"Подданные" - это понятие уже сейчас, в неполные 13 лет, уложилось в его сознании полновесно и определенно. Подданные - это дар Божий, когда их свобода воли подчинена воле монарха и общегосударственная воля есть единый поток, одно русло. Этот поток есть благодатный бальзам для подданных и друзей и всесметающий смерч для врагов, если же свобода воли подданных в разнобое с волей монаршей - это уже проклятье, в первую очередь для поданных. Самодержавие - самый могучий в мире строй и он же и самый хрупкий. Свободу воли даже Господь у людей не трогает. А Государь, он хоть и Помазанник, но - человек. Это Папа недавно ему очень четко объяснил... И добавил тогда тихо и печально:

- Я никогда не буду загонять плеткой себе в подчинение и не хочу, чтоб меня боялись как твоего дедушку Александра и не буду казнить за убеждение, чтоб избавиться от революционеров...

Это он знал и собирался эту линию продолжать, когда самому придется восходить на царство. Григорий Ефимыч говорил ему, что с воцарением его Папа наступила новая эра в Самодержавии его, высшая форма, особое доверие Божие, особое Его испытание. Лучи доверия, от себя источаемые - только этим правит его Папа. Кто в этих лучах - тот подданный. Эти лучи проходят чрез каждого, через всю нацию. Вышедший из луча - это уже не подданный, это... это невесть что! Гражданин? А что такое гражданин? И сам определил (Папа очень тогда смеялся): гражданин по сравнению с подданным - это как прокисшее на солнце вино по сравнению со спелым виноградом на гроздьях. Вышедшая из лучей доверия нация - не нация, а банда самоубийц.

Последняя мысль никогда не тревожила душу, ибо невозможность такой кошмарной ситуации была, вполне очевидна. Как-то давно уже Мама читала ему из Нового Завета послание апостола Павла к Титу, где он обличал жителей о. Крит: "Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые...". Он тогда спросил испуганно:

- Мама, а у них был царь?

- Был, конечно, - вздохнув, ответила Мама.

- Как жалко ихнего царя. - И предсонно потянувшись, со счастливой улыбкой добавил: - Как замечательно, что у нас с Папа подданные не такие - и покорные, и правдивые, и не злые... И тут же уснул и не видел нескольких горьких слезинок из материнских глаз.

***

...В вагоне они сели как всегда друг против друга, и вот тут-то он и заметил, что Папа действительно какой-то не такой, на себя не похожий: рассеян, как-то не по-своему задумчив и даже растерян.

- Папа, что все-таки с Джойкой случилось?

Отец, помолчав, ответил вопросом:

- Да что уж и поскулить нельзя, коли сказать не умеешь? - Голос его был всегдашним ровным, негромким, спокойным, чуть ироничным, и он должен был обязательно улыбнуться, ответив так. А он не улыбнулся. И в голосе его присутствовала некая нотка, раньше ни разу не слышанная. Он смотрел на сына и не представлял, как он отреагирует на страшную весть. И что-то теперь с болячкой? Хотя именно теперь воскультуривалось ее оживание. Нет! Надо просто приказать себе об этом не думать и делать свое дело до конца. Только бы сердце любимой Аликс выдержало. Ее воля и нервы - несокрушимы, сколько бы ни кусали их злодейские змееныши, а вот мышечная биология сердца - непредсказуема. Впрочем, на все воля Божия!

А делать свое дело до конца, до последнего - это значит до свершения последнего Авелева пророчества, если оно сбудется. Молился сейчас только о том, чтобы не сбылось. Не от того, что за себя страшно, за себя ему никогда не было страшно. Подданных до слез (которых у него никогда не было) жалко, жалко до невыносимости душевной. "...Будет иметь разум Христов и чистоту голубиную... На венец терновый сменит Он корону Царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий... Накануне победы рухнет трон Царский... Измена будет расти и умножаться..."

Эти пророчества монаха Авеля о своем царствовании и о себе хранит в самом дальнем своем душевном бронированном хранилище. Кроме него и Аликс, бремя этих знаний не несет никто. Аликс это знание понесла в своей душе чуть раньше, чем понесла во чреве своем - наследника. Сидя на полу, в келейке Паши Дивеевской, в день прославления батюшки Серафима Саровского, она от нее услышала все. И в полуобморочном состоянии шептала: Нет! Нет, не может быть, не верю...». Но, встретив его взгляд, замерла и затем спросила обычным своим голосом:

- Так что же, я рожу его, чтобы обречь... на то, что он будет убит?

- Нет, - последовал ответ, - ты родишь его на то, что он будет прославлен!

И мгновенно утихла кричащая боль в глазах его солнышка, отвердели они и даже когда взрывались потом во времена приступа кровотечений и у Бэбички, в них никогда не было отчаяния. И вообще вся она будто соткана из слов молитвы Господней: "Да будет воля Твоя...". Она ему воистину - Божий подарок. Сила, любовь, преданность, безропотность, самоотдача, ум и воля неженские и более чем женские стеснительность и незащищенность, если все эти качества слепить в одно, пронизав их друг другом, это и будет она - его женушка, его старое Солнышко", его единственная Аликс, мать его детей и их уникальный воспитатель. Как-то Алексей нечаянно подслушал разговор меж собой двух педагогов, хваливших его, что и на лету все схватывает, и вопросы по материалу задает такие, что полдня думаешь, как ответить. Все это с гордой радостью выложил матери. Ее реакция была мгновенной:

- Алешенька, Бэбичка, бегом на исповедь, а за то, что подслушал... ну, а если не нечаянно, это уже эпитимья; и за гордыньку про дар, тобой не заслуженный и который будет отнят в любой момент, коли гордыньку эту лелеять будешь.

***

"Да, а шириной кости, статью он в деда своего. И действительно после того исцеления взрослеет не по дням, а по часам. Перед фотокамерой уже не тянется вверх, чтоб выше казаться. Да и без того, когда впереди встает, бороды отцовской уже не видать. И попробуй назови его сейчас Бэбичкой, Агунюшкой или Крошкой... А в военном деле уже сейчас, безо всяких скидок штабом полка руководить в оперативно-тактической игре на карте потянет... И где бы не был всегда при нем молитвенное дыхание матери, а в письмах ее в ставку всегда только одна просьба, чтобы Бэбичка не ленился молиться. И он не ленится..." И уже начал чувствовать, что вокруг Нее идет какая-то возня, которая ее очень угнетает, хотя она не подает в этом виду.

В возня эта - вражьи козни, - так бы определил этот процесс любой сельский батюшка. Исполнители этих козней приняли окончательное решение - свести ее с ума. И самыми активными исполнителями были почти весь романовский клан, думские оратели, глаголом сердце поджигатели и прочие всякие, числом и именем - легион. Способ действия - все ее добрые дела (а других у нее не было) - выставлять за злые. Валится с ног после изнурительных дневных операций в лазарете, где работает операционной сестрой, - не более, чем реклама, врожденную застенчивость выдать за пренебрежение, нелюбовь к нынешним приемам и любовь к тишине храма - за ханжество. Каждый шаг, каждое действие обложить ядовитыми змеенышами клеветы и ненависти. После рождения Анастасии едва до помрачения не довели ее интрижки родственников, мол не может наследника родить. Едва успокоил. Когда ехал тогда с Саровских торжеств, тогда и открыл для себя по-настоящему книгу Ионы пророка. Большинство почему-то считают, что главное там - это пребывание Ионы в брюхе у кита, а главное там в другом. Напророчествовал Иона ниневитянам от имени Бога всяческих бед за их беззакония. А они взяли да покаялись. И, видя это, Бог кару отменил! А Иона еще и на Бога обиделся, получается-де, что пророк я плохой. Вот она разница человеческого тщеславия и Божией справедливости. Не может Господь допустить разорение православного царства, если подданные его каются молитвой и делом. С тех пор так и молится: "Образумь, Господи, рабов Своих, подданных Дома Матери Твоей, смени гнев на милость, дай им прозрение и покаяние как ниневитянам, отмени пророчество страшное, но да будет во всем воля Твоя. Аминь".