— Все должно быть в полном порядке, — объяснил Дик. — Потом я перепачкаюсь, зато сейчас приятно чувствовать, что я хорошо одет. Все ли у меня как следует?

Он ощупал револьвер, тщательно спрятанный под широкой блузой на правом бедре, потрогал пальцем воротничок.

— Лучше я не могу, — сказала мадам, смеясь сквозь слезы. — Сам гляди… но я совсем позабыл…

— Я очень доволен. — Он погладил тугие, без морщинки обмотки. — А теперь пойдём, отыщем капитана, Джорджа и плавучий маяк. Да поскорей, мадам.

— Но тебе нельзя показываться со мной в порт средь белый день. Сам посуди, вдруг какие-нибудь благородные англичанки…

— Нет больше никаких англичанок, а ежели и есть, для меня они не существуют. Ведите.

Хотя Дик сгорал от нетерпения, плавучий маяк отчалил только под вечер. Мадам успела изрядно надоесть и Джорджу, и капитану, внушая им, как лучше устроить Дика. Очень немногие из тех, кто имел честь быть с ней знаком, осмеливались пренебрегать её советами. Такого ослушника мог в аду игорного дома зарезать неизвестный человек, воспользовавшись самым ничтожным поводом.

Шесть дней — два из них пришлось простоять в забитом судами Канале — плавучий маяк добирался до Суакина, где должен был принять на борт главного смотрителя маяков; Дик всячески старался успокоить Джорджа, который не находил себе места от страха за свою ненаглядную подружку и, казалось, склонён был винить Дика в неприятностях, выпавших ему на долю. Когда плаванье кончилось, Джордж взял его под свою опеку, и они вместе отправились в раскалённый добела порт, заваленный материалами и всевозможными грузами для строительства линии Суакин — Бербера, от разобранных на части старых локомотивов до сложенных кучами скоб и шпал.

— Ежели вы будете при мне, — сказал Джордж, — никто не потребует пропуска и не спросит, чего вам тут надо, у всех дел по горло.

— Да, но сперва я хотел бы потолковать с кем-нибудь из англичан: может, обо мне ещё помнят. В былые времена меня здесь знали — я тогда кое-что значил.

— Былые времена здесь давно уж ушли в былое. На кладбищах нету свободного местечка. А теперь послушайте. Новая линия проложена до Танаи-эль-Хассана — это семь миль. Там разбит лагерь. Говорят, что за Танаи-эль-Хассаном английские войска перешли в наступление и все припасы им будут доставлять по этой линии.

— Ага! Лагерь служит им базой. Понятно. Это куда лучше, чем драться с суданцами средь голой пустыни.

— Оттого-то даже мулов везут в железном поезде.

— Как в железном?

— Все вагоны обшиты железом, потому как их до сих пор обстреливают.

— Броневой поезд. Чем дальше, тем лучше! Продолжай же, верный Джордж.

— Я повезу мулов нынче вечером. Поезд берет только тех, кому надобно в лагерь по важному делу. Стрелять начинают совсем близко от города.

— Молодчики — они всегда так действовали!

Дик с наслаждением вдыхал запах горячей пыли, разогретого железа и облупившейся краски. Поистине прежняя жизнь встречала его как нельзя радушнее.

— Вот сгоню всех мулов и повезу их нынче же вечером, но сперва вы должны послать в Порт-Саид телеграмму и подтвердить, что я доставил вас сюда в целости.

— Крепко же мадам держит тебя в руках. Разве ты не пырнул бы меня ножом, будь у тебя такая возможность?

— Нету у меня никакой возможности, — сказал грек. — Ведь она оставила мою девочку при себе.

— Понятно. Нелегко выбирать между любовью к женщине и лёгкой поживой. Сочувствую тебе, Джордж.

До телеграфа они дошли беспрепятственно, потому что всем вокруг вздохнуть было некогда, а на свете вряд ли нашлось бы менее подходящее место для увеселительной прогулки, чем Суакин. Лишь на обратном пути молодой английский офицер спросил Дика, что ему здесь нужно. Дик был в дымчатых очках и ответил на ходу, держа Джорджа под локоть:

— От египетского правительства — с мулами. Мне приказано доставить их помощнику суперинтенданта в Танаи-эль-Хассане. Желаете проверить документы?

— Ну что вы, нет. Прошу прощения. Я не имел права даже спрашивать, но я вижу вас в первый раз, и…

— Я намерен отправиться сегодня вечером, — дерзко заявил Дик. — Надеюсь, погрузка мулов не встретит препятствий?

— Платформы для скота видны прямо отсюда. Но советую поторопиться.

Молодой офицер отошёл, недоумевая, что за жалкая судьба постигла человека, который разговаривает как образованный англичанин и промышляет заодно с греком, погонщиком мулов. А Дик впал в уныние. Можно гордиться, обставив английского офицера, но самый ловкий ход не доставляет удовольствия, когда приходится вести игру в беспросветной темноте, спотыкаться на каждом шагу и думать, без конца думать о том, что могло бы быть, если бы обстоятельства сложились по-иному, и все шло бы совсем не так, как теперь.

Джордж перекусил вместе с Диком и ушёл за мулами. Его подопечный одиноко сидел под навесом, спрятав лицо в ладонях. Перед его плотно зажмуренными глазами мелькало лицо Мейзи, смеющееся, с приоткрытым ртом. А вокруг не затихали суматоха и шум. Ему стало страшно, хотелось позвать Джорджа.

— Ну как, ваши мулы готовы?

Голос молодого офицера прозвучал над его плечом.

— Ими занимается мой помощник. Я… я, знаете ли, страдаю воспалением глаз и плохо вижу.

— Разрази меня гром! Дело дрянь. Вам надо полежать в госпитале. Знаю по себе. Это все равно что ослепнуть.

— Ваша правда. А когда отбывает броневой поезд?

— В шесть. Нужен целый час, чтоб покрыть эти семь миль.

— А суданцы совершают налёты, да?

— Раза три в неделю, как стемнеет. Дело в том, что я временно назначен командиром поезда. На ночь мы обычно отгоняем его порожняком в Танаи.

— Наверно, близ Танаи большой лагерь?

— Очень большой. Как-никак он обеспечивает всю нашу воинскую колонну в пустыне.

— И сильно она удалилась?

— Миль на тридцать, а то и на сорок — там жарко, как в пекле, и нет ни капли воды.

— А в полосе между Танаи и нашими войсками спокойно?

— Более или менее. По правде говоря, сам я не решился бы пересечь её в одиночку или даже со взводом солдат, но разведчикам каким-то чудом удаётся пройти.

— Им это всегда удавалось.

— Значит, вы уже бывали здесь?

— Участвовал почти во всех боях с начала прошлой войны.

«Был кадровым, а теперь разжалован», — сразу решил офицер и прекратил расспросы.

— Вот ваш помощник гонит мулов. Право, кажется странным…

— Что я промышляю доставкой мулов? — закончил Дик.

— Я не хотел говорить прямо, но вы угадали. Простите, пожалуйста, сам знаю, что позволяю себе слишком много, но вы разговариваете как человек, который учился в интернате. Это слышно с первого слова.

— Да, я окончил интернат.

— Так я и думал. Поверьте, я не хочу затронуть ваши чувства, но, видимо, вам не очень-то повезло? Я увидел, как вы сидите, закрыв лицо руками, и решился заговорить.

— Спасибо. Я в таком тяжком и скверном положении, что хуже некуда.

— Может быть… поймите, я сам окончил интернат. Может быть, я… давайте считать, что вы берете у меня взаймы и…

— Вы очень добры, но, клянусь честью, денег у меня сколько угодно… Признаться, вы можете оказать мне одну услугу, и я буду благодарен вам до конца жизни. Позвольте мне ехать на передней платформе. Ведь перед локомотивом есть платформа?

— Да. Но откуда вы это знаете?

— Мне уже приходилось ездить на броневом поезде. Только дайте мне увидеть… вернее, услышать, какая пойдёт потеха, и я буду глубоко признателен. Я еду как гражданское лицо, на собственный риск.

Офицер поколебался с минуту.

— Ну ладно, — сказал он. — Все думают, что вагоны идут порожняком, а там, на месте, просто некому меня распекать.

Джордж и целая орава добровольцев с криками погрузили мулов, и узкоколейный поезд, весь окованный листовым железом толщиной в три восьмых дюйма, так что он походил на длинный гроб, был готов к отправлению.

Две платформы перед локомотивом защищала сплошная броня, только первая платформа имела впереди амбразуру для пулемёта, а вторая — бойницы в боковых бортах. Обе они образовывали целое сооружение с железными сводами, под которыми неистово шумели десятка два артиллеристов.