Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Поскольку самовоссоздание интересует нас в наибольшей степени, то и приоритет Конфуция по отношению к Аристотелю, согласитесь, в чем-то оправдан. Остро переживая социальную неустроенность современного ему общества, Конфуций противопоставлял этой неустроенности далекое от него общество времен начала правления династии Чжоу. Но он не просто скорбел об утерянном тогдашнем "великом единении" ("да тун"). Он размышлял о том, как возродить да тун. И выдвинул концепцию чжэн мин (выправления или исправления имен) именно ради обеспечения нового да тун в будущем.

Конфуций не боялся того, что возрождение да тун растянется на период, несопоставимый с периодом его личной жизни. Он знал, что ученики доделают его дело. Так и произошло. Последователи Конфуция основали восемь самостоятельных школ. Две наиболее значительные возглавили Мэн-цзы и Сюнь-цзы. Школы эти (школа Мэн-цзы в первую очередь) продолжили развитие концепции чжэн мин. Стремясь вернуться к да тун, вожделенному великому единению, несломленные китайские мыслители занимались исправлением имен как минимум три столетия!

Вдумайтесь – три столетия! Но в итоге концепция исправления имен оказалась долгоиграющим универсальным оружием в руках китайского государства. Китайское государство исчезало и восстанавливалось, претерпевало величайшие бедствия и, преодолевая их, достигало подлинного величия. Могут ли те, кто еще недавно пожимал по этому поводу плечами ("подумаешь, какая-то там периферийная недоразвитая китайщина!"), отнестись и сейчас подобным образом к китайскому опыту? Сейчас, когда Китай становится мировым лидером? И отсылки к его периферийности и недоразвитости окончательно теряют какой-либо смысл?

Другое дело, что, помимо отсылок к периферийности и недоразвитости Китая, есть еще и отсылки к уникальности китайского опыта (мол, "в Китае живут китайцы" и так далее). Любителям таких отсылок стоило бы поразмышлять над смыслом концепции чжэн мин. А также всего наследия Конфуция. При наличии способности к размышлению и минимума необходимых знаний о предмете сразу же окажется, что Конфуций и его последователи рассуждали о том же, о чем потом стали рассуждать европейцы. Но только китайская мысль опередила европейскую на тысячу пятьсот лет.

Последователь Конфуция Гунсунь Лун интерпретировал проблему чжэн мин как соотношения "мин" ("имен") и "ши" ("реалий"). То есть он предвосхитил будущие европейские споры номиналистов, реалистов и концептуалистов. Только он-то о "мин" и "ши" рассуждал за три с лишним столетия до начала новой эры, а европейские споры на сходную тему начались… ну, уж никак не раньше XII века. Новой эры, разумеется.

Вот вам и опережение на тысячу пятьсот лет. Что? Не на тысячу пятьсот, а на тысячу? Во-первых, конечно же, не на тысячу, а больше. А во-вторых… Даже если на тысячу – разве этого мало?

Но главное – не сопоставление времен, а сопоставление содержания. Имена (мин) тонко связаны в китайской традиции с реалиями (ши). Это обуславливает неизбежные изменения, как прямые, так и обратные. Прямые – это изменения имен при изменении реалий. Обратные – это изменения реалий при изменении имен. Об этом прямо говорится в трактате "Гуньсунь Лун-цзы". Этому посвящена глава трактата "Мин ши лунь" ("Об именах и реалиях"). В другом трактате учеников Конфуция "Мо-цзы" (раздел "Цзин шо", часть вторая) констатируется одновременное наличие и прямой, и обратной зависимости между "мин" и "ши". Оно называется "обоюдностью" ("би цы"). Чем не диалектика – считающаяся детищем Запада?

Между тем авторы трактата "Гуань-цзы", принадлежащие к той же конфуцианской школе, идут еще дальше. В главе трактата "Синь шу шан" ("Искусство сердца", часть первая) говорится о своеобразной служебной роли "телесной формы" ("син") по отношению к "имени" ("мин"). При этом под понятие "телесная форма" попадают поступки и общественное положение представителей китайского общества. А под понятие "имя" – статус этих представителей.

Оставляю в стороне интереснейший спор между конфуцианцами и легистами по поводу того, как именно надо реализовывать обоюдность ("би цы"). Но ведь сомнений по поводу необходимости "би цы" ни у кого из ревнителей китайской державности не было. В работах конфуцианцев, принадлежавших к уже упомянутой мною школе Мэн-цзы, говорилось о необходимости полного раскрытия исконной природы человека через образование. Именно образование, утверждали представители этой школы, позволяет человеку познать Небо и служить ему.

Небо – высшая направляющая сила, определяющая, посредством воздействия на народ и правителя, судьбы людей и государства. Сила эта реализует себя через четыре основных принципа – "человеколюбие" ("жэнь"), "справедливость" ("и"), "благонравие" ("ли") и "знание" ("чжи"). Описанием этих принципов и их связей с Небом дело не ограничивается. Обсуждается, как именно гармонизировать соотношение принципов. Например, принципа "жэнь" как принципа, объединяющего людей, и принципа "и" как принципа, людей разграничивающего.

Это обсуждение приводит к построению (на основе все тех же "жэнь" и "и", равно как и других принципов) концепции гуманного управления государством ("жэнь чжэн"). В этой концепции главная роль отводится народу. Да-да, представьте себе, народу! В ней прямо говорится, что "народ является главным в государстве, за ним следуют духи земли и зерна, а государь занимает последнее место". Говорится и о том, что народ имеет право свергнуть путем восстания жестокого или недостойного правителя.

Чем не право народа на восстание, к которому адресует при своем оформлении восхищающее наших западников американское государство? Только-то и разницы, что сказано это было китайскими политическими философами за два с лишним тысячелетия до американцев.

Неподвижный китайский социум, в котором император – это всё, а народ – это ничто, является мифом, изобретенным недобросовестными западными исследователями. Само собой, со временем конфуцианство менялось в полном соответствии с принципом, предполагающем взаимосоответствие имен и реалий. Прослеживать все эти изменения в рамках исследования совсем другого вопроса я не могу.

С удовольствием обсудил бы, что нового привнесли в конфуцианство спорившие с ним легизм, даосизм, натурфилософия, буддизм. Но важнее другое. То, что все эти споры были лишь спорами о том, как укрепить и "дособрать" государство. Это же касается неоконфуцианства, связанного с именем великого китайского ученого (историка, филолога и философа) Чжу Си. Или – его гораздо более позднего собрата по делу реформирования конфуцианства Кан Ю-вэя.

Мучительно преодолевая разногласия, китайская политическая философия, по сути, никогда не скатывалась в отрицание великого учения чжэн мин. Констатирую это не из-за особого пристрастия к китайской политической философии. Восхищаясь ею, я западную политическую философию, конечно же, никоим образом не уцениваю.

Я просто в очередной раз пытаюсь обратить нашу нынешнюю (по мне, так в целом более чем убогую) политическую элиту к проблеме исправления имен. То есть к отказу от использования неправильных имен. И признанию того, что использование неправильных имен – это фундаментальная, сокрушительная политическая ошибка, порожденная такой прагматизацией нашей элиты, при которой вполне реально ее окончательное отчуждение от культуры как источника смыслов и мотиваций.

Находится ли наша политическая элита в культуре как стратегической среде своего обитания? Глобальная катастрофа, обсуждаемая нами, помимо прочего (а возможно, прежде всего) призвана соорудить постчеловека, способного к такому беспрецедентному отчуждению от культуры, порождающему инновационное бесплодие. Об этом – освободите, мол, человека от культуры, он, обратившись в хамство, гвоздя не выдумает – предупреждал еще Достоевский.

66
{"b":"140634","o":1}