Но вот они перед ним. Гхэ с разгона отшвырнул нескольких противников к борту и врезался в гущу воинов, поражая их своим сверкающим, как сосулька, кинжалом. Он пользовался клинком по двум причинам. Во-первых, солдаты на корабле не знали об его истинной природе, и Гхэ не хотел, чтобы узнали; пусть лучше считают его искусным бойцом – каковым он на самом деле и был. Более же важным было другое: он наслаждался, когда кинжал рассекал плоть, наслаждался изысканной геометрией нападения и защиты, и хотя вытянуть жизни из варваров ему было легче, чем поразить их кинжалом, это доставляло ему больше удовольствия. Бой напомнил ему о той радости, которую он испытывал, учась искусству джика, и с этим воспоминанием к Гхэ пришло смутное понимание того, почему он был верен жрецам: те подарили ему красоту, искусство убивать элегантно.

Конечно, он имел над противниками то несправедливое преимущество, что уже был мертв. Его раны закрывались почти сразу же: так близко от Реки его силы непрерывно пополнялись.

Гхэ резким ударом ноги сломал лодыжку варвару, тут же вонзил кинжал в раскрывшийся в крике рот и развернулся, отражая удар – скорее ради удовольствия, чем из необходимости.

Сбоку блеснул металл, и неожиданно сталь впилась в горло Гхэ. В горло…

Вопль Гхэ перешел в бульканье, голова склонилась на плечо. Вражеский клинок перерубил его шею почти пополам, и Гхэ скорее почувствовал, чем увидел, как враг занес меч для второго удара.

Гхэ задул жизни окруживших его варваров, словно свечи, отчаянно пытаясь поддержать руками голову. Она уже выпрямлялась, он уже чувствовал знакомый странный зуд. Гхэ подавил новый рвущийся наружу крик, и половинки горла соединились; приступ сильной дрожи едва не швырнул его на палубу. Гхэ вновь увидел перед собой лицо белокожего варвара, вызванного Хизи демона, почувствовал, как тот снес ему голову, как его жизнь и воспоминания уносит темный ветер. Привалившись к поручням, Гхэ трясся, как древний старик.

И тут его сердце разорвалось. Скорее рефлекс и тяжесть тела, а не осознанное усилие кинули Гхэ за борт, в глубокие воды. «Ли, вспоминай обо мне с добротой», – успел подумать Гхэ – второй раз за время своих двух жизней.

Ган услышал неожиданные крики, пение стрел. Он аккуратно положил кисточку для письма, подошел к двери каюты и закрыл ее на задвижку. Было ясно: то ли на корабль напали, то ли взбунтовалась команда или солдаты. Ган предположил скорее первое. Хотя Гавиал не пользовался авторитетом среди своих людей – уж очень он был глуп, – никто всерьез не оспаривал его власть. К тому же Квен Шен умело направляла его действия, так что матросы и солдаты оставались довольны. Отборные императорские гвардейцы и вообще-то не были склонны бунтовать, а путешествие к тому же было пока легким и приятным. На удивление приятным.

Так что скорее всего на корабль напали варвары дехше; впрочем, Ган не исключал, что все подстроено губернатором Вуна. Уж очень хитрым становилось лицо любезного сановника, когда он думал, будто за ним никто не наблюдает, и уж слишком интересовал его корабль и цель отправки отряда вверх по Реке. Губернатор наверняка не поверил предложенным ему объяснениям – в изложении Гавиала они звучали совершенно бессмысленно. Что, если правитель заключил союз с варварами в надежде завоевать независимость? Ган достаточно хорошо знал историю Нола – да и других империй, – чтобы понимать: такие вещи случаются, когда государство слабеет, а сейчас именно это происходило с Нолом. А может быть, все проще: губернатор просто занимается пиратством.

Ган услышал скрип открывшейся двери и шаги в проходе. Двигаясь медленно, чтобы случайно не выдать себя шумом, он нагнулся к замочной скважине. Перед ним промелькнул человек, скользнувший из залитого солнцем дворика в тень помещения. Дверь, ведущая на крохотную заднюю палубу, в этот момент широко распахнулась, и на фоне яркого света обрисовался четкий силуэт солдата с луком в руках. Сквозь замочную скважину Ган заметил за дверью еще одну фигуру: человек тяжело привалился к поручням. Гану показалось, что это Йэн, хотя он и не мог быть в этом уверен. Воин поднял лук и спустил тетиву. Йэн – если это был Йэн – свалился за борт.

Лучник сделал шаг вперед и вышел на палубу.

Теперь Ган мог его рассмотреть. Это не был дикарь или наемник губернатора Вуна. Ган узнал одного из императорских солдат: он несколько раз видел его стоящим в дозоре. Старик поежился. Что происходит? Ган решил, что стоит иначе отнестись к возможности мятежа. Он бесшумно отодвинулся от замочной скважины, только теперь заметив, что задерживает дыхание.

Раздался стук закрываемой двери, потом шаги приблизились к каюте Гана. Человек остановился и слегка подергал запертую дверь.

К этому моменту Ган сидел на постели и с преувеличенным вниманием смотрел на потолок. Если убийца заглянет в замочную скважину, незачем ему видеть, что внимание Гана привлечено к двери. Пусть лучше думает, будто старик испуганно прячется и ждет, когда битва закончится.

Впрочем, конечно, именно так оно и есть.

Шаги удалились. Ган услышал, как открылась дверь, ведущая на главную палубу. К этому времени шум сражения почти утих. Были слышны воинские команды, но отчаянные крики и стоны прекратились.

Руки Гана тряслись, когда через несколько минут он набрался храбрости выглянуть из каюты. Поблизости никого не было видно, но он слышал, как несколько солдат разговаривают на задней палубе. Должно быть, они пробрались туда вдоль борта или по крышам кают: Ган слышал топот наверху с самого начала боя.

В тот момент, когда Ган вышел во дворик, дверь на главную палубу распахнулась, и на какой-то ужасный момент старик подумал, что это возвращается убийца. Однако, хотя перед ним стоял солдат, это определенно был другой человек.

– С тобой все в порядке? – торопливо спросил гвардеец. – Они сюда не проникли?

– Нет, – ответил Ган. – И кто «они»?

– Варвары, не то дехше, не то менги. Я их не различаю.

– Их прогнали?

– Прогнали или перебили. – Воин хищно улыбнулся. – Добыча оказалась не такая легкая, как они рассчитывали.

Ган рассеянно кивнул. Солдат обошел каюты – все они были пусты. Ган следом за гвардейцем вышел на заднюю палубу.

– Великая Река, что здесь произошло? – пробормотал воин.

Ган насчитал одиннадцать мертвых тел. Три принадлежали солдатам, но остальные – варварам, темнокожим, в грубых одеждах из кожи и войлока. Ган решил, что лакированные деревянные пластины, нашитые на кожаные куртки, должно быть, выполняли роль лат. Лица дикарей оказались сплошь покрыты татуировкой – синими линиями и кругами.

– Я думаю, это дехше, – сказал он солдату. – Я читал, что они в отличие от менгов так разукрашивают свои лица.

– Ну, дехше или менги, они все подохли, – сообщил солдат и перевернул одно из тел. – Этот даже не поранен. – Труп таращил на Гана глаза, в которых все еще отражалось изумление и ужас.

Ган почувствовал, что его вырвет, за секунду до того, как это случилось, и поэтому успел наклониться над бортом; палуба и так была покрыта кровью и вывалившимися внутренностями. Солдат, не желая, должно быть, смущать старика, ушел; не задержались на палубе и еще трое, проверявшие, нет ли где выживших противников. После того как спазмы прекратились, Ган остался стоять на коленях у поручней, боясь снова взглянуть на трупы, чтобы его опять не начало выворачивать. Грудь старика болела, и он стал делать глубокие вдохи, чтобы успокоиться. Глядя на кипящую воду за кормой, Ган пытался убедить себя, будто кошмар уже позади, хотя, конечно, понимал, что все еще только начинается.

Поднявшись на ноги, чтобы вернуться к себе, Ган увидел, как из воды протянулась рука и слабо ткнулась в борт. Пальцы попытались ухватиться за поручень, соскользнули, рука снова ушла в воду. Ган нахмурился: рядом с ним на палубе лежал причальный канат, захлестнутый вокруг тумбы. Но друг или враг этот утопающий? Впрочем, разве есть у него на этом корабле друзья? Рука мелькнула снова, силы явно оставляли пловца.