В конечном счете, можно согласиться и с констатацией того, что все гибнет из-за неправильных механизмов регулирования. Но из-за чего возникают неправильные механизмы регулирования? Они же из-за чего-то возникают! Не из-за неграмотности древнеегипетской или древневавилонской бюрократии. А из-за того, что возникают противоречия. ну, я не знаю… между производительными силами и производственными отношениями… между элитными группами… между исчерпанным и нарождающимся историческим идеалом… между укладами… между восходящей и уходящей технологической парадигмой… между популяционной инерцией и задачами эволюции… У каждого такого "между" есть свои адепты. Каждому такому "между" посвящены та или иная историософия, методология, философия истории и так далее.
Лично я не знаю философской и политической школы, утверждающей, что все гибнет по причине плохого регулирования, а спасать надо с помощью улучшения регулирования. Может быть, это у меня от невежества. Но боюсь, что нет. Я даже готов признать, что в Кремле сформирована новая историко-философская школа. Ну, например панрегулятивизм: "Ребята, если у вас есть проблемы, то что-то не отрегулировано! Давайте отрегулируем!"
Я-то готов это признать, но боюсь, что "ребята", которым это адресовано, – не готовы. Что "ребята" на это ответят некомплиментарно. Мол, у нас все правильно отрегулировано, но под другие задачи, которых вы не понимаете. Это во-первых. Во-вторых, если все иначе отрегулировать, то возникнет недопустимый ущерб нашим интересам, которые первичны. В-третьих, мы – хозяева, а те, кто нам это пишет, – невесть кто. То ли они есть, то ли их нет. И пусть сначала у себя разберутся. В-четвертых – если пишущие хотят, тем не менее, к хозяевам обращаться, пусть догадаются с трех раз, что хозяевам надо.
Конечно, на все это можно ответить "ребятам", что их интересы противоречат интересам большинства человечества. Но тогда это уже другой язык. Скажу примерно, какой – не для того, чтобы заменить им имеющуюся преамбулу, а просто для уточнения существа дела:
"Мировой экономический кризис в концентрированном виде отразил и выявил существующие исторические противоречия между малыми группами власть имущих, а также некоторыми странами, окормляемыми этими группами, – и большинством человечества. Дальнейшее усугубление этих противоречий приведет к уничтожению человечества. В силу этого мы, отражая интересы большинства человечества, призываем это большинство объединиться для отстаивания своих фундаментальных интересов, совпадающих с интересами всего рода людского. А, объединившись на основе таких-то принципов, свергнуть власть исторически отмирающего и цепляющегося за свои реакционные возможности меньшинства. Предлагаемые нами программные принципы следующие…"
Это являлось бы неким политическим языком. Возможно, не отвечающим целям, ценностям, намерениям, воззрениям авторов кремлевского текста. То есть даже наверняка не отвечающим. Но это политический язык. Назовем его "языком-1". Могут быть совершенно другие политические языки. Язык-2, язык-3… В соответствии с выбранным политическим языком вы по-разному вскрываете фундаментальные противоречия. И делаете политическую заявку на что-либо. Заявку-1, заявку-2, заявку-3 и так далее.
Однако то, что сказано в кремлевском документе, не является политическим языком вообще. Это язык технологический. Когда же технологический язык применяется для описания того, что имеет явно не технологическую, а историко-политическую природу, то это и есть постмодернизм.
Мольеровский Журден не знал, что он говорит прозой. А авторы текста не знают, что у них постмодернистская установка. Но она от этого не становится менее постмодернистской. Прочтите классиков данного направления. И вы убедитесь, что диссоциация субъекта происходит, в том числе, и за счет технологизации того, что в принципе находится в антагонизме с любой технологизацией. А ведь ничто не находится в более глубоком антагонизме с технологизацией, нежели история с ее сущностными противоречиями.
Избегая анализа этих противоречий и подменяя их технологическими суррогатами (несовершенная регуляция, дерегуляция и так далее), вы осуществляете диссоциацию субъекта. Истребляете свое историческое бытие. Разоружаетесь в одностороннем порядке. Сотворили вы подобное – вас нет. Нет – в постмодернистском смысле этого слова. Но другие-то – есть. Только ваше бытие обнулено (встречная девальвация). А чье-то бытие – укреплено (встречная ревальвация). В результате тот, кто девальвирует свое бытие (то есть вы), оказывается поглощен чужим бытием (то есть ими).
Знаете, как это называется? Это называется "новое мышление", оно же – "новое мышление". С приветом от "перестройки-1". Дело ведь не в том, что Михаил Сергеевич Горбачев тогда от лица СССР предложил новый подход к мировым проблемам. Это само по себе было прекрасно. А в том, что в этом подходе было заявлено о необходимости "очистить политические позиции от идеологической нетерпимости".
Ну, ладно, от нетерпимости. Но ведь лиха беда начало. Возник знаменитый горбачевский призыв к "деидеологизации внешней политики" (не слабо, правда ведь?). Поскольку нельзя деидеологизировать только внешнюю политику, то надо деидеологизировать политику вообще. То есть отказаться от идеологии. Не от нетерпимости, а от идеологии как таковой! На языке постмодернизма это так и называется – "смерть идеологии". Отказавшись от идеологии, надо отказаться от проекта. На языке постмодернизма это называется "смерть проекта". О`кей! Но другие не хотят отказываться от своей идеологии и от своего проекта!
Граждане СССР теряют свою идеологическую самость и… деидеологизируются вообще? Как бы не так! Им тут же навязывается чужая идеологическая самость, причем такая, которая нужна навязывающим. СССР идейно разоружается в одностороннем порядке. Его смыслы и связи рушатся. Он перестает быть СУБЪЕКТОМ и… И становится ОБЪЕКТОМ, то есть пищей для субъекта.
Таков неумолимый закон взаимодействия больших социокультурных систем. Если одной из систем (СССР) можно навязать чужую идеологию (причем суррогатную), чужой проект (опять же суррогатный), то эта система теряет свое бытие. И становится безбытийным придатком к бытию чужой системы, которая этот придаток использует как дополнительный ресурс своего бытия.
Вот почему США, да и другие (как Европа, так и Китай, как ислам, так и Индия), от своих идеологий и проектов не отказались. И не откажутся. А если откажутся, то будут поглощены. Пока же этот номер исполнил только Горбачев и только от лица СССР.
Что это такое? Это диссоциация субъекта (классика постмодерна). И это самоуничтожение. Это "перестройка-1" и ее постмодернистский хит – "новое мышление".
Теперь мы сталкиваемся с чем-то наподобие "нового мышления – 2". Опять делается некое предложение миру. И все на том же постмодернистском, как я выше показал, языке. В самом деле, не только преамбула, но и весь текст анализируемого мною документа построен по принципу технологизации нетехнологизируемого. Что (смотри выше) тождественно отказу от субъектности.
"Россия исходит из того, что в условиях глобализации для нормального функционирования мировой экономики необходима стабильная, предсказуемая и функционирующая (опять два "функционирования" в одной фразе) по заранее известным правилам международная валютно-финансовая система, в основе которой лежит поддержание макроэкономической и финансовой дисциплины ведущими мировыми экономиками".
Зацикленность на слове "функционирование" уже говорит о технологическом неврозе. Такой невроз в сочетании с небрежностью – это плохо. Скажут, что небрежность – от нехватки времени и аппаратной усталости. Могу только ответить, что не надо делать предложения миру от лица моей страны в состоянии нехватки времени и аппаратной усталости.
