Я бросила письмо на стол:

— Это возмутительно!

— Что именно? — вскричала Маргарет.

— Жорж Кювье видел плезиозавра на рисунке Мэри и обвиняет ее в подделке. Он считает, что у этого животного строение скелета не соответствует его теоретическим построениям, и утверждает, что Мэри, возможно, объединила два разных экземпляра.

— Глупая девчонка восприняла это как личное оскорбление, — сказала Молли Эннинг. — Говорит, что француз покусился на ее репутацию. От этого и слегла в постель. Говорит, что теперь нет смысла вставать и искать антики, потому что никто их не купит. Так же плохо себя чувствует, как в то время, когда ждала письма от полковника Бёрча. — Молли Эннинг глянула на меня искоса, отслеживая мою реакцию. — Я пришла, чтобы попросить вас помочь мне поднять ее с постели.

— Но… — Почему именно меня, хотелось мне спросить. Почему не кого-то еще? У Мэри, возможно, не было других подруг, к которым Молли могла бы обратиться с просьбой. Я никогда не видела, чтобы она дружила с кем-нибудь из жителей Лайма. — Беда в том, — начала я, — что Мэри вполне может оказаться права. Если барон Кювье считает плезиозавра подделкой и доведет свое мнение до публики, это может заставить покупателей подвергать сомнению и другие найденные ею образцы. — Молли Эннинг никак не отозвалась на эту мысль, поэтому я выразила ее проще: — Вы можете обнаружить, что ваши продажи снизятся, когда люди станут задумываться, являются ли окаменелости Эннинг подлинными.

Наконец Молли Эннинг пробрало, потому что она метнула на меня разъяренный взгляд, как будто я предположила такое сама.

— Негодяй! Как он смеет угрожать нашему бизнесу?! Вам придется с ним разобраться.

— Мне?

— Вы ведь говорите по-французски? Вы учились. А я, видите ли, нет, так что вам придется написать ему.

— Но это же не имеет ко мне никакого отношения.

Молли Эннинг только смотрела на меня, как и мои сестры.

— Миссис Эннинг, — сказала я, — мы с Мэри на протяжении последних нескольких лет мало общались друг с другом…

— Знаю, но Мэри не говорит мне, что за собака между вами пробежала.

Я огляделась. Маргарет сидела, подавшись вперед, и Луиза смотрела на меня с любопытством, всегда отличавшим моих милых сестер; обе они тоже ждали от меня объяснений, потому что я никогда не представляла достаточных причин нашего разрыва.

— Мы с Мэри… по-разному смотрели на некоторые вещи.

— Что ж, вы можете исправить это, разобравшись с этим французом, — объявила Молли Эннинг.

— Я не уверена, что смогу хоть чего-то добиться. Кювье — уважаемый ученый, в то время как вы всего лишь… — Я оборвала фразу, но Молли Эннинг и так поняла, что я имела в виду. — Так или иначе, он не обратит внимания и на меня, хоть по-французски я ему напишу, хоть по-английски. Он не знает, кто я такая. Собственно, я для него — никто.

«Как и для большинства остальных», — подумала я про себя.

— Кювье мог бы написать кто-нибудь из наших знакомых, — предложила Маргарет. — Может быть, мистер Бакленд? Он ведь встречался с Кювье?

— Может, мне обратиться к полковнику Бёрчу и попросить написать его? — сказала Молли Эннинг. — Уверена, он не откажется.

— Только не полковнику Бёрчу! — Мой тон был таким резким, что все трое вскинули на меня глаза. — Кто-нибудь еще знает, что Мэри писала Кювье?

Молли Эннинг помотала головой.

— Значит, никто не знает и об этом ответе?

— Только Джо, но он ничего никому не скажет.

— Ладно, это уже кое-что.

— Но все выяснится! В конце концов мистер Бакленд, преподобный Конибер, мистер Кониг и все остальные, кому мы продавали находки Мэри, прознают, что этот француз считает Мэри и Молли Эннинг мошенницами! Об этом может услышать герцог Букингемский и не заплатить нам! — У Молли Эннинг стали трястись губы, и я испугалась, что она может по-настоящему расплакаться, а я не думала, что смогу вынести это зрелище.

Чтобы удержать ее, я сказала:

— Молли, я вам помогу. Только не плачьте. У нас все получится.

Я понятия не имела, что буду делать. Но я помнила о клети, полной окаменелой рыбы, что стояла в мастерской у Мэри в ожидании, когда мы вновь сумеем наладить добросердечные отношения, и понимала, что должна что-то сделать. Я на мгновение задумалась.

— Где сейчас этот плезиозавр?

— На борту «Курьера», который направляется в Лондон, если только уже туда не прибыл. Мистер Бакленд присмотрел за его отправкой. А преподобный Конибер должен его встретить. Позже он будет делать о нем доклад в Геологическом обществе на их ежегодном обеде.

— Вот как. Значит, он уже убыл. Теперь ответственность за него взяли на себя мужчины. Мне придется поехать к ним, в Лондон.

Маргарет и Луиза сочли, что я сошла с ума. Плохо было уже и то, что я хотела поехать в Лондон, а не просто написать убедительное письмо. Но отправиться туда зимой, да еще и на корабле, было сущим безрассудством. Однако погода была такой мерзкой, а дороги так раскисли, что в Лондон проезжали только почтовые дилижансы, и даже те опаздывали и к тому же были переполнены пассажирами. Морем весь путь мог оказаться быстрее, а еженедельный корабль отправлялся именно тогда, когда мне было нужно.

Кроме того, я понимала, что те, кого я хотела увидеть, так ослеплены своим интересом и предвзятыми мнениями по поводу плезиозавра, что не обратят внимания на мое письмо, каким бы красноречивым или настойчивым оно ни было. Надо было встретиться с ними лично и убедить их немедленно помочь Мэри.

О чем я не сказала сестрам, так это о том, что предстоящая поездка меня волновала. Да, я боялась и корабля, и того, что могло случиться на море. Оно будет холодным и бурным, и большую часть времени меня, вероятно, будет тошнить, несмотря на бутылки тоника от морской болезни, который приготовила мне Маргарет. Как единственная леди на борту, я не могла рассчитывать на сочувствие или утешение со стороны команды или других пассажиров.

Я также понятия не имела, смогу ли я хоть как-то изменить то затруднительное положение, в которое попала Мэри. Я знала только одно: когда я прочитала письмо Джозефа Пентленда, меня обуял гнев. Мэри так долго была такой бескорыстной и работала за столь малую плату — если не считать памятного аукциона, устроенного полковником Бёрчем, — в то время как другие пользовались ее находками и благодаря им делали себе имя в науке. Уильям Бакленд читал лекции о допотопных тварях в Оксфорде, Чарльз Кониг доставлял их в Британский музей, чтобы шумно о них объявить, преподобный Конибер и даже наш милый Генри де ла Беш читали о них доклады в Геологическом обществе и публиковали о них статьи. Кониг имел привилегию наименовать ихтиозавра, а Конибер — плезиозавра. Никому из них не пришлось бы ничего наименовывать без заслуг Мэри. Я не могла стоять в стороне и наблюдать, как растут подозрения относительно ее честности, когда эти люди знали, что она превосходит их всех своими способностями.

Кроме того, я хотела загладить вину перед Мэри. Я, наконец, как бы просила у нее прощения за мое поведение.

Однако присутствовало здесь и нечто другое. Это было еще и моим шансом на приключение. Я никогда не путешествовала одна, но всегда была в обществе моих сестер, брага, других родственников или друзей. Каким бы безопасным это ни ощущалось, это также было и узами, иногда грозившими меня удушить. Теперь я ощущала немалую гордость, стоя на палубе «Единства» — того самого корабля, на котором ихтиозавр полковника Бёрча отправился в Лондон, — и наблюдая, как Лайм и мои сестры становятся все меньше, пока не исчезли совсем и я не осталась одна.

Мы не стали прижиматься к берегу, а направились прямо в открытое море, потому что нам надо было обогнуть сложный для навигации остров Портленд. Так что мне не пришлось увидеть вблизи те места, что я хорошо знала: Голден-Кэп, Бридпорт, Чезильское взморье, Веймут. Миновав Портленд, мы остались в открытом море, пока не обогнули остров Уайт, после чего подошли наконец ближе к берегу.