- Я тоже, но полковник настаивает, - Уиндхэм отказал Шарпу: стрелок не пойдет в атаку с легкой ротой, а останется с полковником Уиндхэмом. Шарп улыбнулся: - Я его адъютант.

- О, адъютант? – расхохотался Хоган. – По-моему, это повышение. Что будешь делать? Бегать с поручениями?

- Вроде того. Он просто не хочет, чтобы я был рядом с легкой ротой. Говорит, мое присутствие смущает капитана Раймера.

Хоган покачал головой, посмотрел на часы и щелкнул крышкой:

- Два часа до темноты. Остается только надеяться, что капитану Раймеру это по силам.

План казался простым. Одна рота, легкая, сопровождает два десятка саперов до дамбы. Оставшийся батальон организует ложную атаку на форт. Под ее прикрытием саперы закладывают двадцать бочонков с порохом в основание дамбы. Звучало несложно, но Шарпа грызли сомнения. Ночные атаки, как армия выяснила на собственном примере всего четыре дня назад, таили сюрпризы, а весь план Уиндхэма зависел от того, сумеет ли легкая рота достичь основания дамбы ровно в одиннадцать. Полковник никак не мог узнать об их продвижении, а если они опоздают, ложная атака поднимет на ноги весь гарнизон. Шарп пытался убедить Уиндхэма, что ложная атака вообще не нужна, что легкая рота справится сама, но полковник только качал головой: ему хотелось лично повести батальон в наступление, он не мог дождаться ночи, и его совершенно не волновали слова Шарпа. «Разумеется, они успеют вовремя!» - только и говорил Уиндхэм.

Собственно, а почему нет? Идти легкой роте и саперам недалеко: с наступлением темноты они двинутся от первой параллели на север, в сторону реки, на берегу Гвадианы повернут налево и пойдут по тропинке вдоль Ривильи, под самыми стенами замка. Лица их будут зачернены, амуниция зачехлена. Они спустятся в овраг, где течет Ривилья, и повернут налево. Самое сложное здесь – пройти вверх по течению до дамбы: это будет путь длиной в полторы сотни ярдов на расстоянии выстрела от стены между бастионом Сан-Педро и фортом возле дамбы. Идти недалеко, времени достаточно, но нужна абсолютная тишина, а значит, двигаться придется медленно. Хоган снова щелкнул крышкой своих часов. Именно он убедил Веллингтона, что необходимо взорвать дамбу, но успех его плана зависел от того, как Уиндхэм его воплотит. Ирландец сунул часы в карман, достал табакерку и натужно улыбнулся: «По крайней мере, пока все по плану!»

Тем временем была начата вторая параллель. Она была гораздо ближе к стенам Бадахоса, под ее прикрытием можно было построить новые батареи, чтобы установить осадные орудия всего в четырехстах ярдах от юго-восточного угла крепости, возле бастиона Тринидад, где скол кладки давно превратился в дыру, засыпавшую обломками все основание стены. По ночам французы пытались заделать дыру, но британцы палили, нимало не заботясь о том, что могут погибнуть какие-то там рабочие. Пушки стреляли сутки напролет.

На закате Шарп проводил легкую роту. С ними был и Харпер, теперь рядовой: он утверждал, что спина его вполне зажила. Командовал Хэйксвилл. Он старался стать незаменимым для капитана Раймера, предвосхищая его желания, льстя ему и снимая с его плеч все заботы о поддержании дисциплины. Классический сюжет: надежный сержант, неутомимый и умелый – этого оказалось достаточно, Хэйксвилл победил роту. Он разделял их на враждующие лагеря, вынуждал подозревать друг друга, а Шарп ничего не мог сделать.

Перед выходом роту проверял полковник Уиндхэм. Он остановился возле Харпера и указал на огромное семиствольное ружье на плече ирландца:

- Что это?

- Семиствольное ружье, сэр.

- Есть разрешение?

- Нет, сэр.

- Тогда снимите его.

Хэйксвилл был тут как тут, рот его кривился в усмешке:

- Отдайте мне, рядовой.

Ружье было подарком от Шарпа, но Харпер ничего не мог поделать. Он медленно начал снимать ружье с плеча, но Хэйксвилл буквально выхватил его из рук. Сержант перекинул ружье через плечо и преданно посмотрел на полковника:

- Наказание, сэр?

Уиндхэм выглядел озадаченным:

- Наказание?

- За ношение недозволенного оружия, сэр.

Уиндхэм замотал головой – один раз он уже наказал Харпера:

- Нет, сержант. Нет.

- Отлично, сэр, - Хэйксвилл потер шрам и проследовал за Уиндхэмом и Раймером вдоль шеренги. После проверки, когда полковник отдал роте команду «вольно», Хэйксвилл снял кивер и долго смотрел внутрь. На его лице была такая улыбка, что Шарп заинтересовался. Он нашел лейтенанта Прайса, чья бледность пробивалась даже через обгоревшую кожу, и кивнул в сторону сержанта:

- Что это он такое делает?

- Бог знает, сэр, - Прайс все еще числил Шарпа своим капитаном. – Он теперь все время так делает: снимает кивер, пялится внутрь, лыбится и снова надевает. Он чокнутый, сэр.

- Снимает кивер? И смотрит внутрь?

- Точно, сэр. Ему бы в Бедламе[41] быть, а не здесь, - ухмыльнулся Прайс. – Хотя армия и есть один большой сумасшедший дом, сэр.

Шарп собрался было потребовать у Хэйксвилла семиствольное ружье, но Уиндхэм, уже верхом на коне, потребовал внимания. Хэйксвилл нацепил кивер, щелкнул каблуками и уставился на полковника. Уиндхэм пожелал роте удачи, сообщил, что главная их задача – прикрыть саперов, если те будут обнаружены, а если не будут обнаружены – ничего не делать, и заключил: «Идите! Удачной охоты!»

Легкая рота построилась в траншее, семиствольное ружье все еще было у Хэйксвилла. Шарпу ужасно хотелось пойти с ними: он знал, как сильно Хоган желал взорвать дамбу, понимал, насколько проще будет атаковать через брешь, если озеро исчезнет, и был раздражен, что не может участвовать в вылазке. Вместо этого, когда соборные часы пробили половину одиннадцатого, он стоял рядом с Уиндхэмом и смотрел, как оставшиеся десять рот батальона выбираются из параллели на темную траву. Уиндхэм нервничал:

- Уже должны быть почти на месте.

- Да, сэр.

Полковник вынул шпагу, подумал немного и сунул ее обратно в ножны. Он оглянулся на Коллетта:

- Джек?

- Сэр?

- Готовы?

- Да, сэр.

- Идите! Но обязательно дождитесь боя часов!

Коллетт исчез во тьме. Он двинул четыре роты в сторону города и форта, защищавшего дамбу, чтобы, когда часы пробьют одиннадцать, открыть огонь в сторону форта и заставить французов поверить в реальность атаки. Остальные роты под общим командованием Уиндхэма находились в резерве. Полковник, как видел Шарп, надеялся, что ложная атака выявит какую-то слабость форта и перерастет в атаку настоящую. Он хотел провести полк Южного Эссекса через ров, прямо к стене, и первым взойти на укрепления. Шарп гадал, как там легкая рота. По крайней мере, из замка не было слышно выстрелов, из форта тоже никто не кричал, так что, вероятно, их пока не заметили. Стрелок чувствовал скованность: если все пойдет по плану, то, согласно расписанию, в одиннадцать с минутами дамба будет взорвана – но инстинкты подсказывали другое. Он подумал о Терезе там, в городе, о ребенке и о том, что взрыв, буде он произойдет, разбудит крошку. Ребенок, его ребенок! До сих пор не верится, что у него есть ребенок.

- Порох уже должен быть на месте, Шарп!

- Так точно, сэр! – он слушал полковника вполуха, но понимал, что Уиндхэм пытается за разговором скрыть волнение. Узнать, где сейчас порох, не представлялось возможным. Шарп попытался вообразить саперов, ползущих по-пластунски, как контрабандисты на южном побережье, скрывающихся в овраге возле дамбы, но Уиндхэм вмешался в его мысли:

- Считайте вспышки мушкетных выстрелов, Шарп!

- Да, сэр, - он знал: полковник лелеет надежду, что форт, благодаря какому-то чуду, слабо защищен и что полк Южного Эссекса может взять его, просто используя численное превосходство. Напрасные надежды, думал Шарп.

Слева от них, в полумиле вверх по холму, палили осадные орудия, каждый выстрел сопровождался вспышкой пламени и густым дымом, низко стелившимся над водой. Французские пушки отвечали, целясь в зарево, но интенсивность вражеского огня в последние два дня упала: берегли боеприпасы для новых батарей на второй параллели.