С другой стороны, нам все время будут указывать на нашу недомодернизированность. И в подобных указаниях будет своя доказательность. А из указаний этих, из присущей им (неполной, но не нулевой) доказательности будет вытекать стратегическая приоритетность одной-единственной задачи. Задачи окончательной модернизации России. Мол, хватит! Пора! Надо осуществить модернизацию хотя бы сейчас, с опозданием на столетия!

Как мы видим, это "мин" под названием "модернизация" уже стало политическим девизом Кремля. А значит, "мин" этому предстоит как-то воздействовать на наше "ши". С самыми разными, в том числе и вполне сокрушительными, последствиями.

Но почему данное "мин" провозглашается Кремлем в качестве высшего и даже абсолютного приоритета? Потому, что речь идет о чем-то и желанном, и отсутствующем, не правда ли? Ни в каком другом случае никакому "мин" нельзя, согласитесь, придать такого приоритета. И не только придать, но даже постараться придать.

Нам еще придется обсудить само это "мин" в полном объеме. Сейчас же я хочу только спросить: если данное "мин" отсутствовало у нас на протяжении двух веков, то что присутствовало? И мне хотелось бы получить ответ на этот вопрос не на уровне восклицаний ("присутствовало ужасное", "присутствовало замечательное"). Мне хотелось бы получить ответ по существу: "присутствовало то-то и то-то".

Я только что предложил свой ответ. Присутствовало "мин" под названием "культура", обладающее особым, беспрецедентным регулятивным воздействием на "ши" под названием "реальность". При этом имело место и обратное воздействие "ши" на "мин". В соответствии с принципом обоюдности ("би цы"), предлагаемым всё той же конфуцианской школой (сравни – принцип обратной связи у отцов кибернетики: Норберта Винера и Джона фон Ноймана).

Состояние дел в стране таково, что подобные объяснения не могут отбрасываться без предъявления каких-либо других. Объясните – каковы были регуляторы в российском обществе XIX – ХХ веков?

Они носили традиционный характер? Безусловно, нет. Они носили модернистский характер? Тоже нет. Но ведь они были! Я утверждаю, что регулятором была культура. И это беспрецедентно. В чем альтернативное объяснение? Регулятивны были не особые соотношения между культурой как "мин" и социальной реальностью как "ши". А ЧТО? ЧТО?

Ответ на такой вопрос должен быть, как минимум, четким. Ведь, согласитесь, вопрос этот – на 100% политический. Причем более чем актуальный. А значит, фырканья недопустимы. Люб кому-то мой метод или нет, нравится кому-то моя организация или нет… Это все виньетки, имеющие огромное значение в более спокойных и расслабленных ситуациях. А не тогда, когда в воздухе носятся, как минимум, молекулы большой предвоенной гари. Хорошо еще, если только молекулы.

Предположим, что никаких других конкретных ответов на вопрос, который я предложил, нет. И что все другие ответы будут по принципу: мол, что-то было, а что – не знаем, да и знать не хотим. Тогда есть все основания для того, чтобы рассмотреть даваемый мною ответ еще более внимательно. И коль скоро под этим ответом есть доказательная база, то, рассмотрев оную, ответ подобный – принять.

А что в случае принятия следует признать? То, что на протяжении веков Россия как общество (страна, народ – не власть) формировала некую беспрецедентную культуроцентрическую субстанцию. Что нигде в мире аналогичной субстанции сформировано не было. А значит, Россия обладает неким третьим социальным уникальным качеством. Качеством, альтернативным как традиционности, так и модернизированности. Не может быть такого третьего социального качества без фундаментальнейших предпосылок, метафизических, в том числе.

В любом случае, Россия не может оцениваться по процентной шкале модернизированности (на 30% модернизирована, на 70%…). Мы наследники некоей уникальной способности – хорошей ли, плохой ли, но уникальной. Тем самым разговор о нашем особом пути – не почвенническая истерика, а нечто совсем другое. Наш "особый путь" – это "мин", укорененное в "ши" и оказывающее на "ши" существеннейшее воздействие.

Это-то и хранится в ядре нашей цивилизации.

И это, в ядре хранимое, имеет не региональное, а сугубо глобальное значение. Оно-то и есть наша весть миру. Возможность нашей вести справедливо проблематизирует господин Бжезинский, говоря, что наша весть под названием "коммунизм" была-таки всемирно значимой, но… что было, то сплыло, и не радикальный же русский национализм может стать такой новой вестью в XXI столетии.

Радикальный национализм и впрямь не может стать у нас ничем, кроме окончательного средства разрушения страны и общества. Но у нас есть другое в наших исторических и метафизических генах. Нашей вестью является сама возможность существования культуроцентричного общества.

Это наше наследство как фактор будущего. Речь идет не о культурном наследстве. У каждого народа есть свое культурное наследство. А вот способность создавать культуроцентрическое общество – это наша уникальная, причем исторически неопровержимая способность.

Эта способность в одних условиях является всего лишь атавизмом. А в других – шансом на спасение человечества. То есть миссией нашей (снова к вопросу о "мин" и "ши").

Мне скажут: "Ничего себе, либо-либо… Если эта наша способность – атавизм, то нечего с ней носиться, как с писаной торбой!"

Я вовсе не собираюсь сходу отметать такие возражения. Я всего лишь хочу разобраться в том, чем на данном этапе развития человечества является эта способность. Если мы согласились с тем, что она у нас есть (или приняли это в виде рабочей гипотезы), то что из этого следует?

Ответ на подобный, опять же, сверхактуальный вопрос, зависит от анализа тех двух типов социальной регулятивности, альтернативой которым является наша культуроцентрическая регулятивность. Если эти способы бесперспективны, неполны, частично исчерпаны – то наличие у нас исторического ноу-хау в виде третьего способа обладает огромной ценностью. Если же эти способы, напротив, достаточны для функционирования и развития человечества, то наш третий способ – это либо наше личное дело, либо наша личная причуда, и не более того.

Если разворачивающаяся на наших глазах медленная катастрофа является катастрофой исчерпания двух регулятивных способов существования макросоциума – то третий способ более чем нужен. Так и давайте попытаемся разобраться, не является ли и впрямь эта самая катастрофа, именуемая кризисом, с объективной точки зрения катастрофой регулятивности?

Не я один об этом говорю. И уверяю вас, что со временем на такой интерпретации происходящего будет настаивать все большее число исследователей в самых разных точках земного шара.

Но перед тем как заняться исследованием столь важного вопроса, бросим еще раз взгляд на себя. В том числе, и в плане обсуждения соотношения "мин" под названием "12 июня" с тем "ши", которое все больше вступает в свои права.

Бросив же взгляд – признаем, что способность культуры выполнять функцию особого макросоциального регулятора была УТЕРЯНА нашим обществом в результате так называемой перестройки.

О том, что наша элита великую культуру заменила "Домом-2" и прочими сходными прелестями, говорят все чаще и настойчивее. Но, делая акцент только на этом, выводят из рассмотрения главное. То, что осуществленный постмодернистский разгром ИДЕАЛЬНОГО КАК ТАКОВОГО (он же "перестройка") привел к тому, что наше общество перестало откликаться на культуру как решающий макросоциальный регулятор.

Уничтожение биоценоза – это экологическое преступление. А уничтожение "культуроценоза", способного к уникальной макросоциальной регулятивности, – это еще более масштабное преступление. Совершенное не только по отношению к России, но и по отношению к человечеству.