Она выглядела отлично, и не только для женщины слегка за сорок. Если не считать темных кругов под глазами, кожа была свежей и здоровой. Она до сих пор не изменила прическу, оставшуюся от Персефоны, — волосы до плеч, небрежные завитки... Грудь у нее, возможно, и не обладала безупречной формой, но была полной, женственной. Талия изгибалась просто прелестно, бедра роскошно круглились, ноги были стройными...

Лина улыбнулась своему отражению. Да, она была миловидной, умной и сексуальной, и еще успешной... то есть у нее было все, чего мог бы захотеть мужчина.

— Только все это в прошлом, Лина, — сказала она себе.

Она выключила свет в ванной комнате и улеглась в постель. Она почувствовала, как слегка просел матрас, когда Беспородный Пожиратель Колбас устроился рядом. Она слышала, как вздохнула Эдит-Анна, топчась на месте, а потом падая в свою корзинку. Лина закрыла глаза и, прежде чем заснуть, пообещала себе кое-что. Завтра она начнет все сначала. Персефона была права — у Лины все для этого есть.

Персефона ужасно скучала, когда почувствовала, как пришла в действие ее магия. Как можно беспечнее извинившись перед Гермесом и Афродитой, она сбежала от нудной беседы. Бессмертные помахали ей вслед и продолжили спор о том, кто на самом деле прекраснее: лимнады, нимфы луговых цветов, или напей, нимфы лесистых лощин. Собеседники ничего не имели против того, что Персефона их покинула. Конечно, она много знала о лесных нимфах, вот только вела себя слишком сдержанно и не добавляла беседе оживления. Они почти и не заметили, что она ушла.

Зато заметила Деметра.

— Дочь, куда ты идешь?

Персефона остановилась и изобразила на лице вежливую скуку, прежде чем повернуться к матери.

— Ох, матушка, ты ведь знаешь, что мне трудно усидеть в помещении, когда все вокруг цветет. Меня зовут луга.

— Очень хорошо, дитя. Полагаю, я увижу тебя сегодня вечером на празднестве Хлои.

— Разумеется, матушка. — Персефона поклонилась и покинула тронный зал своей матери.

Деметра проводила ее внимательным взглядом. Великая богиня уже готова была признать, что обмен телами ее дочери и смертной был ошибкой. То есть вообще-то ее план возымел желаемый эффект. Персефона повзрослела. К удивлению Деметры, ее даже стали называть королевой Подземного мира, и родственники умерших перестали надоедать Деметре просьбами. Но какой ценой это далось? Да, с тех пор, как ее дочь вернулась в тело богини весны, она вела себя как зрелая особа. Она редко устраивала пиры и перестала водить дружбу с полубогами. Но в то же время она стала чересчур задумчивой и отстраненной. Сияние юной богини угасло. Деметра тревожилась за дочь. И еще ее тревожила та смертная женщина.

Каролина Франческа Санторо, похоже, оставила какую-то частицу себя в сознании богини, и это совсем не радовало. Деметра не могла забыть отчаянную боль во взгляде смертной, когда Гадес отверг ее. Она причинила Каролине огромное страдание, хотя и не собиралась этого делать.

К тому же до Деметры доходили неприятные слухи. Бессмертные шептались о том, что Гадес сошел с ума. Он никого не желал видеть. Говорили даже, что он отказался принять самого Зевса, когда бог посетил Подземный мир.

— Эйрин, — обратилась Деметра к своей старой подруге, стоявшей рядом с троном. — С Гадесом надо что-то делать.

— Опять? — удивилась Эйрин.

— Опять, — подтвердила Деметра.

Через оракул своей матери Персефона наблюдала, как Лина танцевала вокруг старого дуба. Богиня улыбнулась, когда к женщине присоединились маленькие нимфы. Тело Лины изгибалось и склонялось с грацией, редко свойственной смертным.

— Ее тело помнит, — прошептала богиня весны оракулу. — Его коснулась богиня, и оно никогда уже не станет прежним...

Точно так же, как и она сама никогда прежней не будет, мысленно добавила Персефона. Каролина покинула ее тело, но оставила в нем часть своей сущности. Персефона рассеянно погладила аметистовый нарцисс, висевший на груди. Цепочка была порвана и завязана узлом, но богиня оставила все как есть. Она вполне могла снять аметист и велеть починить цепочку, но ей не хотелось расставаться с нарциссом. Его прикосновение непонятным образом успокаивало ее.

Лина закончила танец и вернулась домой. Персефона видела, как обнаженная женщина стояла перед зеркалом. И улыбнулась вслед за смертной. Персефона гордилась переменами, происшедшими в Лине благодаря ей. Богиня весны еще помнила, как болели натруженные мышцы, — зато теперь тело смертной стало подтянутым и гибким. Это тело теперь было куда более подходящим вместилищем для богини. Когда Лина улеглась в постель, Персефона почти ощутила теплое, мягкое тельце кота, прижавшегося к бедру.

Оракул заполнился туманом, картинка исчезла.

— В чем дело, дочь? Почему и ты, и та смертная кажетесь такими несчастными?

От голоса Деметры Персефона виновато вздрогнула.

— Нет, — продолжила Деметра, прежде чем ее дочь успела что-либо сказать. — Мне не нужны пустые слова утешения. Мне нужна правда.

Персефона посмотрела матери в глаза. Если Деметре нужна правда, она ее услышит.

— Я скучаю по всему этому, матушка. Я не думала, что так будет, но я полюбила мир Лины. Он такой подвижный, запутанный, и он такой живой! И они ведь там не знали, что я богиня. Они не знали, что я твоя дочь, но все равно полюбили меня.

— Разве они любили не Каролину? — мягко спросила Деметра.

— Нет. Я жила в ее теле, но душа оставалась моей.

Деметра грустно покачала головой.

— Каролина говорила мне то же самое, только я к ней не прислушалась. Я была уверена, что она ошибается.

— А что, если твою ошибку можно исправить?

— На этот раз я прислушаюсь.

Персефона радостно улыбнулась матери.

— Отлично. У меня есть одна идея.

— Ты уверена, что я могу уйти пораньше? Я действительно не прочь остаться, — сказала Долорес.

— Нет, милая. — Лина махнула на Долорес салфеткой. — Я настаиваю. Дел не так уж много, и мы все равно закроемся минут через тридцать. Мы с Антоном вполне справимся.

— Ну, если ты уверена... — с сомнением протянула Долорес.

— Иди уже! Мы с Линой отлично со всем разберемся. За кого ты меня принимаешь, в конце-то концов? За мистера Некомпетентность?

— Я никогда не называла тебя мистером Непотентность... по крайней мере, вслух, — хихикнула Долорес, довольная собственной шуткой.

Антон взорвался, как истинный южанин.

— Ах, чтоб я еще раз сказал тебе комплимент! — воскликнул он, сжимая кулаки.

Лина рассмеялась:

— Ну, вряд ли ты сможешь удержаться.

— Она бы сейчас получила пару тумаков, будь она парнем, — надулся Антон.

— Ладно, ладно, ухожу! — Долорес открыла дверь, но задержалась на пороге и с улыбкой оглянулась на Лину. — Как приятно видеть, что ты снова смеешься, хозяйка.

И она быстро ушла.

Удивленная словами Долорес, Лина продолжала смотреть на захлопнувшуюся дверь.

— Знаешь, и правда приятно, — сказал Антон, касаясь ее руки.

— Спасибо. Мне и самой приятно. — Они улыбнулись друг другу. — Я приберусь здесь. Проверь пока тесто. Его, наверное, пора уже разделать и уложить на лопаты.

Антон кивнул и ушел через вращающуюся дверь, отделявшую кафе от кухни. Лина снимала со стены табличку с названием пиццы дня, чтобы заменить ее завтра на новую, когда колокольчики над входной дверью звякнули.

— Одну минутку, я сейчас! — сказала Лина, не оглядываясь. — Вам повезло, как раз осталась еще одна пицца. Сегодня у нас начинка из трех сортов сыра с чесноком, базиликом и сушеными томатами.

— Это одна из моих любимых, но вообще-то я мечтала о толстом ломте «Губаны» с маслом.

Лина застыла. Этот голос... Она знала этот голос так же хорошо, как свой собственный. Лина обернулась — и снова поразилась красоте богини. Она была одета в джинсы и удобный вязаный свитер, а ее длинные волосы были связаны в хвост... но небрежная одежда ничуть не умаляла ее необычайную прелесть.