- Ответственный за мулов, кирки и женщин, сэр?

Уиндхэм поднял глаза:

- Да, мистер Шарп, если настаиваете.

- Подходящая работа, сэр, для стареющего лейтенанта.

- Трудности, лейтенант, порождают смирение.

- Да, сэр.

Смирение. Очень важное качество для солдата. Шарп снова сардонически усмехнулся. Не смирением были захвачены орудия в Сьюдад-Родриго, не оно прокладывало путь по узким улицам Фуэнтес-де-Оноро, не оно вывозило золото из Испании, не им был захвачен у врага «орел», не им спасен генерал, не оно вывело стрелков из окружения и не оно убило султана Типу. Сардонический смех Шарпа прорвался наружу. Наверное, Уиндхэм прав: он слишком заносчив, ему нужно смирение. Теперь он будет осматривать жен и считать лопаты, для чего не требуется ни инициатива, ни лидерские качества, а мулам, безусловно, нужны четкие быстрые решения – смирение для этого нужнее всего. Но последнюю попытку сделать необходимо.

- Сэр?

- Да.

- Разрешите просьбу.

- Давайте.

- Я хочу командовать «Отчаянной надеждой» в Бадахосе, сэр. Я прошу вас продвинуть мое имя в списке претендентов. Знаю, еще рано, но я был бы очень благодарен вам за это.

Уиндхэм воззрился на него:

- Вы очень неуравновешенны.

Шарп покачал головой. Он не собирался объяснять, что хочет продвижения, которое никто не мог бы у него отнять, хочет проверить себя в бреши, поскольку никогда не делал этого. А если он умрет, как, скорее всего, и будет, и никогда не увидит дочери? Тогда она будет знать, что отец ее погиб, пытаясь пробиться к ней, возглавляя атаку, и сможет гордиться им.

- Я очень хочу этого.

- Вам это не нужно, Шарп. После Бадахоса будут повышения.

- Вы продвинете мое имя, сэр?

Уиндхэм поднялся:

- Подумайте об этом, Шарп, хорошенько подумайте. Утром отчитаетесь майору Коллетту, - он указал на дверь. Беседа оказалась куда тяжелее, чем думалось, и полковник был недоволен. – Вам это не нужно, Шарп, правда. Удачного дня.

Шарп не замечал дождя. Он стоял и смотрел через долину на крепость. Он думал о Терезе, запертой за толстыми стенами, и знал, что должен идти в брешь, что бы ни случилось. Так было нужно для восстановления в чине и, возможно, командования ротой, но главное, этого требовала его солдатская гордость.

Блаженны кроткие, говорили ему, ибо они наследуют землю. Но только после того, как последний солдат отдаст им ее по доброй воле.

«Сержант Хэйксвилл, сэр! Под командование лейтенанта Шарпа, сэр, как приказано, сэр!» - правый башмак грохнул о землю, рука взметнулась в салюте, лицо дергалось, но было полно удовлетворения.

Шарп отсалютовал в ответ. С момента понижения прошло уже больше трех недель, но рана еще болела. Пораженный батальон называл его «сэр» или «мистер Шарп», только Хэйксвилл давил на больное место. Шарп указал на кучу инструментов на земле:

- Вот. Разберите это.

- Сэр! – Хэйксвилл повернулся к команде землекопов легкой роты. – Вы слышали лейтенанта! Разберите это и двигайтесь, мать вашу! Капитан хочет, чтобы мы вернулись!

Хэгмен, старый стрелок, лучший снайпер роты, служивший под началом Шарпа семь лет, улыбнулся своему старому капитану:

- Ужасный день, сэр.

Шарп кивнул. Дождь перестал, но похоже было, что скоро зарядит снова.

- Как дела, Дэн?

- Чертовски отвратительно, сэр, - ухмыльнулся стрелок, оглянувшись, не подслушивает ли Хэйксвилл.

- Хэгмен! – заорал Хэйксвилл. – То, что ты чертовски стар, не значит, что ты не можешь работать! Тащи сюда свою чертову задницу, быстро! – сержант улыбнулся Шарпу: - Извините, лейтенант, сэр. Рот не закрывается, да? Работа не ждет! – Лязгнули зубы, голубые глаза бешено заморгали: - Как там ваша дамочка, сэр? Хорошо? Надеюсь возобновить с ней знакомство. Она в Бадда-хуссе? – он усмехнулся и повернулся к землекопам, которые подбирали лопаты, выпавшие из сломавшей ось повозки.

Шарп не обращал внимания на насмешки: реагировать на Хэйксвилла значило выйти из себя, что только обрадовало бы мерзавца. Он отвернулся от повозки и посмотрел на вздувшуюся серую реку. Бадахос. До него теперь было четыре мили. Над городом нависал замок, сползающий по скалистому холму над местом слияния Гвадианы и Ривильи. Армия добралась сюда сегодня утром из Эльваса и теперь ждала, пока инженеры добавят последние штрихи к понтонному мосту, который доставит британцев на южный берег, к стенам города. Каждый из жестяных понтонов, укрепленных деревянными распорками, весил пару тонн, и для опоры через Гвадиану пришлось выстроить в ряд несколько десятков неуклюжих продолговатых лодок, которые привозили сюда на волах. Все они были пришвартованы друг к другу бортами, все заякорены, чтобы переполняемая дождями река не снесла их, а поверху инженеры проложили массивные тринадцатидюймовые кабели. Вода грязно вспенивалась между лодочными бортами, переплескивала через кабели, доски прибивались очень быстро, что говорило о постоянной практике инженеров, уже неоднократно наводивших мосты через реки Испании. Еще не были забиты последние гвозди, а первые повозки уже вступили на мост, чтобы десятки людей могли присыпать доски землей и песком, превратив их в грубое подобие дороги.

«Вперед!» Начали переправляться войска, спешенные люди из новоприбывшей тяжелой кавалеристской бригады вели под уздцы своих лошадей. Животные нервничали на грохочущем мосту, но они переправились, и Бадахос был взят в кольцо.

На том берегу кавалеристы седлали коней и строились в эскадроны. Когда начала переправляться пехота, кавалерия дала шпоры и понеслась к городу. Против огромных стен они мало что могли, но это было доказательством силы, заявлением о намерениях и вызовом тем немногим французским кавалеристам, кто остался в Бадахосе и мог решиться вырваться за стены.

Снова закапало, мелкие брызги темной воды кропили и без того промокшие отряды, пересекавшие реку и уходившие налево, к городу. В рядах пехоты раздался радостный крик, когда из Бадахоса донесся звук орудийного выстрела: эскадрон тяжелой кавалерии подобрался слишком близко к стене, французы решили проверить пушку, и британские всадники вынуждены были унестись за пределы досягаемости. В криках радости была горькая ирония: пехоте скоро идти на смерть, таящуюся в жерлах пушек, но приятно видеть, как щеголям-кавалеристам утирают нос. Никто из кавалеристов не осмелится сунуться в бреши Бадахоса.

Полк Южного Эссекса стал отрядом вьючных мулов. У инженеров было больше сотни телег, ждущих переправы, но две головные умудрились сломать оси, так что Южному Эссексу выпало переправлять грузы вручную. Уиндхэм осадил коня рядом с Шарпом:

- Все готово, мистер Шарп?

- Да, сэр.

- Держитесь ближе к багажу во время переправы!

- Да, сэр, - Нет, сэр, шерсти три мешка, сэр[25]. – Сэр?

- Мистер Шарп? – больше всего Уиндхэм хотел оказаться подальше отсюда.

- Вы переслали мою просьбу, сэр?

- Нет, мистер Шарп, еще слишком рано. Мое почтение! – полковник тронул край своей двууголки и погнал коня прочь.

Шарп отстегнул палаш, бесполезный при подсчете лопат и кирок, и побрел через грязь к батальонному багажу. У каждой роты был мул, тащивший учетные книги, бесконечную работу, прилагавшуюся к капитанству, кое-какие припасы и, нелегально, багаж некоторых офицеров. Прочие мулы тащили имущество батальона: запасные орудийные ящики, мундиры, бумаги и мрачный сундучок хирурга. Среди мулов толклись и офицерские слуги, ведя в поводу запасных и вьючных лошадей, а также дети. Они кричали и прыгали среди лошадиных копыт под кажущимся присмотром своих матерей, обычно заползавших под самодельные тенты, чтобы скрыться от дождя в ожидании приказа на марш. По правилам в батальоне должно быть не больше шестидесяти жен, но, разумеется, за три года войны полк Южного Эссекса оброс куда большим количеством. С батальоном шло более трехсот женщин, столько же детей, в чьих жилах текла смесь английской, ирландской, шотландской, валлийской, испанской и португальской крови, была и француженка, брошенная при отступлении из Фуэнтес-де-Оноро и решившая остаться с захватившим ее сержантом из роты Стерритта. Были шлюхи, идущие с армией за скудные гроши, были и настоящие жены, могущие подтвердить свой статус бумагами, но кое-кто называл себя женой и без официальной церемонии. Все держались вместе. Многие выходили замуж дважды-трижды в течение войны, теряя мужей благодаря французской пуле или испанской лихорадке.