Все еще слабый после болезни, убитый горем двадцатишестилетний принц Георг вдруг оказался прямым наследником трона. Такая перспектива его страшила, он не чувствовал себя готовым к этой роли как по темпераменту, так и по образованию. Однако некоторые перемены в повседневной жизни помогли ему обрести уверенность в себе. Прежде всего он получил в свое распоряжение личные апартаменты — часть Сент-Джеймсского дворца и Холостяцкий коттедж в Сандрингеме, в нескольких сотнях метров от главной усадьбы. Георг нанял небольшой штат сотрудников, призванный организовать выполнение его растущей, но все еще не слишком обременительной программы общественных дел; в него входил, в частности, его бывший товарищ по команде Чарлз Каст, который в течение почти сорока лет оставался с ним рядом, исполняя обязанности конюшего, наперсника и придворного шута. К тому же у принца Георга не стало трудностей с финансами. В 1889 г. принц Уэльский после изнурительных переговоров и продолжительных парламентских дебатов добился ежегодной субсидии в 36 тыс. фунтов из Государственного фонда, которую он имел право распределять среди своих детей по собственному усмотрению. После смерти принца Эдди большая часть этой суммы досталась принцу Георгу. Для удовлетворения его скромных запросов этого было более чем достаточно.

Летом 1892 г. королева решила, что ее внук должен иметь тот же статус, что и его покойный брат, и пожаловала ему титул герцога. Эту честь она оказала ему также с неохотой, по-прежнему считая, что «принцем не может быть никто другой, тогда как герцогом может стать любой дворянин, и многие уже стали!» К тому же ей не нравился сам предлагаемый титул герцога Йоркского, прежний обладатель которого, ее дядя, был дискредитирован как Верховный главнокомандующий, — выяснилось, что его любовница торговала воинскими званиями. Именно по этой причине королева ранее пожаловала своему второму сыну титул герцога Эдинбургского, а не герцога Йоркского. Для своего внука она предпочла бы титул герцога Лондонского, но не стала на этом настаивать. Благодаря новому титулу принц Георг в июне 1892 г. стал членом палаты лордов. «Надеюсь, моему мальчику Джорджи это понравится, — шутливо писала ему принцесса Уэльская, — ведь теперь он старый добрый герцог Йоркский».

В других подобных вещах королева оказалась менее удачлива. Назвав старшего сына Альбертом Эдуардом и вынудив его назвать своего наследника Альбертом Виктором (хотя в семье его все звали Эдди), она, казалось, могла быть уверенной, что два следующих британских монарха будут носить имя ее мужа. Теперь, когда Альберта Виктора не было в живых, она высказала пожелание, чтобы Георг использовал свое последнее и до этого времени не бывшее в ходу имя Альберт. Он почтительно отказался. По обычаю герцогов из королевской семьи, которые подписывались не своим титулом, а именем, данным при крещении, он продолжал именовать себя Георгом; и на трон в 1910 г. он взошел именно как Георг V. Как и его отец, а впоследствии и его второй сын, Георг хорошо понимал, как важно не быть Альбертом.

Новый герцог Йоркский вынужден был отказаться от продолжения своей морской карьеры. В течение нескольких недель, однако, он еще командовал крейсером «Мелампус», названного так в честь врача и прорицателя из Аргоса, который мог понимать язык птиц и зверей. Никакой подобной магии не наблюдалось, однако на летних учениях флота, проводившихся близ ирландского побережья, капитан, остававшийся на мостике в течение шести дней и ночей, записал в дневнике: «Флагман сделал немало ошибок, и мы все тоже. Надеюсь, больше мне не придется участвовать ни в каких маневрах… Ненавижу все это дело».

После учений, однако, ему пришлось заняться тоже весьма неприятным для него делом: имеется в виду уже упоминавшаяся ранее последняя и безуспешная попытка овладеть немецким языком в доме гейдельбергского профессора. Во время пребывания в Германии принц Георг представлял королеву на золотой свадьбе великого герцога Саксонско-Веймарского. Принц Уэльский, любитель всяческой мишуры, настоял, чтобы его сын надел на себя «всю немецкую форму, включая ботинки», и все немецкие ордена. Эту экипировку герцог Йоркский получил в 1890 г. как почетный командир одного из прусских полков. У его матери это вызвало довольно характерную тираду: «И вот мой мальчик Джорджи стал настоящим, живым, отвратительным немецким солдафоном в Pikelhaube![15] Вот уж никогда не думала, что доживу до такого! Но не смущайся, как ты сам говоришь, тут ничего нельзя было сделать — это не твоя вина, а твоя беда».

Став обладателем титула герцога, приличного дохода, двух домов и домашнего хозяйства, принц Георг все еще был лишен важного элемента, необходимого для престолонаследника, — у него не было ни жены, ни детей. В течение нескольких недель после смерти принца Эдди и семья Георга, и вся страна пришли к выводу — принц должен жениться на невесте своего брата. Королева Виктория, как всегда деятельная, приняла шаги, соответствующие настроению ее подданных. Весну 1892 г. она провела на Йерских островах, близ Тулона, наслаждаясь (если только это слово здесь уместно в связи с недавней трагедией) средиземноморскими каникулами. Своему внуку она посылала оттуда письма с таинственными намеками: «Виделись ли Вы с Мэй и думали ли об имеющихся возможностях, выясняли ли Вы ее чувства?» По счастливому совпадению и семья принца Уэльского, и герцога Текского также решили развеять свою печаль на Французской Ривьере. Принц Георг с родителями находился в Кап-Мартене, принцесса Мэй с родителями — в нескольких милях от них, в Каннах. Однако прошел почти месяц, прежде чем Георг решился написать принцессе вот это робкое письмо:

Так для принцессы Мэй началось второе сватовство. Ее родители, герцог и герцогиня Текские, которые были так жестоко обмануты в своих надеждах на счастье дочери и головокружительную перспективу породниться с британской королевской семьей, пришли в полный восторг. Обедневшие и, с точки зрения других немецких королевских семей, в значительной мере утратившие благодаря морганатическим бракам чистоту крови, они едва смели надеяться на такой поворот фортуны.

Отношение принца и принцессы Уэльских к такой перспективе было более сдержанным. Естественно, они очень жалели невесту, внезапно потерявшую жениха. «Это ужасно, — писал принц королеве, — что бедной маленькой Мэй пришлось овдоветь еще до того, как она стала женой». В день несостоявшейся свадьбы они подарили ей бриллиантовое колье, свой свадебный подарок, а также дорожный несессер, который Эдди заказал для новобрачной. Предстоящая встреча не только напомнила бы им о недавней утрате, но и могла подтолкнуть к мысли о том, что принцесса Мэй была бы хорошей и верной женой для их другого сына. Эта мысль, однако, вызывала определенные сомнения. Если Мэй выйдет замуж за Георга, не станет ли циничный мир утверждать, что она никогда по-настоящему не любила Эдди? Для принцессы Уэльской это было особенно болезненной проблемой. Уже потеряв одного сына, самая большая собственница из всех матерей не желала, чтобы брак разлучил ее и со вторым. «Между нами существуют узы любви, — писала она принцу Георгу, — связывающие мать и дитя, которые никто не может ослабить, и никто не сможет — пусть даже не пытается — встать между мной и моим милым мальчиком Джорджи».

По контрасту с этими столь бурными материнскими чувствами письма Георга к принцессе Мэй можно назвать нерешительными, а порой и самоуничижительными. В одном из них он даже выражал надежду, что оно «не слишком Вам наскучит, прежде чем Вы перестанете его читать и выбросите в корзину». Тень умершего брата стояла между ним и будущей невестой. Но постепенно к нему вернулась уверенность. Начались обмены подарками, семейные визиты, личные свидания. Наконец, 3 мая 1893 г. принц Георг, герцог Йоркский, сделал принцессе Мэй Текской предложение, которое было принято.