В понедельник немцам устроили осмотр Кремля и Третьяковской галереи. О Кремле Аденауэр позднее напишет, что ансамбль дворцовых зданий и их интерьеры великолепны, а Третьяковская галерея представляет изысканно прекрасные произведения искусства. Взглядом знатока оценивал он картины Васнецова, Саврасова, Левитана, Репина, откладывая в памяти впечатления о России и духе ее народа.

Позднее возобновились переговоры. Советские представители говорили только об установлении дипломатических отношений, немцы — о военнопленных. Социал-демократ Шмид сказал, что он во многом не согласен с политикой Аденауэра, но поддерживает его просьбу о пленных — проявите великодушие и верните людей к их семьям.

В очередной раз взорвался Хрущев:

— Германия разорила нашу страну. ФРГ участвует в подготовке новой войны против Советского Союза. И тем не менее мы предлагаем установить дипломатические отношения. А нам предъявляют ультиматум. Если вы не хотите нормализации, мы подождем.

Хрущев говорил долго, сбивчиво, употребляя подчас резкие, обидные формулировки.

— Федеративная Республика не участвует в подготовке войны против России, — ответил Аденауэр. — Если бы я не хотел нормализации отношений, то не поехал бы в Москву.

— Вы создаете армию не для того, чтобы она суп ела и кашу варила, — громко буркнул Хрущев.

Немцы поняли, что переговоры зашли в тупик. Аденауэр стал собирать бумаги и вознамерился уйти. Булганин поспешил закрыть заседание и назначил следующее на завтра. В гостинице канцлер дал указание вызвать самолеты в Москву на день раньше. Немцы умышленно сделали вызов по обычному телефону, который наверняка прослушивался. Пусть русские знают о намерении канцлера прервать переговоры.

Вечером состоялся большой прием в честь немецкой делегации в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Здесь все и решилось. Булганин отвел Аденауэра в сторону и предложил ему написать письмо на его имя о согласии установить дипломатические отношения. Он же дает слово, что через неделю все военнопленные будут отпущены. Подошли к Хрущеву. Тот заверил, что их слово крепко. Решили выпить за договоренность. Аденауэр заметил, что ему официант налил из одной бутылки, а собеседникам — из другой. Он попросил бутылку и убедился, что Хрущеву и Булганину налили воду.

— Либо пьем воду, либо вино, — покачал головой канцлер, — но все вместе.

Остановились на вине.

После приема Аденауэр собрал делегацию и рассказал о достигнутой договоренности. Брентано, Хальштейн и другие стали призывать канцлера не верить русским на слово и отказаться от установления дипломатических отношений. Факт присутствия в Москве двух немецких послов — из ФРГ и ГДР вызовет замешательство среди азиатских и африканских стран и толкнет их на признание ГДР. Русские же, обосновавшись в Бонне, получат возможность влиять на немецкую общественность в нужном им направлении. Бланкенхорн сказал, что в беседе с послами трех западных стран он понял, что они недвусмысленно против дипломатических отношений между Бонном и Москвой.

Спокойно выслушав всех, канцлер заявил, что остается при своем решении. Судьба тысяч немцев важнее политических соображений. Он верит слову русских. Сообщил, что через американское посольство пришла телеграмма от Эйзенхауэра: какое бы решение ни принял канцлер, он поддержит его.

На следующем заседании Аденауэр попытался все же поставить вопрос о письменном подтверждении договоренности по пленным. Сослался на то, что так будет легче провести решение о дипломатических отношениях через кабинет министров и бундестаг. Хрущев и Булганин не согласились, но подтвердили свое слово перед всей немецкой делегацией. Они приняли от Аденауэра письмо, в котором указывалось, что установление дипломатических отношений не означает признание правительством Федеративной Республики нынешних границ — они должны быть определены мирным договором. Бонн не меняет своей позиции о непризнании ГДР и тезиса о том, что только ФРГ может представлять всех немцев.

Переговоры завершились. Аденауэр улетал в запланированные сроки. Ритуал проводов оказался таким же, как и при встрече. Его удивило, что по пути на аэродром множество москвичей приветственно махали его машине. Он не знал, что партийные организации по разнарядке выводят людей на трассу следования гостя.

На аэродроме Кёльн/Ван Аденауэра, вопреки правилам протокола, встречал президент бундестага Герстенмайер. Он тепло приветствовал канцлера и от имени немецкого народа выразил ему благодарность за возвращение пленных из далекой Сибири.

Сквозь плотную толпу встречавших к Аденауэру прорвалась женщина. Она схватила его руку, поцеловала ее и все повторяла:

— Спасибо, господин канцлер, большое спасибо.

Аденауэр нагнулся к маленькой женщине, погладил ее седые волосы и быстро скрылся в автомобиле. Он окончательно убедился, что возвращение пленных из СССР, о чем уже широко писали газеты, стало одним из его крупнейших успехов.

Советские руководители сдержали обещание. Эшелоны с возвращавшимися из плена один за одним стали прибывать в Федеративную Республику. Недалеко от Ганновера организовали специальный лагерь. Здесь оформляли документы и выдавали каждому по шесть тысяч марок на первое обзаведение. Принимались меры по трудоустройству. Аденауэр посетил лагерь и поздравил людей с прибытием на родину. Встречали его восторженно.

Через несколько дней Аденауэр получил письмо из лагеря от священнослужителя, в котором тот с возмущением жаловался, что американские и английские спецслужбы ведут работу с прибывшими из Советского Союза. Канцлер принял меры, и агентов спецслужб перестали допускать в лагерь.

Вскоре после возвращения из Москвы Аденауэр встретился с журналистами.

— Не отразится ли поездка канцлера в Советский Союз негативным образом на отношениях Федеративной Республики с западными союзниками? — прозвучал первый вопрос.

Аденауэр счел нужным дать подробный ответ:

— Мы в Москве выступали в рамках единой политики западных стран и не нарушили никаких обязательств перед союзниками. Правительство будет продолжать усилия по созданию армии, воздушных сил и флота. По вопросам воссоединения немецкая делегация лишь обозначила позицию, но не вела переговоров, так как это прерогатива трех западных держав. Мы четко заявили о намерении активно проводить политику европейской интеграции. Русские выслушали и не сделали никаких замечаний. Они признали факт вступления Федеративной Республики в НАТО и лишь заявили, что не допустят усиления западного военного блока за счет воссоединения Германии.

Канцлера попросили прокомментировать установление дипломатических отношений с Москвой.

— Не надо придавать этому событию слишком большое значение. Противоречия между двумя странами не уменьшились. Появилась лишь возможность напрямую излагать свои взгляды, что увеличивает вероятность правильного взаимопонимания. Русские сделали шаг к разрядке международной напряженности. Они поняли, что «холодная война» только усиливает сплоченность Запада, что они не могут одновременно решать три задачи: поднять жизненный уровень населения, добиться военного паритета с американцами и успешно противостоять Китаю.

— Каково ваше впечатление о русских?

— Советские руководители вели себя весьма жестко на переговорах и были более мягкими и рассудительными в личных беседах. Хрущев, ссылаясь на Маркса, сказал, что победа коммунизма во всем мире неизбежна. Я возразил, что через сто лет скорее всего термины капитализм и коммунизм исчезнут из оборота и люди будут оперировать иными понятиями. В целом не усмотрел изменений в мышлении советских лидеров. Они по-прежнему исповедуют диктаторскую форму правления и находятся в плену коммунистических фантазий. Опасность, исходящая от Советской России, не ослабевает, как и не теряет актуальности необходимость отстаивать свободу, христианские и демократические ценности.

Пресс-конференция длилась около двух часов. Канцлер пребывал в хорошем настроении.