Жозеф скрупулезно обыскал каждый угол, прежде чем признать поражение. Потом, поскольку владелец магазина и не думал появляться, вышел во двор, исследовал его и дошел до двухэтажной хибары. Бросив взгляд на навес, под которым печально стояли велосипед и шарманка, юноша поднялся по темной лестнице. Пятая ступенька громко скрипнула у него под ногами.

«Посланник» подскочил. Шаги… Кто-то идет сюда. Напасть первым? Он затаил дыхание.

Дверь была приоткрыта. Жозеф сделал шаг в комнату и застыл на пороге. Здесь все было перерыто, точно так же, как в хижине Дьелетта.

— Месье Менаже?

Юноша прошел во вторую комнату с узким окошком. Там царил полумрак. Из буфета все вывалено на пол, кровать в беспорядке.

— Месье Менаже, вы тут?

«Посланник», который стоял, вжавшись в стену, за открытой дверью, выскользнул из комнаты, поднялся по лестнице, бесшумно открыл чердачный люк. Детская забава для того, кто привык поддерживать себя в отличной физической форме.

Жозеф сделал еще пару шагов и увидел человека. Тот лежал на спине, одна рука закинута за голову. Остекленевший взгляд яснее ясного говорил, что он мертв. Жозефа прошиб холодный пот.

«О нет! — мысленно воскликнул он, — только не это, пожалуйста, нет!».

Стараясь справиться с отвращением и страхом, он осторожно протянул руку и взялся за пальто покойника. Вот оно — темное пятно крови на груди.

И тут Жозеф замер: ему послышался какой-то шум. Нет, все тихо. Он сделал шаг назад и снова услышал какие-то звуки. Юноша бросился к окну.

К лестнице шла темноволосая женщина в темной накидке.

Жозеф попятился, споткнулся, упал на пол, заполз под кровать. Голова у него кружилась, зубы стучали от страха. Мелькнула глупая мысль: «Тут, должно быть, полно клопов». Взгляд снова упал на труп Менаже.

«Успокойся, держи себя в руках», — сказал себе он.

Он услышал на лестнице легкие, явно женские шаги. Ступенька почему-то не скрипнула. «Ага, значит, эта дамочка частенько здесь бывает», — догадался Жозеф.

Вскоре он увидел маленькие ножки в ботинках. Женщина шла прямо на него. Она остановилась в нескольких сантиметрах от тела Менаже. Жозеф затаил дыхание. Ботинки развернулись и направились к двери. На этот раз ступенька протяжно застонала.

Жозеф выбрался из-под кровати и приклеился к окну: женщина уходила, толкая перед собой шарманку. Юноша бросился на улицу. Незнакомка направлялась в сторону улицы Шаронн.

«Посланник», выждав немного, спустился по лестнице, заглянул во двор, под навес: шарманка исчезла.

Скорее к велосипеду.

Так, один за другим, они достигли улицы Шаронн: женщина с шарманкой, служащий из книжной лавки и он, «Посланник».

Воскресенье, 16 апреля, полдень

Мадам Баллю вынесла на улицу стул и теперь, запахнув теплое пальто, грелась на солнышке, наслаждалась заслуженным отдыхом и глазела на прохожих.

Появилась Эфросинья Пиньо с корзиной, полной яблок. Отдуваясь, поставила ее не землю.

— Бедняжка, что же вы таскаете такие тяжести? — с сочувствием заметила мадам Баллю. — Это очень вредно для почек.

— А то я не знаю! — раздраженно буркнула Эфросинья. — Я бы попросила сына помочь, да только он занят: крутит шуры-муры.

— Ну, это нормально в его возрасте, не все же ему за материнскую юбку держаться!

— А я что, против? Пусть ухлестывает за кем угодно, если ему так хочется, — проворчала Эфросинья, растирая поясницу.

— Ну-ну, полноте, я же вижу, как вы за него волнуетесь. Кстати, когда выйдет его новый роман? Я уже предвкушаю увлекательное чтение.

— Мой Жожо — лентяй, каких свет не видывал! Знаете, кого он обхаживает? Дочку месье Мори!

— Не может быть! — поразилась мадам Баллю.

— Еще как может! Представляете, что будет, если эти двое натворят глупостей? Придется мне нянчить внуков — полушарантонцев-полуяпонцев![94]

— Так вы из Шаранты? Хорошо там, поди: устриц много.

— Откуда? Там нет никакого моря. Я погляжу, вы с географией не больно-то ладите.

— Да? Ну и ладно. Отличные яблоки у вас в корзине! Почем брали? Мне вот тоже дорого обходится эта дыра у меня под носом, — и она показала на свой рот. — Сколько в нее ни клади, все мало.

— Да вы угощайтесь. Яблоки я купила у знакомого торговца в Лe-Аль. Он мне их почти даром отдал.

Мадам Баллю не заставила себя упрашивать. Она взяла сразу несколько яблок и снова уселась, а Эфросинья подхватила корзину.

— Я бы вам помогла донести, но что-то притомилась, ноги прямо гудят, — произнесла консьержка.

— Не подскажете, где тут студия фотографа? — раздался незнакомый голос.

Эфросинья и мадам Баллю одновременно повернулись к женщине в черном шерстяном пальто и покачали головами.

— Здесь нет такой.

— Но мне дали этот адрес: улица Сен-Пер, дом восемнадцать!

Кумушки переглянулись.

— Должно быть, это какая-то ошибка, — предположила мадам Баллю.

— Да нет же, у меня и письмо есть для фотографа, который живет в этом доме!

— Погодите-ка! Это, наверное, для месье Легри.

— Отлично, значит, я пришла по адресу. На каком этаже он живет?

Эфросинья сомневалась, что Виктор дома. Насколько ей было известно, он отбыл в Девятый округ к той, кого именовал своим «предметом обожания». Быть может, дама передаст послание через месье Мори, «будущего тестя моего Жожо», добавила Эфросинья про себя.

Айрис оставила Иветту, чтобы открыть дверь. Кэндзи не было дома, но она пообещала передать ему письмо, как только он вернется. Эфросинья, инстинктивно симпатизируя приветливой, миловидной гостье, предложила ей кофе. Айрис попросила ее чувствовать себя как дома, извинилась и вернулась к постели больной.

— Вы далеко живете? — спросила Эфросинья.

— Я пришла сюда пешком с улицы Шарло, там живет моя матушка — она сдает стулья напрокат в Люксембургском саду. Ее там называют мамашей Талон. Ну, я и сказала себе: «Бертиль, ты сможешь убить одним выстрелом двух зайцев: и матушку навестить, и письмо передать».

— Вас зовут Бертиль? Красивое имя. А я Эфросинья. Раньше торговала зеленью, теперь служу тут кухаркой.

— Неужели? Вот так совпадение — я тоже кухарка. В доме семьи дю Уссуа.

— И сколько у вас едоков?

Бертиль принялась загибать пальцы:

— Шесть… нет, теперь пять. Один умер. Ну, и слуги, конечно.

— С ума сойти! А я-то жалуюсь, что мне тяжело на всех готовить…

— Ничего, я справляюсь. Хотя порой, конечно, приходится повертеться. То мясо потуши, то приготовь жаркое по-бургундски, то подай особый соус… Уж вы-то знаете, приготовить соус — такая морока. Зато правду говорят: под соусом любое блюдо сойдет.

— И что, ваши господа довольны?

— А то! Едят так, что за ушами трещит. И все толстеют. Немудрено — я готовлю луковый соус с мукой.

— Мне приходится сложнее — мадемуазель, которую вы только что видели, вообще не ест мяса, представляете! Только овощи! Вот и выкручиваешься — придумываешь всякие блюда, — пожаловалась Эфросинья.

— А вы попробуйте добавить в овощи чуток отваренного мозга, и увидите: все добавку будут просить, — посоветовала Бертиль и поднялась, несмотря на уговоры Эфросиньи посидеть еще.

«Голодное брюхо глухо», — вспомнил Жозеф известную пословицу. Он уже устал слушать грустные песенки итальянки.

Прогулка получилась долгой: от пригорода Сент-Маргерит аж до Латинского квартала. Девушка завела свою шарманку на площади Бастилии, а потом шла с ней до набережной Сены, под мостами, к Нотр-Даму — откуда спешно ретировалась, завидев полицейских.

На улице Эколь-де-Медсин она наконец остановилась у дома номер один и зашла в лавку, где торговали подержанной одеждой. Там итальянка пару минут поговорила с хозяином — папашей Бланкаром, которого чаще называли папашей Монако, и он прилепил ей на шарманку листочек с названием своей лавки. Жозеф понял, что это давало девице право стоять здесь столько, сколько ей заблагорассудится.