Генри, Рыгало и Виктор вышли на берег. Бен надеялся, что они, возможно, пойдут по тропе, но, увы, не повезло. Они стояли так близко, что он мог высунуть руку из своего тайника и коснуться их.

– Готов спорить, те сопляки видели его, – предположил Рыгало.

– Что ж, давай узнаем, – ответил Генри, и втроем они направились в обратном направлении. И вскоре Бен услышал, как тот проревел: – И что вы, вашу мать, тут делаете?

Ему ответили, но Бен разобрать слов не сумел: дети находились далеко, а речка (конечно же, он вышел на берег Кендускига) сильно шумела. Но ему показалось, что голос мальчишки звучал испуганно. Бен мог ему посочувствовать.

Потом Виктор Крисс проревел что-то, не понятное Бену: «Гляньте-ка на эту гребаную махонькую плотину!»

При чем тут плотина? Какая плотина?

– Давай ее развалим! – предложил Рыгало.

Раздались крики протеста, завершившиеся воплем боли. Кто-то заплакал. Да, Бен мог посочувствовать мальчишкам. Эти трое его поймать не сумели (во всяком случае, пока), а тут попались другие малявки, на которых они могли сорвать злость.

– Конечно, развалим, – согласился Генри.

Всплески. Крики. Громкий смех Рыгало и Виктора. Яростный крик одного из мальчишек.

– Ты мне мозги не полощи, заикающийся выродок! – рявкнул Генри Бауэрс. – Достали меня сегодня такие, как ты.

Новые всплески, вода вдруг громко зашумела, потом шум стих, и вода продолжила тихонько журчать. Тут Бен все понял. Маленькая плотина. Мальчишки (двое или трое, судя по голосам) строили плотину. Генри и его дружки ударами сапог только что разрушили ее. Бен подумал, что знает одного из мальчишек. Единственным «заикающимся выродком» в начальной школе был Билл Денбро, который учился в параллельном пятом классе.

– Вы могли бы этого не делать! – прокричал тонкий и испуганный голос. Бен узнал и его, только не смог тут же связать с конкретным человеком. – Зачем вы это сделали?

– Потому что мне так захотелось, ублюдки! – пролаял Генри. Последовал увесистый удар. За ним – крик боли. И плач.

– Заткнись! – рявкнул Виктор. – Перестань выть, щенок, не то вытяну твои уши и завяжу под подбородком.

Плач сменился всхлипываниями.

– Мы уходим, – послышался голос Генри, – но, прежде чем мы уйдем, вот что я хочу знать. В последние десять минут вы видели здесь толстого сопляка? Большой жирдяй, весь в крови?

Таким коротким мог быть только один ответ – нет.

– Точно? – спросил Рыгало. – Тебе лучше сказать правду, каша-во-рту.

– То-то-точно, – ответил Билл Денбро.

– Пошли, – добавил Генри. – Наверное, он перебрался на другой берег.

– Пока, мальчики, – послышался голос Виктора Крисса. – Это была действительно очень маленькая детская плотина, поверьте мне. Вам без нее только лучше.

Всплески, голос Рыгало, но уже дальше. Слов Бен не разобрал. Собственно, и не хотел разбирать. С более близкого расстояния вновь донесся детский плач. Бен решил, что мальчишек двое, Заика Билл и плакса.

Он полусидел-полулежал в своем убежище, слушая мальчишек у речки, удаляющие звуки, которые издавали Генри и два его дружка-динозавра, ломясь сквозь кусты к дальней стороне Пустоши. Солнечные лучи били в глаза, отбрасывали блики и на корни над головой, и на землю под ними. В пещере было грязно, но и уютно… безопасно. Журчание воды успокаивало. Даже детский плач странным образом успокаивал. Раны и ушибы уже не пульсировали болью, а тупо ныли. Шум, издаваемый динозаврами, полностью стих. Бен решил, что ему лучше остаться здесь еще на какое-то время, убедиться, что они не вернутся, а уж потом спокойно идти домой.

Он слышал и гудение мощных машин, которое пробивалось сквозь толщу земли… мог даже почувствовать это гудение: низкие, ровные вибрации, которые передавались его спине через стену пещеры. Подумал о морлоках, об их голой плоти; на него словно пахнуло запахами сырости и дерьма, поднимающимися через отверстия вентиляционной железной решетки. Подумал об их шахтах, уходящих в глубины земли, шахтах с ржавыми лестницами, которые болтами крепились к стенам. Задремал, и в какой-то момент мысли перешли в сон.

Снились ему не морлоки. Снилось случившееся с ним в январе, то самое происшествие, о котором он не решился рассказать матери.

Произошло все в первый учебный день после длинных рождественских каникул. Миссис Дуглас попросила кого-нибудь остаться после занятий и помочь ей пересчитать учебники, которые ученики сдали перед тем, как уйти на каникулы. Бен поднял руку.

– Спасибо, Бен. – Миссис Дуглас наградила его такой ослепительной улыбкой, что тепло растеклось у него по телу до пальчиков ног.

«Жополиз», – шепотом прокомментировал с задней парты Генри Бауэрс.

День выдался из тех зимних дней в Мэне, которые принято считать и лучшими, и худшими: безоблачное небо, слепяще яркое солнце, но такой холод, что становилось страшно. Мало того что мороз под пятнадцать градусов, так еще сильный ледяной ветер.

Бен считал книги и выкрикивал результаты; миссис Дуглас их записывала (ни разу даже не проверила, с гордостью отметил Бен), а потом они на пару относили книги в кладовую по коридорам, в которых сонно потрескивали батареи центрального отопления. Поначалу школу наполняли самые разные звуки: захлопывались дверцы шкафчиков, в приемной директора стрекотала пишущая машинка миссис Томас, наверху репетировал хор, из спортивного зала доносились нервные удары баскетбольного мяча и шуршание кроссовок по деревянному полу.

Мало-помалу звуки эти обрывались, и когда они относили в кладовую последнюю порцию (книг оказалось на одну меньше, но миссис Дуглас со вздохом сказала, что значения это не имеет, поскольку все они дышали на ладан), осталось только потрескивание в батареях, ш-ш-шир, ш-ш-шир швабры мистера Фацио, продвигающего цветные опилки по полу в коридоре, да завывание ветра за окнами.

Бен посмотрел в узкое окно кладовой и увидел, что небо быстро темнеет. Часы показывали четыре пополудни, и сумерки начали сгущаться. На детской площадке ветер гнал по земле сухой снег, наметал маленькие сугробы около детских качалок, которые одним сиденьем намертво вмерзли в землю. Только апрельские оттепели могли снять эти крепкие зимние оковы. Никого не увидел он и на Джексон-стрит. Еще какое-то время он не отрывал глаз от окна, надеясь, что хоть один автомобиль проедет по перекрестку с Уитчем-стрит, но напрасно. Судя по тому, что видел он из окна, все в Дерри, за исключением него и миссис Дуглас, могли умереть или покинуть город.

Бен повернулся к учительнице, и ему стало ясно (тут он действительно испугался), что ее ощущения ничуть не отличаются от его. Он понял это по выражению глаз миссис Дуглас. Эти ушедшие в себя, задумчивые, отсутствующие глаза могли принадлежать ребенку, но никак не учительнице сорока с небольшим лет. И руки она сложила под грудью, как в молитве.

«Мне страшно, – подумал Бен, – и ей тоже. Но чего мы в действительности боимся?»

Он не знал. Потом она посмотрела на него, и с ее губ сорвался короткий, чуть ли не смущенный смешок.

– Я слишком уж задержала тебя. Извини, Бен.

– Ничего. – Он смотрел на свои ботинки. Бен немножко любил ее, не так искренне и всей душой, как мисс Тибодо, свою первую учительницу… но любил.

– Если б я водила машину, то подвезла бы тебя, но я не вожу. Муж заедет за мной в четверть шестого. Если ты подождешь, мы сможем…

– Нет, спасибо, – ответил Бен. – Я должен быть дома раньше. – Правдой тут и не пахло, но сама идея о встрече с мужем миссис Дуглас вызывала у него непонятное отвращение.

– Может, твоя мама сможет…

– Она тоже не водит машину, – ответил Бен. – Ничего со мной не случится. Мой дом в миле отсюда.

– Миля – не так и далеко в хорошую погоду, но не в такой мороз. При необходимости ты сможешь зайти куда-нибудь погреться?

– Да, конечно. Я зайду в «Костелло» и постою у печи. Мистер Гедро возражать не будет. У меня лыжные штаны. И теплый шарф. Мне его подарили на Рождество.