— Он сидит вон там.

— Занесите в протокол, что свидетель опознал подсудимого, — говорит прокурор. — Сколько раз до десятого января вы видели Джейкоба?

— Не знаю. Раз пять-шесть.

Прокурор подходит к свидетельской трибуне.

— Какие между вами были отношения?

Я чувствую, как Марк вновь бросает на меня взгляд.

— Честно признаться, я не обращал на него внимания.

«Мы в комнате Джесс смотрим фильм об убийстве ДжонБеннет Рэмси, в расследовании которого, разумеется, принимал участие доктор Генри Ли. Я рассказываю Джесс, что правда, а что — голливудский вымысел. Она продолжает проверять свою голосовую почту, но сообщений там нет. Я настолько поглощен фильмом, что не сразу понимаю, что она плачет. „Ты плачешь“, — констатирую я очевидное, но не понимаю, почему, ведь она не была знакома с ДжонБеннет, а люди обычно не плачут, если умирают незнакомые им люди. „Похоже, сегодня не мой день“, — отвечает Джесс и встает. При этом она издает такой звук, как побитая собака. Когда она становится на стул, чтобы достать с верхней полки, где хранит туалетную бумагу, пластиковые пакеты „Эплок“ и салфетки „Клинэкс“, упаковку последних, ее свитер задирается, и я их замечаю — красные, фиолетовые и желтые, смахивающие на татуировку, но я насмотрелся „Блюстителей порядка“, чтобы сразу узнать синяки.

„Что с тобой случилось?“ — спрашиваю я, а она отвечает, что упала.

Я насмотрелся „Блюстителей порядка“, чтобы понять — девушки всегда так отвечают, когда не хотят, чтобы окружающие узнали, что их избивают».

— Мы заказали пиццу, — рассказывает Марк, — ту, которую ест Джейкоб, без пшеничной муки. Пока мы ожидали заказ, Джейкоб пригласил Джесс в кино. Рассчитывал на свидание. Мне это показалось смешным, но, когда я засмеялся, Джесс на меня разозлилась. Я не собирался сидеть и молча выслушивать оскорбления, поэтому ушел.

Оказывается, еще тяжелее, чем взгляд Марка, выдерживать взгляд моей мамы.

— Вы после этого случая разговаривали с Джесс? — спрашивает Хелен.

— Да, в понедельник. Она позвонила и попросила зайти. Я и зашел.

— В каком она была настроении?

— Она думала, что я злюсь на нее…

— Возражаю, — вмешивается Оливер, — это только предположение.

— Поддерживаю, — кивает судья.

Марк, похоже, сбит с толку.

— Каково было ее эмоциональное состояние? — спрашивает Хелен.

— Она была расстроена.

— Вы продолжили препирательства?

— Нет, — отвечает Марк. — Мы поцеловались и помирились. Ну, вы понимаете…

— Значит, вы провели с ней ночь?

— Да.

— Что произошло во вторник утром?

— За завтраком между нами снова вспыхнула ссора.

— Что явилось причиной? — задает вопрос Хелен Шарп.

— Я даже не помню. Но я вспылил и… толкнул ее.

— Вы имеете в виду, что ваша перепалка перешла в рукоприкладство?

Марк опускает глаза на свои руки.

— Я не хотел. Но мы кричали друг на друга, я схватил ее и толкнул к стене. Я тут же остановился, извинился. Она велела мне уйти, поэтому я ушел. Я лишь на мгновение дотронулся до нее.

Я вскидываю голову. Хватаю лежащую передо мной ручку и начинаю писать, нажимая на ручку так сильно, что она рвет блокнот. «Он лжет», — пишу я и подталкиваю блокнот к Оливеру.

Он смотрит на написанное и пишет в ответ: «?»

«Синяки на шее».

Оливер вырывает лист бумаги и прячет его в карман. А тем временем Марк прикрывает глаза, его голос дрожит.

— Я звонил ей целый день, чтобы еще раз извиниться, но она не отвечала. Я решил, что она намеренно игнорирует мои звонки. И поделом мне. Но в среду утром я заволновался. Пришел к ней домой, решив, что застану ее перед занятиями, но дома ее не оказалось.

— Вы заметили что-нибудь необычное?

— Дверь была открыта. Я вошел. Ее пальто висело на вешалке, кошелек лежал на столе, но когда я позвал ее — в ответ тишина. Я искал по всему дому, но Джесс не было. В спальне разбросаны вещи, постель разобрана.

— Что вы подумали?

— Сначала я решил, что она уехала. Но тогда бы она меня предупредила, к тому же в тот день у нее был экзамен. Я позвонил ей на сотовый, но она не ответила. Я позвонил ее родителям и подругам, но никто ее не видел. Она никого не предупредила, что куда-то уезжает. Тогда я обратился в полицию.

— Что произошло дальше?

— Детектив Метсон сказал мне, что заявления о пропавших людях принимаются по истечении тридцати шести часов, но все же поехал со мной к дому Джесс. Откровенно говоря, мне показалось, что он не воспринимает меня всерьез. — Марк смотрит на присяжных. — Я не пошел на занятия, а остался ждать в доме Джесс, на случай ее возращения. Но она так и не вернулась. Я сидел в гостиной, когда понял, что кто-то расставил все диски в алфавитном порядке, о чем тут же сообщил полиции.

— Когда полиция начала официальное расследование, — продолжает допрос Хелен Шарп, — вы оказывали ей содействие в предоставлении вещей на экспертизу?

— Я дал им свои ботинки, — отвечает Марк.

Прокурор поворачивается к присяжным.

— Мистер Макгуайр, откуда вы узнали о том, что случилось с Джесс?

Он сжал зубы.

— Ко мне в квартиру пришла парочка копов и арестовала меня. Меня допрашивал детектив Метсон, он и сообщил, что Джесс… умерла.

— Вас вскоре освободили из-под стражи?

— Да. Когда арестовали Джейкоба Ханта.

— Мистер Макгуайр, вы каким-либо образом причастны к смерти Джесс Огилви?

— Естественно, нет.

— Вам известно, что у нее был сломан нос?

— Нет, — отвечает Марк.

— Вам известно, что у нее был выбит зуб?

— Нет.

— Вам известно, что у нее на спине обнаружены ссадины?

— Нет.

— Вы когда-нибудь били ее по лицу?

— Нет.

Голос Марка звучит глухо, как будто через вату. Он смотрит в пол, но когда поднимает глаза, все видят, что в них стоят слезы. Он тяжело сглатывает.

— Когда я уходил, она была похожа на ангела.

Когда Хелен Шарп заканчивает, встает Оливер. Застегивает пиджак. Почему адвокаты всегда застегивают пиджаки? В «Блюстителях порядка» актеры, играющие адвокатов, тоже всегда застегивают пиджаки. Вероятно, чтобы выглядеть настоящими профессионалами. Или же они просто не знают, куда девать руки.

— Мистер Макгуайр, вы только что сказали, что вас арестовали по подозрению в убийстве Джесс Огилви?

— Да, но полиция ошиблась.

— Тем не менее… некоторое время полиция считала вас виновным в этом преступлении, не так ли?

— По-видимому.

— Вы также не отрицали, что во время ссоры схватили и толкнули Джесс Огилви?

— Не отрицал.

— За что именно схватили?

— За плечи. — Он касается своих бицепсов. — Вот так.

— Вы ведь душили ее, не так ли?

Он становится пунцовым.

— Нет.

— Вам известно, мистер Макгуайр, что во время вскрытия на теле Джесс Огилви обнаружены синяки не только на плечах, но и на шее?

— Протестую! — восклицает прокурор. — Показания с чужих слов.

— Поддерживаю.

— Вы отдаете себе отчет в том, что сегодня даете показания под присягой?

— Да.

— В таком случае позвольте мне еще раз задать этот вопрос: вы душили Джесс Огилви?

— Не душил я ее! — утверждает Марк. — Я всего лишь… положил руки ей на шею. Всего на секунду!

— Во время ссоры?

— Да, — отвечает Марк.

Оливер вопросительно приподнимает бровь.

— Больше нет вопросов, — заявляет он и садится рядом со мной.

Я же втягиваю голову в плечи и улыбаюсь.

Мне было девять лет, когда мама записала меня в группу к психотерапевту на занятия для братьев и сестер аутистов. Нас было всего четверо: две девочки с лицами, напоминающими землю вокруг слива (у них была младшая сестра, которая кричала не переставая), и мальчик, чей брат-близнец был законченным аутистом. И я. Мы все должны были становиться в круг и говорить по очереди, что нам нравится в наших родных братьях-сестрах, а чего мы терпеть не можем.