— Это место просто создано для меня! — светилась от счастья миссис Плитивер. — Уж здесь-то я пригожусь!

Все были довольны и счастливы — все, кроме Сумрака.

— Ну конечно! Я ведь не убивал этих двух извергов из Сант-Эголиуса, не сражался с воронами, не рвал глотку рыси! Нет, я мирный совенок, который будет всю жизнь послушно сидеть на хвосте и пить поданный змеями чай! — бушевал Сумрак, угрожающе раздуваясь.

— А чего бы ты хотел? — хмыкнула Гильфи.

— Я думаю, нам надо потолковать с главными совами — с Вороном и Барран. Сдается мне, они не представляют себе реальной опасности. Все эти мелкие стычки на границах не идут ни в какое сравнение с угрозой Сант-Эголиуса. Вы слышали, что говорила эта мисс Задавака? Нет, ничегошеньки они тут не знают и не понимают! Зато мы все знаем! — он обвел дупло своими желтыми глазищами. — Верно я говорю?

— Ты имеешь в виду умирающую неясыть? «Вы еще пожалеете», да? — шепотом заметил Копуша.

Они никогда не обсуждали между собой последних слов умирающего, но каждый понимал, что неясыть говорил о какой-то опасности, намного превышавшей угрозу Сант-Эголиуса.

— Угу-у-у, — задумчиво протянул Сорен. — Наверное, надо рассказать об этом королю с королевой. Но не сейчас. Уже занимается день. Пора спать.

Дупло было выстлано мягчайшим мхом и нежным пухом.

Сорен подошел к круглому отверстию в стене, чтобы взглянуть на рассвет. Последние ночные звезды только что погасли, и небо начало окрашиваться нежной розовой зарей. Бесчисленные изогнутые ветви Великого Древа Га'Хуула вздымались вверх, словно приветствуя новый день.

— Этот рассвет, — еле слышно проговорил Сорен, обращаясь к миссис Плитивер, — почему-то напоминает мне маму.

— В самом деле, милый! — закивала змея, уже свернувшаяся в уютное колечко в уголке дупла.

А когда совята устроились на ночлег, по Великому Древу Га'Хуула полились самые нежные, самые волшебные и неземные звуки, а потом прекрасный голос запел:

Никогда еще Сорен не испытывал такого умиротворения.

— Копуша, Сорен, Гильфи, вы спите? — окликнул их Сумрак.

— Почти, — отозвались Копуша с Сореном.

— Как вы думаете, когда нам выдадут боевые когти?

— Понятия не имею. Не беспокойся, всему свой срок. (Спокойного дня, — сонно ответил Сорен.

— Спокойного дня, Сумрак, — подхватил Копуша.

— Спокойного дня, Сорен, — пискнула Гильфи.

— Спокойного дня, Гильфи, — прошептал Сорен и прибавил: — Спокойного дня, миссис Плитивер.

Но миссис Плитивер уже крепко спала.

Четверо совят стояли в прихожей большого дупла, где заседал Совиный парламент, и ждали, когда их примут Борон с Барран.

— Там обсуждается очень важное дело, — сообщил им один из стражников. Тихое тинг-тинг в его голосе выдавало настоящего мохноногого сыча.

— Да нам совсем ненадолго, — объяснила Гильфи.

«Очень на это надеюсь», — подумал про себя Сорен. Он был не на шутку напуган, поскольку друзья, посовещавшись, единогласно выбрали его парламентером.

Какая-то незнакомая сова высунула голову из дупла и проухала:

— Можете войти. Ведите себя тихо и ждите, когда вам разрешат говорить. — С этими словами она указала крылом на ветку, куда они могли присесть.

Сорен огляделся. Это было не особенно большое дупло, намного меньше того, куда Борон и Барран привели их в самом начале. Здесь тоже горели свечи, а еще тут была длинная березовая ветка, согнутая полукругом. На этой белой ветке восседало около дюжины парламентариев. Сорен увидел среди них Стрикс Струму, которую накануне повстречал в коридоре. Она сидела рядом с крупным виргинским филином необычной красноватой окраски с ярко-черными когтями. Еще здесь была очень старая и дряхлая пятнистая совка, с отвратительно редким и облезлым оперением. Сорен в жизни своей не видел такой лысой совы, хотя, честно признаться, до сих пор он почти не встречал стариков… В довершении всего у этой совки была длиннющая лохматая борода и зазубренный от старости клюв. А еще она косила на один глаз.

— Это не сова, а просто какое-то позорище! — прошептала Гильфи. — Великий Глаукс, вы только взгляните на ее лапы! А когти-то, когти! — она помолчала и поправилась: — Я имею в виду оставшиеся.

В самом деле, на одной лапе у совки было всего три когтя.

И тут Сорен зажмурился от стыда и страха, потому что старик повернул голову и уставился прямо на него своим косящим глазом. Сорену показалось, что желудок у него вот-вот вывернется наружу.

— Насколько я тебя понял, Элван, — говорил Борон, глядя на крупную бородатую неясыть, — ты утверждаешь, что нам нужно объединить искателей-спасателей с угленосами?

— Не постоянно, Борон. Думаю, это потребуется только во время вылетов на поля сражений. А то родители повадились улетать на битву и оставлять птенцов без присмотра. Обычно-то они вовремя замечают лесной пожар. К примеру, вчера мы спасли маленького воробьиного сычика и мохноногого сыча. Мы принесли их сюда, но, поверьте, не так-то просто тащить и угли, и обгоревших совят! Птенцов ведь не бросишь в корзинку с углями, верно? А ведь мы могли и проглядеть кого-то! Страшно делается, как подумаешь об этом!

Старая пятнистая совка вопросительно приподняла изуродованную лапу.

— Да, Эзилриб? — повернулся к нему Борон.

— У меня вопрос к Бубо, — низко пророкотал старик. — Что ты думаешь по поводу этого пожара? Само полыхнуло или опять налет бродяг?

— Пока не могу сказать, — почтительно ответил филин, к которому он обратился. — Бродягам, конечно, не впервой баловать с огнем.

— Вот как, — протянул неопрятный старик и поскреб голову вторым когтем на своей изуродованной лапе.

— Следующий вопрос, — повысил голос Борон. — Что слышно о голоде в Амбале?

Амбала! Сорен с Гильфи переглянулись. Царство Амбала было родиной отважной Гортензии. Друзья познакомились с ней в Сант-Эголиусе и сначала презрительно сочли самой оболваненной совой во всей Академии.

Оболванивание лунным светом было самым страшным из того, что проделывали с совятами в Сант-Эголиусе. Птенцов заставляли спать в полнолуние, подставив головы лунному свету, отчего несчастные теряли волю, забывали собственные имена и становились послушными рабами своих жестоких надзирателей.

Сорен с Гильфи придумали способ обмануть стражей и избежать губительного воздействия лунного облучения. Впоследствии оказалось, что Гортензия тоже только притворялась оболваненной. На самом деле она была лазутчиком в стане врага и тайком спасала совиные яйца, похищенные патрулями Сант-Эголиуса. К несчастью, ее обман раскрылся, и Гортензия погибла. С тех пор в ее родном царстве Амбала совы слагали песни и легенды о своей героической соплеменнице. — Да, — заговорила еще одна сова, — количество яиц сокращается, поговаривают, что всему виной расплодившиеся грызуны. Еды там совсем мало.