От тех небольших вольностей, которые допускал ее гость, леди Минто была в полном восторге. Например, вот как принц описывал недавний ужин в Букингемском дворце, которому неожиданно придала оживление Марго Асквит, жена будущего премьер-министра. Увидев беседующими королеву Александру и тучного лорда Холсбери, она воскликнула: «Взгляните, вот красавица и чудовище!» «Поскольку это услышала леди Холсбери, — продолжал принц, — разразился скандал, и леди Холсбери отказалась принять ее извинения».
Эта внешняя веселость на самом деле была обманчивой. Сэр Джеймс Данлоп Смит, личный секретарь вице-короля, записал в дневнике:
«После посещения церкви принц прислал за мной, и у нас состоялась беседа, продолжавшаяся полтора часа. В Калькутте он показался мне веселым и разговорчивым молодым моряком, возможно, чересчур откровенным. Однако в Барракпуре я убедился в его прекрасной работоспособности, большой проницательности и отличной памяти. Он беседовал со мной о туземных княжествах, индийской армии, ирригации, железных дорогах и спорте».
Во время поездки принц всецело полагался на сэра Уолтера Лоренса, временно назначенного главой его свиты. Один из самых способных чиновников индийской гражданской администрации, он только что вышел на пенсию, пять лет проработав личным секретарем лорда Керзона; следует ли говорить, что он обладал широчайшими познаниями об индийском субконтиненте. Принц и Лоренс относились друг к другу с уважением, хотя иногда между ними и возникали разногласия. Принцу не нравилось так называемое керзоновское красноречие, которым отличались написанные для него Лоренсом речи. «Чересчур высокопарно, — жаловался он, — каждый поймет, что это не мои слова». Не нравилась ему и опека приставленных к нему для охраны детективов. Лоренс также поставил условие: принц должен нарушить традицию и не принимать подарков от индийских принцев, иначе они станут состязаться друг с другом в экстравагантности.
Заметки об Индии, которые подготовил для короля принц Уэльский, носят на себе отпечаток его личности, характеризуемой наблюдательностью, добродушием и осторожностью. Что особенно поражает читателя спустя почти восемьдесят лет после того, как они были написаны, так это полное отсутствие предрассудков в отношении «цветных», которыми во времена правления Эдуарда были пронизаны буквально все слои британского общества. Хорошо известна история о том, как сэр Чарлз Каст, сопровождавший принца на охоте в Англии, сделал замечание одной женщине, проявившей недопустимую фамильярность по отношению к его хозяину: «Я вырос на ступенях трона и могу сказать вам, что все люди делятся на три категории: черных, белых и королевских особ». Сам же принц не делал различий между британскими подданными разного цвета кожи. Эту семейную традицию всегда подчеркивала королева Виктория и даже наняла в качестве личного секретаря индийца по имени Мунши Абдул Карим. На восьмидесятом году жизни она писала премьер-министру лорду Солсбери:
«Будущий вице-король должен все больше и больше освобождаться от влияния узколобых бюрократов из своего окружения. Он обязан стать более независимым, знать реальные настроения туземцев и делать то, что считает правильным, а не подражать чванливому и вульгарному, высокомерному и оскорбительному поведению наших административных и политических представителей и не третировать людей, постоянно напоминая им о том, что мы их завоевали, — это необходимо, если мы хотим чувствовать себя в Индии спокойно и счастливо, если хотим, чтобы люди и высокого, и низкого звания нас любили и уважали».
Король Эдуард VII, путешествуя по Индии как принц Уэльский, также писал: «Если у какого-то человека черное лицо и другая религия, то это еще не причина для того, чтобы обращаться с ним как с животным». Взойдя на трон, он жаловался на «позорную привычку находящихся на королевской службе чиновников называть „ниггерами“ обитателей Индии, многие из которых принадлежат к великим народам».
Его сын в 1906 г. отмечал, что, хотя случаи дурного обращения стали редки, пренебрежительное отношение ранит людей едва ли меньше: «Не могу не поразиться тому, как все приветствия со стороны туземцев игнорируются теми персонами, которым они предназначаются. Очевидно, мы слишком склонны рассматривать их как завоеванную и повергнутую в прах нацию, причем туземцы, которые становятся все более и более образованными, это прекрасно понимают. Не могу не заметить, что в целом европейцы относятся к туземцам по меньшей мере без всякого сочувствия. Это не похоже даже на отношения людей высокого и низкого происхождения у нас дома».
Он был потрясен, узнав, что ни один индиец, каково бы ни было его происхождение или образование, не может стать членом клуба, в котором состоят европейцы; его нисколько не убедило объяснение сэра Уолтера Лоренса, будто бы клубы стали слишком переполнены, а британцам после долгого рабочего дня, проведенного среди индийцев, хочется спокойно пообщаться в своем кругу. К туземным князьям, продолжал он, «следует относиться с большим тактом и симпатией, рассматривая их скорее как равных. С ними нельзя обращаться как со школьниками, а правительству следует даже консультироваться с ними по вопросам, которые затрагивают все их княжества и каждое в отдельности». Он даже высказал предположение, что сам термин «туземные княжества», возможно, является устаревшим и оскорбительным.
С характерным для него вниманием к деталям принц Уэльский также отметил несколько удивительных аномалий. Почему день рождения короля-императора отмечается в Индии 23 июня, в самую жару, а не в его настоящий день рождения, то есть 9 ноября? Почему государственным служащим не разрешают носить белую форму? Почему губернаторов Бомбея и Мадраса во время официальных церемоний не приветствуют государственным гимном? Почему британские офицеры, служащие в туземных частях, не носят ту же самую форму, что и офицеры-туземцы?
Примечательной особенностью высказываемых здесь принцем взглядов является то, что он не просто желает, чтобы с индийскими подданными его отца обращались справедливо и уважительно — в 1906 г. подобные настроения были уже широко распространены, — а не находит неизбежной постоянную британскую опеку над Индией. Через год после поездки по Индии он пишет лорду Эшеру:
«Лично я считаю, что сейчас мы стоим на распутье, — нельзя оставлять все так, как есть. Мы должны или больше доверять туземцам и предоставлять им большую долю в управлении или как-то иначе давать им возможность выразить свое мнение; или же мы должны удвоить численность нашей гражданской администрации — чиновники из-за огромного объема дел утратили связь с местными жителями и занимаются лишь кабинетной работой, тогда как раньше они каждый день бывали среди туземцев, лучше их знали и больше им доверяли».
Признавая возможность — если не сказать больше — того, что народу Индии следует помочь самому определить свою политическую судьбу, малообразованный наследник трона проявил большую дальновидность, нежели самый высокоинтеллектуальный из вице-королей лорд Керзон. Во время семилетнего пребывания в Индии тот неустанно трудился ради того, чтобы обеспечить процветание ее 300-миллионного населения, сохранить национальные обычаи и памятники культуры, внедрить высокие моральные нормы в деятельность администрации всех уровней. Китченер со своим штабом сумели произвести впечатление на принца рассказами о враждебности Керзона к армии. Однако они ничего не сказали гостю о причине подобной враждебности, которая проявлялась в строгости, с которой вице-король наказывал рядовых солдат за бессмысленную жестокость по отношению к местному населению. К тому же подобные действия совершались при явном попустительстве их начальников. «Я не собираюсь покрывать эти безобразия, — писал Керзон королю, — и не разделяю убеждений, будто бы белый человек может безнаказанно забить до смерти черного только потому, что тот всего лишь „проклятый ниггер“». Такая позиция, конечно, была прекрасной, но явно недостаточной. Керзон совершенно не доверял индийцам. Когда один друг — правительственный чиновник — в письме из Англии спрашивал его, почему он не готовит индийцев на высшие правительственные посты, Керзон отвечал так: «Мы не можем назначать индийцев на высокие посты. Они лживы и склонны к коррупции. Таким образом, мы должны и дальше ими править, и сможем успешно это делать только в том случае, если будем дружелюбны и добродетельны. Наверно, я говорю сейчас как школьный учитель, но те миллионы, которыми мне приходится управлять, — даже не школьники».
