Официант принес мне овощной салат, а отцу — сэндвич с паштетом из тунца.

— Как думаешь, папа, встретится мне кто-нибудь, похожий на Александра? — пробормотала я, уставившись в томаты, яйца и латук.

— А ты как думаешь? — спросил он и откусил от своего сэндвича.

— Думаю, что нет. Наверное, он один такой особенный. Подобные парни встречаются только в кино и в любовных романах. Такие, как Хитклиф[16] или Ромео. — К моим глазам подступили слезы.

— Не переживай, дорогая, — сказал отец и подал мне салфетку. — Когда я встретил твою маму, я был в очках, как у Джона Леннона, и с патлами чуть ли не до пояса. Я не знал, как выглядят ножницы или бритва, не нравился ее отцу из-за своего внешнего вида и радикальных политических взглядов. Но мы с ней видели мир одинаково, а только это и важно. Помню, когда я впервые увидел твою маму, была среда. Она стояла на университетской лужайке в красно-коричневых клешах, белой блузке на бретельках, мечтательно глядела вверх и заплетала свои длинные каштановые волосы. Я подошел к ней и спросил, на что она смотрит. «Там птица кормит своих птенцов. Разве это не прекрасно? — сказала она и процитировала несколько строк из Эдгара Аллана По. — Это вороны». Я рассмеялся. «Что смешного?» — спросила она. Я ответил, что ворон и ворона, конечно, кое-что общее имеют, но птицы разные, и это — ворона. Тогда она тоже рассмеялась и сказала, что, наверное, перебрала накануне, но птицы все равно прекрасны. «Да, — ответил я. — А ты еще прекраснее».

— Ты так и сказал?

— Может, мне не стоило говорить тебе об этом. Особенно насчет того, что она перебрала!

— Ага, насчет того, что на мысль назвать меня Рэйвен — то есть Ворон — ее навела красота этих птиц и стихотворение По, мама говорила. А вот насчет перебора накануне — это нет.

Слава богу, что родители увидели в тот день ворона, а не белку. Вот был бы кошмар!

— Папа, что мне делать?

— Тебе придется разобраться в этом самой. Если летит мяч, не лупи со всей мочи, посылая его в забор, а открой глаза и смотри, куда бьешь.

Боюсь, однако, что его теннисные метафоры мне было не прожевать, как и мой салат. Я пребывала в полной растерянности, так и не зная, ждать ли мне мяча или брать инициативу в свои руки?

Отец отошел поболтать с приятелем, а я ломала голову над своей проблемой, когда вдруг услышала голос Мэтта:

— Плохо играешь, Рэйвен!

— Я вообще не умею играть! — ответила я, удивившись, и огляделась по сторонам в поисках Тревора.

— Я говорю не о теннисе.

— Тогда непонятно, о чем же.

— Я говорю о школе, о Треворе. Не беспокойся, его тут нет.

— Значит, ты решил попробовать за него? — спросила я, крепко вцепившись в ракетку. — Здесь, в клубе?

— Нет, я хочу с этим покончить. Я имею в виду то, как он поступает с тобой, Беки и со всеми. Даже со мной. А я его лучший друг. Но ведь и ты нас всех здорово озадачила. — Мэтт рассмеялся. — Мы тебе не нравимся. По-твоему, мы все недалекие и не стоим твоего внимания, но Тревора это не оправдывает.

— Мы что, в программе «Скрытая камера»? — Я снова огляделась по сторонам.

— Кто бы спорил, ты оживляешь нашу жизнь и своим клевым прикидом, и своим отношением к жизни. Тебя не волнует, что о тебе подумают и скажут, а в нашем городе вся жизнь вращается вокруг толков и пересудов.

— Тревор прячется в сувенирной лавке? — спросила я, все еще вертя головой.

— Да пойми, Снежный бал многим открыл глаза. Тревор использовал всех нас, выставил дураками. Я думаю, это стало для нас звоночком.

Тут я поняла, что никаких скрытых камер или прятавшегося Тревора поблизости нет. Мэтт не шутил.

— Жаль, что Александр тебя не слышит, — наконец сказала я. — После бала я его не видела и боюсь, что больше не увижу никогда. Тревор все испортил. — И глаза мои снова наполнились слезами.

— К черту Тревора!

Несколько человек оглянулись, поскольку в клубе не было принято ругаться, хотя такое на корте и случалось, когда игроки пропускали мяч.

— Мне пора бежать, Рэйвен, пока, — сказал Мэтт, отчалил, и тут же подошел отец в компании поразительно загорелого малого.

— Рэйвен, хочу познакомить тебя с моим старым приятелем.

— Рад встрече, Рэйвен, — сказал парень. — Давно не виделись. Ты стала совсем взрослой. Без помады я бы тебя не узнал. Ты помнишь меня?

Как я могла позабыть тот первый раз, когда забралась в особняк через окно цокольного этажа, красную шапочку, теплый поцелуй в щеку от красивого новичка, желающего вписаться в школьный круг?

— Джек Паттерсон! Конечно, я тебя помню, но не могу поверить в то, что ты помнишь меня.

— Я тебя никогда не забуду!

— Откуда вы знаете друг друга? — поинтересовался отец.

— Со школы, — ответил Джек с искоркой в глазах.

— И как нынче твои дела? — спросил меня Джек. — По слухам, в последнее время ты заходишь в особняк через парадный вход.

— Да, было дело, но…

— Джек недавно вернулся в город и взял на себя управление универмагом, — пояснил отец.

— Ага, заглядывай, — предложил Джек. — Дам тебе скидку.

— Ты продаешь армейские ботинки и черную косметику?

Джек Паттерсон рассмеялся.

— Похоже, ничего особо не изменилось!

Неожиданно появился Мэтт.

— Ты готов идти? — спросил его Джек.

— Ты знаешь Мэтта? — удивилась я.

— Мы кузены. Я рад, что вернулся, а то у меня возникли подозрения, что он связался с дурной компанией.

Был субботний вечер. Я, одетая в майку и черные боксерки, медленно прокручивала «Дракулу». Когда Бела склонился над спящей Элен Чэндлер, я вспомнила, как Александр целовал меня на черном кожаном диванчике, и непроизвольно потянулась за бумажными платочками, чтобы утереть глаза.

Сентиментальные воспоминания прервал звонок в дверь.

— Некому, что ли, открыть? — крикнула я и только тут вспомнила, что все мое семейство отчалило в кино.

Я посмотрела в глазок, с первого раза никого не увидела, а со второго разглядела Беки.

— Чего тебе нужно? — спросила я, открыв дверь.

— Одевайся!

— Я думала, ты пришла попросить прощения.

— Прости, но ты должна мне поверить! Ты должна пойти в особняк прямо сейчас!

— Иди домой!

— Рэйвен, собирайся немедленно!

— Что происходит?

— Пожалуйста, Рэйвен, поторопись!

Я взбежала по лестнице и натянула черную футболку и джинсы.

— Поторопись!

Я бегом спустилась по лестнице. Беки схватила меня за руку и потащила на улицу.

Когда мы забрались в тачку ее отца, я, естественно, закидала подружку вопросами, но она ни в какую не хотела ничего мне говорить.

Я ожидала увидеть особняк покрытым гнусными надписями, окна разбитыми, а Тревора и его шайку ликующими по этому поводу. Потом мне в голову пришла другая ужасная мысль — дом опустел, и перед ним красуется табличка «Продается».

Беки не стала парковаться у особняка, а остановилась в квартале от него.

— И что? — спросила я. — Почему ты не остановилась поближе?

Но когда мы выскочили из машины, я увидела несколько автомобилей, прижавшихся к обочине дороги, ведущей к особняку, что было необычно для этой безлюдной улочки.

Вдалеке я заметила двух женщин, одетых в черное, как будто на похороны. Но они шли быстро, держа в руках зажженные факелы. Сердце у меня упало. Потом я увидела мужчину, тоже в черном, с зажженным факелом в руках. Это было еще хуже. Мне стало страшно, внутри все опустилось. Я вспомнила окончание «Франкенштейна», когда горожане собираются сжечь замок и выкинуть из дома бедного Фрэнки. Только на сей раз толпа была поменьше. Я не могла поверить, что дошло до этого. Мне уже чудился дым.

— Нет! — закричала я, но тот человек уже завернул за угол, к воротам.

Самое мрачное мое воображение не могло предсказать того, что я увидела. Маленькая толпа горожан собралась напротив особняка, причем все были выряжены в черное, на вампирский лад. Мне показалось, будто я надела солнцезащитные очки, но радостная Беки, напротив, так и сияла. Она всячески пыталась убедить меня в том, что все идет как надо.