К какой цели я должен стремиться? — недоумевал я. — Нужно ли мне подняться над двойственностью, чтобы слиться с безличным и бесформенным Богом, или же я должен очищать свое сердце, чтобы служить с безоговорочной любовью Богу-личности в Его вечной обители?

Как-то раз один из гостей задал Шриле Прабхупаде тот же самый вопрос: «Является ли Бог бесформенным и безличным или же у Него есть форма и индивидуальность?» Щебет птиц, визгливые крики обезьян и сигналы рикш за окном — всё разом смолкло в моем сознании. Я весь превратился в слух, ожидая ответа. Шрила Прабхупада сидел, скрестив ноги, на полу. Перед ним стоял низкий столик, на который он опирался локтями, подпирая подбородок сцепленными пальцами. Услышав вопрос, он немного подался вперед; его лицо с опущенными вниз уголками полных губ излучало абсолютное спокойствие. С серьезным взглядом он процитировал стих из Вед и стал объяснять: «Прежде всего, надо понять, что природа Бога непостижима. Верховный Господь сочетает в Себе черты личности и безличного бытия. Вечная истина заключается в том, что Он не имеет образа и формы и в то же время у Него есть вечная, всеблаженная форма».

По моей груди разлилось теплое умиротворение. Шрила Прабхупада поднял указательный палец и продолжал: «Безличная вездесущая энергия Господа называется Брахманом. А Его личностная форма — это Бхагаван, источник всех энергий, который Сам никогда не попадает под влияние иллюзии. Возьмем, к примеру, солнце. Солнце в виде планеты и бесформенный солнечный свет невозможно разъединить — они существуют одновременно. И то и другое — аспекты одного и того же солнца. Точно так же существуют две школы трансценденталистов. Они сосредоточиваются на разных аспектах одной и той же истины. Имперсоналисты стремятся к безличному освобождению в бесформенном сиянии Господа, в то время как персоналисты хотят вечно и с любовью служить всепривлекающей форме Господа. Тут нет никаких противоречий. Подобно этому, душа является неотъемлемой частицей Господа, одновременно единой с Богом и отличной от Него. В качественном отношении мы едины с Богом: мы вечны, полны знания и блаженства, как и Он. Но количественно мы — всего лишь Его частицы, подобно лучу солнца, который представляет собой всего лишь крошечную корпускулу света, хоть и обладает теми же свойствами, что и солнце. Мы одновременно едины с Богом и отличны от Него. Бог — независимый повелитель, но, когда душа злоупотребляет дарованной ей Богом независимостью, она забывает о своих отношениях с Богом и попадает под власть иллюзии, обрекающей ее на страдания».

Откинувшись к стене, он слегка наклонил голову и пристально посмотрел прямо мне в глаза: «Эти две школы — персоналистов и имперсоналистов — описывают разные аспекты одного и того же Бога». Он продолжал объяснять, что Кришна, Его форма, качества, личность и обитель — безграничны, что все истинные религии мира поклоняются одному и тому же Единому Богу и что Бог просто по-разному открывал Себя разным людям в разные времена.

Какой красивый ответ! Несколькими простыми, но мудрыми словами Шрила Прабхупада примирил две, на первый взгляд, противоположных точки зрения. Я слушал его, и слезы благодарности навернулись мне на глаза. Да, теперь все ясно. Сомнение, стоявшее на моем пути, ушло безвозвратно. Я радостно и счастливо заулыбался, и Шрила Прабхупада улыбнулся в ответ — мудро и безмятежно.

Кто-то из гостей спросил: «А правда, что Вы — гуру всего мира?»

Шрила Прабхупада кротко потупил голову и, глядя в пол, ответил: «Я — слуга каждого. Просто слуга».

Я изумился. В этих словах и вообще во всем, что говорил и делал Шрила Прабхупада, не было ни тени притворства. Он всегда оставался абсолютно непринужденным и естественным. Мне вспомнилось смирение моего любимого Ганашьяма, в течение пятидесяти лет жившего в коридорчике рядом с чуланом. Шрила Прабхупада был высокообразованным ученым, блестящим оратором и могущественным йогом; он основал всемирное Движение с тысячами последователей, и каждый день к нему на поклон приходили высокопоставленные лица. Тем не менее он обладал тем же самым неподдельным смирением: «Я — никто. Бог — всё». Самое удивительное заключалось в том, что это смирение наделяло его безграничной уверенностью и решимостью.

После встречи я подошел и протянул Шриле Прабхупаде розу. Он понюхал ее и в знак благодарности склонил голову. Выйдя на улицу, я направился к Ямуне. Простые слова Прабхупады разрешили головоломку, примирив в моем сознании персонализм и имперсонализм. Я не переставал восхищаться его качествами и поступками. Интересно, кто этот удивительный человек? — размышлял я. — Какой он в обычной жизни?

В декабре дни становились все короче, и после захода солнца было по-настоящему холодно. Как-то раз вечером, покрыв голову куском ткани, я отправился к Ямуне по дороге, проложенной паломниками. Вокруг кипела жизнь: павлины и другие птицы пели свои предзакатные песни, крестьяне возвращались с полей домой, а женщины-враджабаси в оранжевых, зеленых и желтых сари плавно скользили по тропинке, неся на головах огромные горшки с водой. Внезапно впереди я различил очертания знакомой фигуры. Это был Шьямасундара — тот самый вайшнав, что накормил меня освященной пищей в Амстердаме, а потом заботился обо мне в Бомбее. Даже со спины я распознал этого высокого американца, личного секретаря Шрилы Прабхупады. Его правая рука была опущена в мешочек с четками — он повторял мантру, идя к реке. Я ускорил шаг, чтобы догнать его, и окликнул по имени.

Он обернулся и, узнав меня, расплылся в улыбке:

«А, это ты, Ричард! Или как теперь тебя зовут?»

«Некоторые называют меня Кришнадасом».

Он обнял меня за плечо своей длинной рукой: «Кришнадас, я слышал, что ты уже несколько месяцев живешь во Вриндаване. Я так рад увидеть тебя снова».

Пока мы стояли с ним на тропинке, обмениваясь любезностями, у меня возникло предчувствие, что через какое-то время этот человек займет в моем сердце особое место. Мне казалось, что мы знакомы с давних пор. «Ты очень понравился Шриле Прабхупаде, — сообщил Шьямасундара. — Он часто о тебе спрашивает».

«Как тебе повезло, что ты путешествуешь вместе с ним! — восхитился я. — Каждый день рядом с ним — мне трудно даже представить себе...»

 «Да, — чуть смущенно рассмеялся он. — Иногда я щиплю себя, чтобы удостовериться, не снится ли мне все это. Я нахожусь рядом с ним почти четыре года, но с каждым днем он словно становится все моложе и красивее. Он всегда свеж и бодр, но я ни разу не видел, чтобы он спал!»

«А как вы встретились?» — поинтересовался я. Мне очень хотелось узнать о Прабхупаде как можно больше, чтобы понять, почему другие решались так кардинально изменить свою жизнь и идти за ним.

Мы сели на берегу реки, и Шьямасундара, скрестив ноги и медленно раскачиваясь всем телом, стал рассказывать: «Это произошло в Сан-Франциско, на Хейт-Эшбери, в январе 1967 года. Мы с друзьями устроили грандиозную вечеринку в танцполе „Авалон“. Мы назвали это представление „Мантра-рок-данс“. Народ собрался, чтобы поприветствовать Свами в честь его приезда на западное побережье. В „Авалоне“ в тот вечер играли буквально все: Grateful Dead, Дженис Джоплин, Jefferson Airplane, Canned Heat, Quicksilver, Moby Grape. Пришли даже Аллен Гинсберг, Тимоти Лири и Кен Кизи. Короче, собрались все герои хиппи». От возбуждения Шьямасундара стал раскачиваться еще сильнее: «Представь себе: всё вокруг озаряется пульсирующими вспышками света, гремит рок-н-ролл, зал набит битком, кругом дикие длинноволосые ребята, большинство из них — под кайфом. И вот, ближе к полуночи, на темную сцену тихо поднимается Шрила Прабхупада. Он садится на специальный помост и поджимает под себя ноги. Весь народ затихает. А Шрила Прабхупада смиренно начинает петь мантру Харе Кришна. Прожектор находит его, освещает, и мало-помалу вся толпа начинает ему подпевать. Тогда, одна за другой, на сцену поднимаются все эти рок-группы и присоединяются к нему. В течение двух часов Прабхупада вел самый невероятный киртан, какой только можно себе вообразить. А когда он встал и принялся танцевать с воздетыми руками, сердца тысяч людей были покорены. Как он выразился потом: „Я из хиппи сделал хэппи“[13]».