Эх-ма! Я-то всего лишь указал на наличие спецтематики в любом академическом институте, в том числе, в ИМЛИ. На то, что одни к этой тематике тяготели, а другие нет. На то, что Г. Л. Абрамович (которого моя мать убеждала в неправомерности написанной им фразы "Швабрин делает Маше гнусные предложения": "Григорий Львович, почему гнусные предложения? Он предлагал ей законный брак!" – а он отвечал: "Нет, Марья Сергеевна, Вы как хотите, а предложения были гнусные!") был человеком, что называется, божьим. И для спецтематики непригодным. А Яков Ефимович Эльсберг был спецтематике соразмерен.

Утверждать, что Эльсберг был завербован, я никогда бы не стал. Хотя бы чтобы не нарываться на вопрос: "Откуда Вы знаете? Вы дело оперативной разработки читали? А кто Вы такой, если у Вас есть доступ к таким материалам? И почему Вы, имея доступ (то есть форму секретности), разглашаете секретные сведения? Ах, Вы их не разглашаете! А чем Вы тогда занимаетесь? Собиранием сплетен?"

Лично я твердо намерен заниматься только одним – анализом открытых достоверных высказываний тех или иных лиц. Высказываний, могущих пролить свет на большую элитную игру. Игру, которая велась тогда и ведется сейчас. Я и кожиновское высказывание об Эльсберге не стал бы приводить – кабы не важность фигуры Пинского для моего исследования.

Констатация глубокой связи между Кожиновым и Бахтиным – это "засветка" оперативной фактуры? Сплетня?

Нет, это сведения, почерпнутые из мемуаров Кожинова и других достоверных открытых источников. Кожинов настаивает на особой прочности и доверительности своих отношений с Бахтиным. Он гордится этими отношениями. Исходя из этого, я, никоим образом ничего не домысливая за Кожинова, фиксирую цепочку "Кожинов – Бахтин". И (опять же, лишь на основании утверждений Кожинова!) осторожно присовокупляю к ней третье звено – "Страда".

Почему осторожно? Потому что рассказанная Кожиновым история об использовании им Страды для шантажа высокого должностного лица ("печатайте Бахтина, а то повторится история с Пастернаком") – мягко говоря, проблематична (смотри разбор этой истории, сделанный мною ранее). А я не хочу "шить лыко в строку"! Меня интересуют только те цепочки, которые не вызывают сомнений.

Такова, прежде всего, цепочка "Страда – Фельтринелли – Пастернак". Ее-то и надо анализировать в первую очередь. Ибо при всей своей несомненности – она таит в себе загадку. И это не частная историко-политическая загадка. Это загадка, разгадав которую, мы многое сможем понять в большой элитной игре, которая велась и продолжает вестись.

Загадка Фельтринелли… Почему Фельтринелли, будучи и "специздателем" (смотри мою цитату из книги Нетаньяху), и итальянским коммунистом, напечатал роман Пастернака? Почему он при этом не потерял прерогатив, вытекающих из статуса специздателя? Почему он смог встречаться с Хо Ши Мином и Кастро даже после исключения из Итальянской коммунистической партии?

Аналитическая интуиция (а без нее совершенно невозможно исследование подобного жанра) подсказывает мне, что "либо-либо". Либо удастся разгадать загадку Фельтринелли, либо надо признать всё проводимое исследование – бесплодным. Бесперспективным.

Так в чем разгадка? ГРУ вело в 1956-1958 годах отдельную от КПСС политическую игру? Пусть подобными байками конспирологи тешат малокомпетентную аудиторию.

ЦРУ (Ватикану, НАТО и так далее) удалось перевербовать Фельтринелли? Чушь! Не станут Хо Ши Мин и Кастро общаться с разоблаченным агентом подобных "ведомств".

Загадка Фельтринелли может быть разгадана лишь при одном условии. Если удастся понять смысл игры, которая велась вокруг пастернаковского романа "Доктор Живаго". Игра эта описана Еленой и Евгением Пастернаками ("Переписка Пастернака с Фельтринелли", "Континент", 2001, #107). А также Д. Быковым ("Борис Пастернак", Москва, "Молодая гвардия", 2007), С.Д`Анджело ("Дело Пастернака. Воспоминания очевидца", Москва, "Новое литературное обозрение", 2007), И. Толстым ("Отмытый роман Пастернака. "Доктор Живаго" между КГБ и ЦРУ", Москва, "Время", 2009). Список произведений, посвященных описанию этой игры, можно расширить. Но и приведенного списка вполне достаточно.

Описать игру – не значит выявить ее политический смысл. Авторы указанных произведений – не политологи, не политические герменевтики, не "элитологи". Оставаясь в рамках исторической достоверности (большое им за это спасибо!), они своими данными демонтируют расхожий миф о беззащитном гении по фамилии Пастернак и злых тупых гонителях этого гения. Не более и не менее.

Но что же обнаруживается по ту сторону этого мифа, сыгравшего печальную роль в нашей истории? Вот что.

Декабрь 1945 года – Пастернак начинает работать над романом, имевшим сначала несколько названий ("Мальчики и девочки", "Смерти не будет" и так далее).

Август 1946 года – Пастернак читает на даче в Переделкино одну из глав романа своим знакомым. На чтении в числе прочих присутствует К. Федин, что однозначно свидетельствует о "неконспиративности" проводимого мероприятия. В самом деле, Пастернак и сам-то человек крайне осторожный. Но Федин – сверхосторожный генерал от литературы. Баловаться в присутствии Федина тайным зачтением не предназначенного для напечатания произведения Пастернак не мог. А значит, налицо нечто наподобие отмашки. Мол, "читайте, что уж там! Все равно ведь это будет напечатано! Почему бы не опробовать на ценителях – что-то уточнить, скорректировать?"

Мое предположение подтверждается тем, что уже в январе 1947 года Пастернак заключает договор с "Новым миром" на написание романа, впоследствии названного "Доктор Живаго".

В течение всего 1947 года Пастернак читает отрывки из романа в литературных салонах того времени (у М. Юдиной, Н. Любимова и и П. Кончаловского).

В воспоминаниях Л. Чуковской "Борис Пастернак" есть подробная запись о чтениях поэтом своего романа в доме литератора П. А. Кузько 5 апреля 1947 года. Чуковская вспоминает: "Уже через несколько дней ненавистник Пастернака, Кривицкий, кричал в редакции нечто угрожающее о подпольных чтениях контрреволюционного романа".

У каждой эпохи есть свои очевидные законы человеческого поведения. В сталинскую эпоху люди делились на три категории: смелые нонконформисты, осмотрительные конформисты и стукачи. Стукач не будет разглагольствовать в редакции, а напишет донос. Осмотрительный обыватель постарается держаться подальше от темы подпольных чтений, боясь всего на свете. Прежде всего – того, что спросят: "Как же это Вы, товарищ, знали и не доложили в инстанции?" Смелый нонконформист уж точно будет молчать. Вывод: Кривицкий знает, что доносить бессмысленно, а негодовать можно и должно. Доносить же бессмысленно, потому что на прочтение романа имеется "добро". "Добро" же имеется, потому что роман будет опубликован, как только автор завершит работу.

Автор работает над романом около десяти лет. И все эти годы безнаказанно читает главы из недописанного романа.

К примеру, в июне 1952 года Пастернак проводит очередную читку в своей квартире на Лаврушинском (номенклатурный писательский дом – "со всеми отсюда вытекающими…"). Среди слушателей – находящаяся в явной опале (опять же – "со всеми отсюда вытекающими") Анна Ахматова.

Сталин умирает 5 марта 1953 года.

В апреле 1954 года в журнале "Знамя" выходит стихотворная часть романа "Доктор Живаго" (десять стихотворений). Публикация в "Знамени" носит название "Стихи из романа". Сталин умер, но движение к напечатанию романа продолжается. Иначе никогда не вышли бы стихи Пастернака под заголовком "Стихи из романа". Времена все еще кровожадные: "Из какого, тудыть-растудыть, романа?"