– Это потому, что вы не родня, – объяснил Предсказатель Дождя. – Иначе и не может быть. – Хизи сразу поняла, что он вовсе не хочет ее обидеть: менг просто констатировал неоспоримый факт. Хизи захотелось поговорить на эту тему.
– Не мог бы ты объяснить поподробнее? Молодой человек пожал плечами.
– В начале времен Мать-Лошадь дала жизнь двум детям – коню и человеку. И тот и другой были менги, и никто из нас этого не забыл. Наши племена, конечно, остаются раздельными, но родство всегда учитывается. У нас общие души: в одних жизнях мы рождаемся лошадьми, в других – людьми, но внутри мы одинаковые. – Он с любопытством взглянул на Хизи. – Ты чувствуешь родство с той богиней, что живет в тебе?
Хизи вспомнила бешеную скачку по дороге с горы, чувство единения с кобылицей.
– Да, – призналась она. – Но я все-таки не думаю, что это то же самое, что и у менгов.
– Нет, – очень тихо проговорил Предсказатель Дождя. – Старики говорят, что когда всадник и конь совершенно сливаются, они не рождаются больше среди нас. Они уходят в другое место, где становятся единым существом. Должно быть, ты чувствуешь именно это. – В его голосе прозвучала легкая зависть.
– Может быть, – согласилась Хизи. – Временами мы с ней словно сливаемся, но по большей части я ее просто не замечаю.
– Это редкий дар – быть гааном. Ты должна гордиться.
– Я и горжусь, – ответила Хизи. – Ты никогда не задумывался… – Она помолчала. – Ты такой замечательный певец. Разве ты не гаан?
Предсказатель Дождя повернулся к своей лошади и начал выбирать травинки из ее гривы.
– Есть два сорта певцов. И два сорта песен. В моем замке боги не могли бы жить. – Менг не мог скрыть своего разочарования.
– Ох… – Хизи поискала слова, которые могли бы его утешить. – У тебя дар творить красоту, – наконец сказала она.
– Это очень маленький дар, – ответил Предсказатель Дождя, все еще не глядя на Хизи.
– Нет, это не так. Может быть, у меня и есть сила и я могу стать гааном, но все, что мне удается, – это разрушать. Я никогда ничего не создавала. Я никогда не могла бы петь так же прекрасно. – На этом она остановилась, почувствовав смущение.
Предсказатель Дождя наконец повернулся к ней, и по его губам пробежала тень улыбки.
– Песне не обязательно достигать ушей, чтобы ее услышали и поняли. Такую музыку никто не создает, она просто существует. – Потом он снова повернулся к Быстрой Как Ветер, своей кобыле. Хизи подождала еще минуту, потом повернулась, чтобы уйти.
– Спасибо тебе за похвалу, – крикнул ей вслед Предсказатель Дождя. – Она очень важна для меня, хоть мне и стыдно в этом признаваться.
Ночной холод становился все более чувствительным, и Хизи заторопилась обратно к костру, хотя сердце у нее и так Уже согрелось Наконец-то ей удалось сказать кому-то то, что следовало.
Тремя днями позже Перкар во время охоты нашел подходящую для Тзэма дубинку. Она почти не потребовала обработки – естественная палица из черного дерева, высотой почти по пояс Перкару. Вечером на привале он показал полувеликану, как придать дереву нужную форму, дав ему частично обуглиться и счистив сгоревшую часть.
– Это к тому же придает дереву твердость, – сказал Нгангата, наблюдавший за их работой. Он только что вернулся с охоты, добыв не какую-то палку, а крупную антилопу. Тзэм кивнул.
Стемнело, и волки, о которых предупреждал Перкар, выли где-то вдалеке; им иногда отвечал крик неясыти. Небо было безоблачно, воздух свеж; у костра было уютно. В сотне шагов от лагеря раздавался стук двух барабанов – это Братец Конь и Хизи, учитель и ученица, овладевали искусством колдовства. Как понял Перкар, Хизи делала быстрые успехи в своем знакомстве с миром богов – и неудивительно, ведь в ее жилах текла кровь самого могучего из них.
Тзэм с увлечением отделывал свою палицу. Он был неуклюж, но огонь оказывал ему помощь, и простое, но смертоносное оружие постепенно обретало форму.
– Я помню свой первый меч, – сказал остальным Перкар. Этим вечером он чувствовал успокоение. Он не был, конечно, счастлив, но и не был придавлен всей тяжестью мира. И воспоминания его были воспоминаниями юного паренька, только что признанного воином. – Ох, как же я его обожал! Он был так прекрасен!
– Что с ним случилось? – поинтересовался Тзэм.
– Я… обменял его на Харку. – Перкар не стал рассказывать, что меч, данный ему отцом, клинок, выкованный маленьким богом-кузнецом Ко, остался лежать рядом с телом первой жертвы, чья смерть на его совести. Но по крайней мере тот меч не осквернен убийством…
Перкар поднял глаза как раз вовремя, чтобы поймать предостерегающий взгляд, который Нгангата бросил на Тзэма. Опять он старается его защитить! Неужели они и правда считают Перкара таким неженкой?
А почему бы и нет? Разве его вспышки раздражения и дурное настроение не дали им основания так думать? Нужно быть более сильным, решил Перкар, играть бо льшую роль во всех делах. В конце концов, это его бог-Ворон посвятил в то, что им следует сделать.
– Долго нам еще ехать, Нгангата? Скоро мы доберемся до горы?
Нгангата задумался.
– Если мы будем двигаться с той же скоростью, не потеряем лошадей и все вообще будет идти хорошо – еще два месяца.
– Два месяца? – недоверчиво переспросил Тзэм, отрываясь от своей работы. – Разве мы тогда не пересечем границу мира?
Перкар и Нгангата усмехнулись.
– Нет, – ответил полуальва, – можно скакать еще девяносто дней, миновав гору, и так и не найти края света.
– А что же мы там найдем?
– Я не знаю, – сказал Перкар. – А ты, Нгангата?
– Большую часть этого времени заняло бы путешествие через Балат. Балат действительно огромный лес. За ним лежит Мор – пресноводное море. Дальше – горы, леса и равнины и, наконец, как я слышал, великий океан. Вот за ним, может быть, и находится край света, – я не знаю.
– Как далеко ты туда забирался? Я никогда тебя не расспрашивал об этом. – Перкар вытащил нож и принялся помогать Тзэму отделать его дубинку. Полуальва как будто уже не так сердился на Перкара; он снова начал разговаривать с юношей, чего не было несколько дней после его поездки в лагерь менгов.
– Я бывал на Море, но не дальше.
– Хотелось бы и мне когда-нибудь увидеть все это, – сказал Перкар.
Нгангата не поднял глаз от своей работы; его руки были по локоть в крови, он ловко разделывал ножом тушу антилопы.
– Я тоже хотел бы вновь увидеть Мор, – сказал он, и Перкар улыбнулся, почувствовав, что напряжение между ними ослабевает все больше.
– До чего же большой мир! – вздохнул Тзэм.
– Ну, зато за два месяца у нас будет время сделать из тебя воина.
– За два месяца до чего? – с подозрением поинтересовался великан.
Перкар отложил работу и взглянул в глаза великану.
– До того… Ну, до того, как мы доберемся до горы.
– И там нам придется сражаться?
Перкар развел руками:
– Честно скажу, не знаю. Но, возможно, и придется.
– Зачем?
Перкар почувствовал, как к нему понемногу возвращается прежняя уверенность в себе; в результате его слова прозвучали только несколько странно, а не как абсолютный абсурд.
– Ну, Тзэм, нам предстоит убить бога, а они редко относятся к такому с пониманием.
Огромная челюсть Тзэма угрожающе выдвинулась вперед; он неожиданно отбросил дубинку и яростно уставился на Перкара.
– Почему я об этом ничего не знаю? О чем это ты говоришь? Я думал, мы пытаемся добраться до твоих соплеменников, Перкар, чтобы жить с ними. Я ничего не слышал ни о каком убийстве богов.
Перкар понял, что совершил ошибку; к тому же ему обязательно нужно было сначала поговорить с Хизи. Со времени своей болезни он был так погружен в собственные страхи и желания, что совсем утратил представление о цели, которую преследует их маленький отряд. Может быть, планы переменились даже после того, как он в последний раз говорил с Хизи: она, а не он, принимала решения, в большей мере, чем он, знала, что происходит. Может быть, планы и нужно пересмотреть. Доверять Караку опасно, и хотя Перкар сначала поверил, что предложенное богом-Вороном возможно, теперь его снова одолели сомнения. К тому же он никому не говорил – даже Нгангате, – что главная роль во всей затее отводится Хизи. У истока Изменчивого она – и только она – могла убить бога; ничего больше Чернобог Перкару не открыл. Но Карак говорил обо всем так, что победа над Рекой казалась легкодостижимой: все, что требуется, – добраться до горы.
