Отношение к супругам, находящимся в разводе, было еще строже. Один шотландский аристократ, утверждавший, что искупил свой развод новым церковным браком, так и не добился реабилитации. «Может, это и приведет Вас в царство небесное, — ответили ему, — но только не во дворец». Разведенных супругов также не позволялось принимать и заграничным представителям Его Величества; препятствием здесь служили и какие-то чрезвычайно аморальные поступки. Когда бывший член кабинета министров, замешанный в гомосексуальном скандале, собрался посетить Австралию, Букингемский дворец предупредил генерал-губернатора и всех губернаторов штатов, чтобы те не оказывали ему гостеприимства. Король сожалел, что приходится принимать подобные меры предосторожности. «Я всегда считал, — говорил он, — что такого рода люди должны просто стреляться».
Стремясь всячески хранить святость брачных уз, король не оставлял незамеченным ни одного отступления от христианской морали. Он даже пытался из-за амурных эскапад лишить одного принадлежащего к древнему роду пэра традиционного права — во время открытия парламента нести перед королем специальную шапку. «Поскольку Е.В. сам сидит на троне по праву наследования, — заметил на это один из придворных, — он должен следить за тем, чтобы не нарушать прав других». Король также сожалел об отзыве из Лондона весьма уважаемого иностранного посла: «Его вышвырнули отсюда из-за какой-то грязной интриги. Теперь мне хотят прислать человека, у которого три живых жены, но мы ему откажем. Мне не нужен человек с тремя женами». И он ему отказал.
Несмотря на высокую нравственность и безукоризненный образ жизни короля и королевы, находились в их окружении и такие, кто видел возможности для их дальнейшего самосовершенствования. К их числу относилась одна придворная дама, которая как-то вручила королеве некий религиозный трактат. Он был возвращен с величественными словами: «Вы недостаточно стары и недостаточно безупречны, чтобы давать мне подобные вещи». Супруга короля Георга Мария была не только христианкой, но и королевой.
Если бы какой-то смелый прорицатель сказал королю, что тот однажды будет руководить сменой правительства, сидя в китайском халате, монарх едва ли поверил этому. Однако сразу после всеобщих выборов 1929 г. вновь открывшаяся рана заставила его принимать в своей спальне и Болдуина, и Макдональда. Это действительно было настоящей революцией — как и мгновенный переход власти от консерваторов к лейбористам. После всеобщих выборов 1923 г. король еще просил потерпевшего поражение премьер-министра отложить свою отставку до начала заседаний нового парламента. Достаточно спорная уже в 1923 г., в 1929-м эта узкая конституционная доктрина уже устарела. Лейбористы теперь имели 287 мест, консерваторы — 261, либералы — 59, что давало первым эффективное, хотя и не абсолютное большинство. Ничто не говорило в пользу того, чтобы сохранять старое правительство до тех пор, пока оно не потерпит формальное поражение в Вестминстере. Вот что на сей счет писал Стамфордхэм: «Следует признать, что демократия больше не является просто ходячим лозунгом; при огромном увеличении числа избирателей из-за получения женщинами избирательных прав это уже действительно становится — хорошо или плохо — политическим мнением государства».
Болдуин с этим соглашался. Если бы продолжал упорствовать, говорил он Стамфордхэму, страна сказала бы: «Вот человек, который цепляется за должность. Он не может признать свое поражение и пытается помешать лейбористам воспользоваться своей победой». Итак, он сразу же ушел в отставку, и король послал за Макдональдом.
На состоявшейся 5 июня аудиенции он подшучивал над тем, что его новый премьер-министр должен возглавить рабочее[156] правительство, и пытался прикинуть, сколько министров кабинета действительно способно выполнять физическую работу. За этой добродушной насмешкой скрывались, однако, внимание и забота. Даже после поражения первого лейбористского правительства король продолжал следить за судьбой Макдональда с дружеским интересом. В 1928 г. он был расстроен, услышав о финансовых трудностях бывшего премьер-министра и его попытках с помощью журналистской деятельности пополнить скудное жалованье парламентария, составлявшее 400 фунтов в год. В связи с этим король написал Болдуину, занимавшему тогда дом № 10 по Даунинг-стрит, и предложил как следует обеспечивать и нынешнего, и отставного премьер-министров. Король считал, что следует вдвое увеличить составлявшее 5 тыс. фунтов в год жалованье премьера, освободить его от налогов, а также по истечении трех лет нахождения на этом посту (не обязательно непрерывно) выплачивать ему пенсию в том же размере. Однако лишь в 1937 г., в последние месяцы пребывания на посту премьера, Болдуин смог повысить жалованье своим преемникам; и король, и Макдональд к тому времени уже лежали в могиле.
Лейбористский кабинет 1929 г. включал в себя несколько знакомых лиц и не вызывал особых опасений. Хотя король предлагал назначить министром иностранных дел Томаса, этот пост в конечном счете достался Гендерсону, а Томас стал лордом — хранителем малой государственной печати; на него также была возложена обязанность бороться с безработицей. Сноуден снова занял должность канцлера Казначейства. Клайне опять возглавил министерство внутренних дел, Вебб, ставший лордом Пассфилдом, — министерство по делам доминионов. Министром по делам Индии стал Энтони Веджвуд Бенн, отличавшийся как переменчивым настроением, так и способностью располагать к себе людей, — за два года до этого он дезертировал из либеральной партии. Новый лорд-канцлер также был из числа новообращенных. Вместо умершего в 1928 г. Холдена премьер-министр назначил лордом — главным судьей Сэнки, автора составленного десять лет назад доклада, в котором содержалось предложение национализировать угольную промышленность; больше знакомый с внутриполитическими вопросами, нежели с проблемами внешней политики, он прославился тем, что приносил на заседания кабинета маленький атлас.
К 8 июня король уже смог надеть фрак, хотя и не стал выезжать из Виндзора в Лондон. Поэтому для принесения присяги новым министрам пришлось приехать к нему на поезде. На станции их уже ждал ряд открытых экипажей из королевских конюшен. Однако на всех мест не хватило, так что в конце процессии пришлось пристроить одноместный экипаж, в котором в гордом одиночестве сидел вытянувшийся в струнку канцлер герцогства Ланкастерского сэр Освальд Мосли. По прибытии в замок Макдональд был замечен прячущим недокуренную сигару в стоявший у входа цветочный горшок. Во время церемонии король нарушил традиционное молчание, сказав министру труда мисс Маргарет Бондфильд, что рад принимать первую женщину — члена Тайного совета. «Его улыбка при этом, — отметила она, — была сердечной и искренней». Перед возвращением в Лондон министрам предложили легкий завтрак. Садясь в поезд, канцлер Казначейства заметил начальнику станции, что весьма признателен местным жителям столь радостно встречающим его в вотчине короля. Начальник станции на это ответил, что приветственные крики издают вовсе не жители Виндзора, а экскурсанты из центральных графств. Страдания Сноудена только начинались.
Как и в 1924 г., лейбористы добивались за границей гораздо больших успехов, чем у себя дома. Макдональд, по-прежнему в основном определявший внешнюю политику, стал первым британским премьер-министром, посетившим в Вашингтоне президента Соединенных Штатов, — жест примирения, который привел к заключению соглашения о военно-морском паритете. Сноуден также хорошо зарекомендовал себя, добившись определенных сдвигов в выплате Германией репараций. Как всегда, король оказался щедр на ободрение и похвалу; нарастающее беспокойство вызывали у него лишь усилия Гендерсона по улучшению отношений Британии с Советской Россией — этот процесс был еще в 1924 г. начат Макдональдом, но в 1927-м прерван по инициативе Остина Чемберлена.
