Трон Афи тоже до недавнего времени служил запасным креслом навигатора. Его наскоро обшили куском дорогой ткани. Спереди и с боков всё выглядело как подобает, а вот сзади, где стоял Лёхша Герейро, были видны плохо стянутые края. Свежеиспечённый советник принцессы стоял на полшага за троном, по левую руку от Афины. По правую, на ступню ближе, находилась Лина и Серхио.

Личный караул принцессы в составе двух дюжин гвардейцев выстроился за спиной Лёхши. Он даже ощущал их дыхание.

Почётные гости занимали места в первом ряду. Большинство так и не успели сменить парадные мундиры и платья, в которых прибыли на праздник и в которых их застала эвакуация из Города Трёхсот Башен. Лёхша не сомневался, что мало кто мог бы успеть переодеться дважды за то время, что было у них после бегства с планеты.

Видимо, им всем — и принцессе, и свите — подмешали в напитки что-то бодрящее и успокаивающее одновременно. Может, химию, может, магию. Скорее, и то, и другое. Мысли были чёткими, усталость отступила. Но на смену взвинченности и страху пришло отупляющее спокойствие, окружающее и происходящее воспринимались сознанием ярко и даже резко, но эмоций не касались.

Лёхша вдруг задумался о том, как за какие-то два часа удалось всё это организовать, и пропустил начало церемонии. Впрочем, ничего интересного, и тем более важного, в эти минуты не происходило. Советник Успенский и императорский герольд объявляли почётных участников церемонии, присутствовавших в зале, и представителей провинций Империи, которые наблюдали за церемонией по каналам дальней связи.

Наконец были названы арбитры, люди, которым предстояло удостоверить подлинность происходящего. Оркестр грянул марш. Лёхша, при охватившем его безразличии, всё же удивился тому, что здесь даже оркестр нашёлся. Публика оживилась в предвкушении зрелища. Как бы трагичны ни были обстоятельства, но увидеть своими глазами Корону Империи доводилось немногим и то, как правило, один-единственный раз в жизни.

Корону внесли в прозрачном футляре и установили на импровизированный пьедестал. Хранитель Короны сделал три шага в сторону и замер перед арбитрами.

Футляр растаял, открыв Корону взору собравшихся. Подобный трюк был доступен любому фокуснику, но публика ахнула. Лёхше показалось, что восторг был слишком преувеличен, потому что особо смотреть было не на что: семь лепестков из серого металла, похожие на листья агаша, были прикреплены к такому же серому обручу. В каждый из лепестков был вставлен массивный камень. Изумруд, сапфир, рубин и четыре камня, у которых не было названий, потому что ни один из них нигде в этом мире больше не встречался. Камни были крупными, но смотрелись невзрачно, потому что не были огранены и больше походили на щебень или, в лучшем случае, речную гальку.

Как-то внезапно все чувства Лёхши обострились, и негромкий голос советника Успенского заставил его вздрогнуть.

— Герцог Липень, кавалер ордена Превосходства, почётный член их Императорских Величеств Академии магических искусств, готовы ли вы лично и собственноручно удостовериться в подлинности находящегося перед вами артефакта и подтвердить это перед всем миром?

— Готов! — выкрикнул первый из арбитров, эмоции которого били через край, глаза лихорадочно блестели, а руки заметно подрагивали.

Лёхша вдруг осознал — то, что случится через секунду, не будет лишь пустой формальностью или данью традициям. Весь смысл церемонии состоял в том, что Корона должна была сама выбрать самого сильного. Не на сегодняшний день, возможно в будущем, но самого-самого. Таким магом мог оказаться любой из арбитров. Но могло быть и иначе — ни арбитры, ни претендент не будут признаны Короной. Последнее стало бы настоящей трагедией для всей Империи, причиной гражданской войны и других ужасных конфликтов.

Старенький герцог Липень подошёл к постаменту, двумя руками взял Корону и водрузил себе на голову. Поползли тягучие секунды — арбитр был обязан держать Корону на своей голове не менее минуты, но не более двух. Похоже, герцог использовал все сто двадцать отведённых ему секунд, но снимал с себя Корону он с абсолютно счастливым лицом, видимо, его нервозность исходила не из честолюбивого желания стать обладателем Короны, а от самой возможности подержать в руках этот магический символ власти, ощутить его силу.

— Подтверждаю подлинность артефакта! — выдохнул он и встал на своё прежнее место.

— Полномочный представитель Республики Недеф, министр магии Республики Недеф, барон фон Стил, готовы ли вы лично и собственноручно удостовериться в подлинности находящегося перед вами артефакта и подтвердить это перед всем миром?

— Готов!

Первое оцепенение в рядах публики прошло. Подавляющее большинство гостей взирали на развёртывающееся перед ними действо с искренним интересом, может даже с простым любопытством, но не более того. Лишь один человек наблюдал за церемонией в состоянии крайнего напряжения. Щека его нервно подёргивалась, руки впились в подлокотники кресла, по лбу катились капельки пота. Лёхша узнал в нём сына барона, выступавшего в эти секунды арбитром, и уже решил, что тот очень желает, чтобы Корона досталась отцу. Но этого не произошло, а юный барон неожиданно для Лёхши выдохнул с облегчением.

— Перед всем миром удостоверяю подлинность Короны Императоров! — произнёс представитель Республики Недеф и уступил своё место третьему арбитру, который через минуту подтвердил слова двух других.

— От лица Империи прошу уважаемых арбитров оказать нам честь — возложить Корону на голову принцессы Афины, законной наследницы престола! — произнёс советник первую часть ритуальной фразы и через паузу закончил её: — И удостовериться, избрала ли Корона принцессу Афину своей законной обладательницей или нет.

Вот тут напряжение стало вдруг ощутимым, как плотная волна тумана. Арбитры доверили нести Корону самому старшему из них, герцогу Липню. Афина встала со своего трона и сделала шаг ему навстречу. А Лёхше внезапно ни с того, ни с сего стало смешно. Если Корона не признает Афи, то каждый, здесь присутствующий, маг он или нет, сможет потребовать возложить Корону на него. Вот будет потешно, если Корона признает его, Лёхшу. Но тут же ему стало не до глупостей, он всем своим существом ощутил приближение Короны. Более того, если бы он не отвлекался на пустяки, то давно сообразил бы, что, едва лишь растаял футляр, он уже почувствовал её и даже различил мерцание внутри камней. Сейчас обод изнутри украшали неясные знаки и переплетение невидимых никому, кроме Лёхши, узоров, невероятно схожих с теми, что появлялись в глубине его клинка и на стенах грота в пещере под домом его отца. Ноги у него дрогнули, и он, в нарушение всех правил этикета, положил ладонь на спинку трона. К счастью, никому сейчас не было дела до какого-то там мальчишки, стоящего за троном будущей Повелительницы Империи. От знаков внутри Короны уставали глаза, и Лёхша на секунду зажмурился. Но наваждение не исчезло, наоборот, стало сильнее, а в тот миг, когда Корона оказалась над головой Афины, ему пришлось зажмуриться ещё раз.

Обод Короны, до этого слишком большой для её головы, пришёлся принцессе впору. От каждого из камней исходило по лучу, видимому уже каждому, а не только Лёхше и некоторым магам. Афина вытянула вперёд левую руку, и от неё пошла волна света, который окутал сначала арбитров, а затем распространился на весь зал.

Раздался вздох без малого тысячи человек. Вздох восторга у одних и разочарования у других. Немногих других.

А внутри Короны, каждого её камня, каждого лепестка, внутри обруча, стягивающего головку Афи, творилось невообразимое. Лёхша, повинуясь какому-то зову, выхватил из ножен клинок, отсалютовал своим оружием и взял его на караул. Он успел ощутить, как напряглись и тут же расслабились позади него телохранители. Его поступок был чудовищным нарушением этикета, но не столь опасным, чтобы принимать меры. Никто, даже маги, не видели, как между клинком и Короной прокатился шторм из волн и вихрей. Два артефакта признали друг друга и теперь делились своей силой, своими знаниями, возможно, даже рассказывали друг другу о своих скитаниях и приключениях.