По иранским меркам я выглядел довольно необычно, представьте себе длинноволосого молодого американца в водолазке и потертых джинсах, в одиночестве читающего Коран или размышляющего над прочитанным у входа в мечеть. Меня заметил какой-то человек. Он долго наблюдал за мной издалека и в конце концов, заинтригованный, подошел ко мне. Это был высокий светлокожий мужчина лет сорока, с ясными карими глазами. Он был облачен в белоснежно-белые одежды и чалму.

Мужчина почтительно поклонился:

«Позвольте мне представиться. Меня зовут Ибрагим. Я житель священного города Мешхед».

Я в ответ протянул ему руку.

«Похоже, Вас заинтересовала наша религия. Могу я с Вами побеседовать?»

Расспросив меня о моей жизни, Ибрагим согласился рассказать мне об исламе. Мы сели на маленькие коврики возле величественной гробницы какого-то мусульманского святого, и Ибрагим стал меня учить. Обратив взор к небесам, он произнес проникновенным голосом:

«Сам Всемогущий Аллах привел тебя в это святое место, выбрав самое подходящее время. В этой гробнице покоятся мощи великих святых: Имама Резы и Харуна аль-Рашида. Сейчас в Мешхед стекаются тысячи паломников, желающих провести здесь священный месяц Рамадан, девятый месяц мусульманского календаря».

Ибрагим сделал паузу и улыбнулся. Затем он рассказал о том, как в месяц Рамадан пророк Мухаммед получил первое откровение, которое затем легло в основу Корана.

«Всемилостивый посланник Всемогущего Аллаха ангел Джабраил явился пророку в пещере и на благо всех людей поведал ему священный Коран», — Ибрагим сложил ладони, а потом прикоснулся ко лбу кончиками указательных пальцев.

«Ислам означает вручение себя Аллаху, всемогущему творцу мироздания. Я расскажу тебе о нашем учении и ежедневных обязанностях».

Вскоре вокруг нас собралась целая толпа паломников, удивленно рассматривающих меня. Должно быть, я действительно представлял собой очень необычное зрелище для этих мест.

Чтобы зеваки не мешали нам, Ибрагим пригласил меня к себе домой и провел в домашнюю библиотеку, располагавшуюся в отдельной комнате. Из беседы с ним я понял, что он богослов либерального толка, человек великодушный, добрый и искренне следующий всем заповедям своей религии. С полки, где стояли старые арабские и персидские манускрипты, Ибрагим достал Коран и прочитал отрывок из вступления. Затем, простерев ладонь к небесам, он начал говорить:

«Ислам учит, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его. Аллах ниспосылал людям свое откровение через Мухаммеда и других пророков, таких как Адам, Ной, Авраам, Моисей и Иисус. Но Мухаммед завершает посланническую миссию и является "печатью пророков". Его учение будет действенно до аль-Кийама, Судного Дня».

Затем Ибрагим стал объяснять, что всемогущий Аллах отправит на землю ангелов, чтобы те помогли верующим встретить Судный День, в который будет решаться, куда они попадут — в рай или в ад. Он говорил, что мусульмане считают Коран самым главным и последним богооткровенным писанием. Ибрагим также поведал о пяти главных заповедях ислама: считать Аллаха единственным Богом, пять раз в день совершать намаз, поститься в месяц Рамадан, давать милостыню нищим и хотя бы раз в жизни совершить хадж — паломничество в Мекку.

Так на протяжении нескольких часов Ибрагим рассказывал мне об истории и философии своей религии. Он оказался утонченным и благородным человеком и был мало похож на мусульманина, который заставлял меня кричать имя Бога в чайхане Эрзерума.

Ибрагим преподал мне важный урок. Беседуя с ним, я понял, что в любой религии, есть верующие разного уровня, поэтому судить обо всей религии по одному-двум ее последователям, по меньшей мере, глупо.

На закате, когда солнце окутало Мешхед золотой вуалью, Ибрагим подарил мне на прощание узорчатую коробку с сухофруктами, и мы расстались. В Рамадан разрешается есть только после захода солнца, и Ибрагим спешил прервать дневной пост вместе со своей семьей.

До границы с Афганистаном я добрался в кузове грузовика, перевозившего мешки с зерном. Убожество пункта афганского иммиграционного контроля свидетельствовало о бедности этой страны, однако сами иммиграционные служащие были очень приветливы, в отличие от их коллег в других странах. Первым городом, где я остановился, был Герат. Его жители оказались очень милыми и дружелюбными людьми. Суровая жизнь в пустыне наложила на них свои отпечаток: гератцы носили ветхую одежду, покрытую слоем пыли, и ютились в жалких лачугах. За всё свое путешествие я не встречал такой нищеты, но все прохожие улыбались мне, и никто ничего не просил у меня. Напротив, местные жители сами стремились поделиться со мной тем немногим, что имели. Каждый день, пока я жил в Герате, кто-нибудь обязательно приглашал меня к себе домой на обед.

Обычно в маленькой лачуге, состоявшей из одной комнаты, жила целая семья. Хозяева дома с радостью делили со мной свою нехитрую трапезу. Гератцы были неграмотны, но я нередко поражался их смирению и мудрости. Меня восхищало, с каким достоинством встречали они жизненные невзгоды. Хотя никто из них не знал английского, мы понимали друг друга без слов, и эта сердечная теплота согревала меня.

Зимой 1970 года, сидя в небольшой чайхане в Герате, я написал домой следующее письмо.

Дорогие родные и близкие!

Как у вас дела? Я сейчас нахожусь в городе Герате, в Афганистане. Это удивительная страна, где живут очень дружелюбные и скромные люди. Несмотря на бедность, они умиротворены и счастливы.

Я знаю, что опоздал с поздравлениями, но все равно хочу поздравить отца и Карри с днем рождения.

Желаю вам всего наилучшего.

С любовью,

Ричард

Как-то раз я отправился на прогулку по городу и случайно набрел на кварталы, совсем не похожие на все то, что я видел до этого. Было позднее утро. Я остановился на пыльной обочине, поначалу просто любуясь окружающим пейзажем. И вдруг, неожиданно для себя, я как бы перенесся в царство простоты, неподвластной времени. Мое сердце бешено заколотилось. Мимо меня один за другим шли верблюды. Шум автомобилей смолк, и не было слышно ничего, кроме звука поступи верблюдов. Вокруг стояли одноэтажные глинобитные мазанки, где в тесноте ютились целые семьи. У меня першило во рту от пыли, а в носу стоял едкий запах дыма и верблюжьего навоза. Сидя на корточках на обочине, о чем- то переговаривались между собой афганцы. Их свободные одежды, выцветшие и закопченные, были по-своему красивы. На головах мужчины носили тюрбаны из длинного куска ткани. Лица у многих были испещрены оспой. Их кожа, сухая, как старая замша, огрубела от ветра и солнца, а улыбка обнажала гнилые, а иногда отсутствующие зубы. Одетые в свободные рубахи до колен, мужчины не спеша занимались своими делами. Женщины прятали лица под мелкой сеткой из конского волоса. Синяя либо черная чадра закрывала их фигуру целиком, от головы до пят. У дороги сидел слепой. Высоким голосом он пел песни, обращенные к Богу, подыгрывая себе на барабане.

Было холодно, и в воздухе витал запах дыма из очагов, на которых готовили еду. Вдруг, совершенно неожиданно, меня охватил шок от встречи с неведомой мне культурой — шок настолько сильный, что у меня в буквальном смысле слова подкосились ноги. Дым разъедал глаза. У меня закружилась голова, и начался приступ тошноты. Животный страх пронзал все мое сознание. От растерянности и страха я в одно мгновение утратил способность отождествлять себя с тем, что воспринимали мои чувства. Полное отчуждение от всего происходящего, отозвавшись страшной болью, изнутри разорвало мое эго. Покрывшись испариной, я стоял на коленях и изо всех сил пытался отыскать какую-нибудь зацепку, хоть какую-нибудь связь с привычным для меня миром. Но ничего не получалось. Я никак не мог понять, как то, что я видел, связано со мной и как совместить эту реальность с тем миром, в котором я жил прежде. Несмотря на крайнюю бедность, гератцы выглядели самыми счастливыми и беззаботными людьми на свете. Это сюрреалистичное сочетание нищеты и счастья вызвало короткое замыкание в моем уме.