Когда он поднял голову, она притянула его к себе, почти ничего не соображая и плавая в каком-то чувственном бреду.

— Никогда ничего подобного не могла представить, — бормотала она, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Ах, как славно… возьми меня, Падди, возьми, пожалуйста.

— К чему слезы, радость моя. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Более счастливой и быть невозможно, — искренне проговорила Брайди, в бессилии роняя голову на его плечо. — Придется ввести еще одно слово в мой словарь, — сонным голосом говорила она, — кроме «эротики». «Интимность». Вот так быть с тобой в постели рядом — это самое интимное, что довелось мне узнать.

Веки у нее сомкнулись, дыхание замедлилось, и она не заметила взгляда, который бросил на нее Падди. В нем было смешение восхищения, удовлетворения, счастья и страха.

Когда Брайди проснулась, она не сразу поняла, не снится ли ей это. Она лежала в кровати, рука Падди прижимала ее к своей груди, он ласкал ее груди, улыбаясь ей с такой нежностью, что у нее стало таять сердце. Все тело ныло желанием. Она думала только об одном: доставить Падди такое же наслаждение, какое он доставил ей.

Сначала робко, затем с каждым движением все более уверенно она принялась за дело, стала исследовать, что доставляет ему удовольствие, и, с восторгом наблюдая малейшие изменения выражения его лица, начала выделывать с ним всякие штучки, о которых раньше и знать не знала. Результат ее подвигов был, впрочем, заранее предрешен: оба исступленно обнялись, извиваясь в пароксизме страсти, и наконец обессиленные в изнеможении откинулись на подушки.

— О Боже! — прошептала Брайди.

С неожиданной горячностью Падди выпалил:

— Ты раскрепостила меня, Брайди. Я снова стал самим собой.

Слезы слепили ей глаза.

— Я так рада, — прошептала она, тронутая до глубины души. — Я так рада.

— С первой нашей встречи я понял, что должен получить тебя, но даже представить себе не мог, что это будет так. Черт побери, у меня нет слов!

— Может, их вообще нет, — сказала Брайди. — Вероятно, есть моменты, когда за нас говорят наши тела.

— Устами младенца глаголет истина, — весело подхватил он.

— И младенец хочет доставить наслаждение, — пробормотала Брайди, обвивая его руками и вздыхая с удовольствием. — Разве это не лучше Брайтона?

— Это мысль года, — пробормотал Падди, положив щеку ей на руку и засыпая.

Она погладила его по щеке и свернулась подле него, наслаждаясь теплом его тела и всем сердцем понимая, что это и есть счастье.

Падди спал недолго. Открыв глаза, он рассмеялся веселым смехом, который так любила Брайди.

— Так мне это не приснилось?!.. — пробормотал он, обняв ее за талию одной рукой, а другой — дотронувшись до ее груди.

Бедром она почувствовала его готовность вновь предаться безумию любви. Вспыхнув, она сказала:

— Я хочу есть. Почему это в готических романах, которые я читала, никогда не говорится, что в самый разгар любви, когда герой целует героиню, у нее урчит в животе.

— Это намек? — спросил Падди.

— Лимонник, — громко заявила она, блестя глазами.

— Форель Шэрон.

— Только я не уверена, что у меня хватит сил накрыть на стол.

— Так я тебя вымотал? И как тебе это нравится, Брайди?

— Еще как, — живо подхватила она, глядя, как он смеется, и радуясь вместе с ним.

Все же кое-как им удалось встать. Брайди надела халат и тряхнула головой, чтобы высвободить волосы. Падди натянул брюки и рубашку, не застегивая на ней пуговицы. Между поцелуями, то ласковыми и шутливыми, то страстными и затяжными, они перекусили чипсами с соусом и выпили вина, пока Падди готовил форель на терраске, откуда хорошо было видно выбирающуюся из океанских волн луну. Затем они сели за простой сосновый стол у окна, ели, болтали и смеялись по каждому пустяку.

Падди был счастлив. Брайди видела это своими глазами.

И ему страшно понравился ее лимонный пирог.

Она сварила кофе, и они пили его, сидя рядышком на диване в гостиной. Брайди зажгла свечу, и пламя ее освещало энергичное лицо Падди, который рассказывал ей о своем детстве и о своих беспокойных родителях, утонувших на плоту в Арктике, когда ему было семь лет.

— Меня воспитали мамин брат и его жена. Как только мне стукнуло двенадцать, меня отдали в школу-интернат, а там на каникулах — путешествия на байдарке и скаутский лагерь… Нет, они меня любили, на свой лад конечно, и я их любил. Но я был для них обузой, без которой они вполне обошлись бы. Это такая самодостаточная пара. — Он замолчал.

Брайди бросила:

— Ты, видать, был одинок, Падди. И столько потерь: родители, Пегги да еще эта невозможность родить собственного ребенка.

Падди повел плечами.

— Я люблю Крис. Она для меня родная дочь.

— Разве я спорю. Ей повезло. — А как же иначе, подумала Брайди, кого любит Падди, тому уже, считай, повезло.

— Я бы хотел, чтобы она… но мы же договорились не говорить сегодня о Крис, верно ведь? — Он глотнул кофе. — Может быть, из-за моего детства я полюбил Маргарет. Она была такая добрая и любящая. Только потом я понял, что для нее, как и для моих дяди и тети, важнее всего покой и безопасность.

— Ты еще любишь Маргарет, Падди? — тихо спросила Брайди. Она не хотела ворошить это, но так уж вышло.

— Она всегда была частью меня, Брайди, и от этого никуда не уйти. Из-за ее здоровья и из-за того, что у нее не могло быть детей, мы прошли через многие трудности в нашем браке. Она была хорошей матерью, хотя порой у нас были жаркие споры. Я считал, что она склонна слишком опекать Крис. — Он посмотрел на нее. — Я говорю неприятные вещи, да? Вообще-то, у меня есть немало более светлых воспоминаний, когда мы были счастливы с Маргарет и любили друг друга. Но если тебя интересует, люблю ли я Пегги сейчас, то должен признаться — нет. — Он посмотрел на нее снова и сказал: — Пойдем-ка в постель. Я не могу оставаться на ночь. Крис может позвонить спозаранку. А я хочу тебя прямо сейчас. Ты права, есть вещи, которые лучше всяких слов выражают наши тела.

О Боже, как я люблю его! — подумала Брайди.

— Что ж, идем, — ответила она.

Падди встал, обнял ее за плечо и тут же перешел к делу.

На следующее утро Брайди с трудом поднялась. Она глянула в зеркало. Вид у нее был такой, будто она не спала всю ночь. Опытный взгляд мог по ее лицу прочесть все перипетии любовных баталий с Падди. Уж от Шэрон-то точно ничего не скроешь. У нее наметанный взгляд.

Хоть бы ученики не оказались такими прозорливыми.

Она поработала карандашом, тенями, не забыла губную помаду, надела оранжевую шелковую блузку и оливкового цвета брюки.

Глядя в зеркало, она вспомнила, с каким нежеланием отпускала Падди. Он уехал часа в три утра. Хотя его грустный вид при расставании послужил ей некоторым утешением, постель без него показалась холодной и одинокой.

Но ему надо было ехать. Из-за Крис.

Вглядываясь в бирюзовую глубину своих глаз, Брайди открыла для себя, что значит заниматься любовью. Как звучит это старое как мир выражение? Что земля вертится? Она была так потрясена, что, по ней, хоть вся вселенная вертись.

Она действительно за ночь полностью изменилась. Никогда больше не будет она полностью принадлежать себе. Теперь Падди, этот мужчина, который вознес ее на вершину блаженства, — часть ее «я». Так влюблена она или нет?

Брайди не могла теперь ответить. В холодном свете утра скорее сказала бы, что нет. Быть влюбленной — это же значит парить в восторге на седьмом небе, прыгать от счастья. Она же, прислушиваясь к немолчному шуму волн, испытывала совсем другое чувство. Брайди была напугана. Это был тот же страх, который испытала она в шестнадцать лет, когда поняла, что беременна.

После того как мы будем любить друг друга, Брайди, дороги назад не будет. Так он сказал.

Он прав. То, что произошло, необратимо. Запечатлев себя в ее теле, Падди запечатлел себя и в ее душе. Теперь уже об интрижке на расстоянии в пятьдесят миль не может быть и речи. Но о чем еще может идти речь? Ведь Крис не переменилась? Ни капельки. Эта история может подкосить девочку.