько непривлекательна, как пытается убедить ее этот тип? Может, Дэвид был настолько сексуально озабочен, что был готов соблазнить даже самую страшную женщину на земле?

Глория закрыла глаза рукой. Эта мысль была слишком ужасной. Она застонала, не в силах даже заплакать. Но через какое-то время на задворках ее сознания неуверенно зародилась мысль, которая стала все быстрее набирать силу. А почему, собственно, она позволяет этому типу втаптывать в грязь свою самооценку? Кто он такой? Человек, лишенный честолюбия и не имеющий положения в обществе! С чего это ее заклинило на нем? Она ведет себя так же, как та глупая уточка, которая поплыла вслед за ним, как только он вошел в воду.

— Глупая птица! — сердито проговорила она.

Вне себя от гнева за то, что этот работяга заставил ее усомниться в себе, она встала с песка и решительно направилась к дому. Но тут же налетела на что-то огромное. От неожиданности она отступила назад и чуть не упала, если бы чьи-то крепкие руки не схватили ее за предплечья.

Она постаралась освободиться, закричать, позвать на помощь, но от страха не могла даже открыть рот. Неожиданно она поняла, что человек, который держит ее, и мужчина, который оккупировал ее мысли, — это одно и то же лицо.

— Отпустите меня сейчас же! — завопила она во все горло.

Она еще не вполне поняла, как же он может одновременно плавать в море и стоять здесь, в упор глядя на нее. Полная луна отражалась в каждой капельке воды, дрожащей на его теле, на его волосах, на его лице.

— Что вы себе позволяете!

— Да это вы сами в меня врезались!

— Я думала, что вы еще плаваете…

— Как видите, уже нет.

Сердце Глории колотилось в груди. Стараясь быть такой же хладнокровной и безразличной, как и он, она заявила:

— Разве вы…

Его губы, влажные и теплые, коснулись ее губ. Они были так убедительны, что все ее мысли мигом вылетели из головы. После того, как прошел первый шок, где-то глубоко внутри нее зародился ответ, золотая волна страсти, встряхнувшая ее до основания, и ее руки, не подчиняясь голосу разума, обхватили его за шею. Она ощущала упругость его кожи, шелковистость его волос… и не могла насытиться этим ощущением.

Его пальцы гладили ее кожу, жгли ее, волнуя и соблазняя. Когда Глория всем телом приникла к нему, она почувствовал, насколько он возбужден, и задрожала от ликования.

Ее губы раскрылись, как будто принимая его приглашение к замысловатой игре языков и губ. Сначала он был осторожен и нежен, а затем все настойчивее и яростнее исследовал нежность ее рта, обещая ей первобытную пугающую сладость.

Казалось, каждая клеточка ее существа напиталась страстью — страсть бурлила в ее венах, стучала в висках, наполняла жаром голову. Все ее тело пылало. Оно жаждало его, как прежде не вожделело ни одного мужчину. Это чувство было новым для нее, но у нее даже не было сомнений в том, не было ли оно преждевременным. Чуть терпкий запах его кожи смешивался с запахом моря, усугубляя ее и без того острое желание.

Ее внутренний голос, предупреждавший об опасности, замолчал и испарился куда-то, сдавшись во власть его прикосновений и поцелуев.

Глория поняла, что теперь принадлежит ему, ему и только ему. Навеки.

Внезапно она почувствовала, что он оторвался от нее и что-то шепчет ей в макушку, но она не могла разобрать ни слова. Его руки пробежали по ее спине и отпустили ее.

Она вопросительно взглянула на него, ничего не понимая, все еще крепко прижимаясь к его телу.

— Я сказал, что прежде чем вы проведете собеседование с вышедшими в финал, вам нужно поработать над техникой поцелуя.

Кристофер сидел за кухонным столом в своем жилище, рассеянно смотря в полупустую кружку с остывшим кофе. Он продолжал думать о том, что произошло прошлым вечером, о своем нелепом поведении, о том неожиданном поцелуе. Какого черта понесло его опять на этот пляж? С чего ему вздумалось целовать эту надменную особу?

Память услужливо подсунула ему воспоминание о том голоде, который он испытывал, сжимая ее в объятиях, о жаре ее кожи, об ощущении ее рук на своем теле… Он поцеловал ее, не задумываясь, осознавая лишь то, что она так близко, что ее губы полуоткрыты и обещают так много. В его мозгу сразу же пронеслось воспоминание об отце, который всю свою жизнь помнил о женщине, которая его предала.

Он со злостью отодвинул от себя кружку. Он едва уснул этой ночью, так его мучили угрызения совести. Зачем он сказал ей, что над ее поцелуем стоит поработать? Кто тянул его за язык? С какой стати вздумалось ему так бессовестно лгать? Да ее поцелуи были настолько жаркими и довели его до такого состояния, что ей впору читать лекции на эту тему! Только под утро до него дошло, что это было вызвано его инстинктом самосохранения, потребностью установить дистанцию между собой и этой расчетливой женщиной, к которой он чувствовал необъяснимое влечение.

Сейчас он чувствовал себя, как матрос, спасшийся после кораблекрушения. Никогда прежде поцелуй ни одной женщины не действовал на него так сильно. Насколько он помнил, поцелуи обычно лишь слегка волновали кровь, принося только мимолетное наслаждение.

Так почему же он до сих пор ощущал вкус губ этой мисс Хенфорд на своих губах? Воспоминание о искрах, пробежавших между ними, никак не хотело уходить.

Чтобы немного отвлечься, он полез в свой дипломат и вытащил три внушительные папки, решив немного поработать на документами кандидатур, выдвинутыми на пост президента одной из небольших компаний.

Он уже сделал свое заключение по кандидатуре Германа Фулмарка, вице-президента, с которым он обедал несколько дней назад. Прекрасный специалист. Уверенный в себе. Надежный. Умный. Лишенный какого бы то ни было чувства юмора.

Он открыл другую папку. Глория Хенфорд. Он отодвинул листок с перечислением ее достоинств, и взял другой, на котором было написано «Недостатки». Совсем недавно он записал здесь, что она слишком методична, не доверяет своим инстинктам, слишком бесстрастна.

Это она-то бесстрастна?

Он с отвращением допил холодный кофе и записал на листке бумаги: «карьеристка».

Но было ли это недостатком? Написал бы он так о Германе, если бы тот был холост? У Германа была жена, которая отдавала все свое время дому и воспитанию троих детей, пока он засиживался допоздна на работе и летал по всему свету на деловые встречи.

Он зачеркнул предыдущую запись и вывел: «заботится о животных».

Что за чушь? Какое это имеет отношение к ее работе? К тому же эту запись нужно было сделать в отделе ее достоинств. Но на его лице появилась улыбка, когда он вспомнил, как она растерянно стояла на пляже, неумело держа вырывающегося птенца. Она сама была так испугана, но в то же время полна решимости помочь… Это свидетельствует об ее отваге, что просто необходимо в хорошем руководителе.

Прекрасно делает жаркое из свинины. Может быть, и нельзя сказать, что она хорошая хозяйка, но следует признать, что все, что бы она ни делала, она делает хорошо. По-видимому, склонна к педантизму. Недостаток это или достоинство? В какую колонку это записать? А сам он не является ли чересчур взыскательным во многом?

При ходьбе покачивает бедрами. Он заметил это вчера вечером, когда она шла на пляж в этом своем вызывающем купальнике.

Какого черта? Он в сердцах зачеркал последнее предложение. Ну и что из того, что она ходит именно так? Это не имеет никакого отношения к ее рабочим характеристикам!

Он откашлялся и усилием воли заставил свои мысли вернуться в рабочее русло. Он ведь пишет не любовное послание, а аналитический отчет.