— Молчи! Я владыка умерших, а не школьный учитель!

Лина почувствовала, что бледнеет.

— Так, значит, все это время ты просто притворялся, что...

— НЕ ГОВОРИ МНЕ О ПРИТВОРСТВЕ! — Стены кузницы задрожали от силы гнева темного бога. Но Гадес спохватился, и, прежде чем кузница рухнула, он взял себя в руки. Сквозь крепко стиснутые зубы он язвительно произнес: — Разве ты явилась сюда не для того, чтобы просто отдохнуть, Персефона? Поиграть в королеву умерших? — Он холодно, грубо рассмеялся. — Может, ты и молода, но мы оба знаем, что ты не так уж неопытна. Да, наши уроки были забавными, но ты должна понимать: время шарад закончилось, и, как я понимаю, время твоего визита тоже подошло к концу. К несчастью, я позволил нашим забавам надолго отвлечь меня от моих обязанностей. И если у меня не найдется времени, чтобы еще раз поговорить с тобой до твоего отбытия, позволь сразу пожелать тебе приятного пути до Верхнего мира, мира живых. Возможно, ты когда-нибудь еще соберешься заглянуть в Подземный мир... а может быть, и нет.

Он небрежно пожал плечами и повернулся к Лине спиной; дрожащей рукой схватив другой молот, он снова принялся ритмично колотить по металлу. Ему незачем было видеть, как она уходит, он это чувствовал. Вскоре по его лицу побежали струи пота, смешиваясь с безмолвными слезами, а он все бил и бил молотом по безответному железу, пока боль в руках не стала такой же сильной, как душевная боль.

— Я не принадлежу этому миру... — Губы Лины были почти белыми, и она говорила вслух, чтобы удостовериться — они еще в состоянии шевелиться.

Не было смысла объяснять самой себе, что Деметра была права, и то, как Гадес обращался с ней, было обычным делом для бессмертных. Но Лина ведь не была настоящей богиней, и ее простая смертная душа рыдала от горя, не в силах понять происходящего.

Лина выскользнула из кузницы, не чуя под собой ног. Ей просто хотелось уйти. Она прошла вдоль конюшен и быстро проскочила между рядами затейливо подстриженных кустов, но вместо того, чтобы пойти по дорожке, ведущей в сады Гадеса, она повернула к лесу. Наконец, несмотря на царившую в ее уме путаницу, она сообразила, что идет к тому самому лугу, где танцевали светлячки, — и сразу же повернула в другую сторону. Она не желала возвращаться к сладким воспоминаниям той ночи. Ей просто не вынести этого.

Она не замечала вокруг себя душ умерших, кроме разве что смутных отдаленных теней, которые, похоже, шептали ее имя. Ее глаза ничего не видели из-за непролитых слез, и мысли тоже почти отсутствовали. В глубине души она была благодарна теням за то, что они не приближаются к ней. Сегодня она не в состоянии быть их богиней.

А души умерших останавливались, когда Персефона проходила мимо них. С Персефоной что-то было не так. Ее лицо полностью лишилось красок. Ее глаза блестели, и она, похоже, ничего не слышала. И шла она так, как ходят призраки только что умерших, деревянным шагом. По полям Элизиума начал распространяться страх за богиню весны.

А Лина все шла и шла. С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль. Эти три фразы были очень хорошо ей знакомы. Они стали ее мантрой, когда муж ушел к молодой женщине, способной родить ему детей. Эти фразы помогли ей преодолеть разбитые мечты и бессонные ночи, последовавшие за разрывом. Они поддерживали в ней силы, когда потом ей пришлось еще несколько раз испытать разочарование. И они же утешили ее, когда Лина осознала, что, похоже, ей уже не встретить настоящей любви.

С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.

Шаловливый ветерок принес пьянящий аромат нарциссов, и Лина поморщилась, увидев впереди заросли цветов. Она снова повернула, стремясь уйти подальше от прекрасных нарциссов, выбрав дорожку, что проходила между клумбами цветов попроще.

Ее рука сама собой поднялась к груди, где висел на серебряной цепочке аметистовый нарцисс. Что же на самом деле означал дар Гадеса? Это не было знаком любви; слова, произнесенные темным богом в кузнице, были слишком понятны. В памяти Лины продолжала звучать его холодная речь. Пальцы Лины поглаживали прекрасный, безупречно вырезанный цветок. Похоже, он был всего лишь платой за услуги, и никакого другого значения в нем не скрывалось. Гадес... бог, не похожий на других? Ее язвительный смех слишком напоминал рыдания. Пальцы Лины сжались, она с силой дернула тонкую цепочку, оборвав ее.

— Деметра была права. Мне следовало соображать лучше. — Лина швырнула украшение на землю и пошла дальше.

Даже не оглянувшись.

С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.

Единственным, что Лина заметила, когда ландшафт вокруг начал меняться, — здесь не росли нарциссы, которые нужно было бы обходить. И души умерших почти перестали мелькать в отдалении, что тоже принесло некоторое облегчение. Еще Лина смутно отметила, что начинает темнеть; но ведь деревья вокруг стали очень высокими и густыми. Они вполне могли затенять нежный дневной свет Подземного мира. Лина ведь прошла совсем немного... по крайней мере, ей казалось, что идет она недолго. Она не чувствовала усталости. То есть на самом деле она вообще почти ничего не чувствовала. От этой мысли Лина едва не улыбнулась. Деметре не о чем беспокоиться. Боги явно недооценивают стойкость смертных.

Наверное, ей пора поворачивать назад, во дворец. Эвридика будет ждать ее, чтобы показать рисунки. Лина может насладиться милым обществом маленькой призрачной девушки, а потом искупаться в ванне... Нет, никаких обливаний на балконе... об этом даже думать не хочется... просто долго и спокойно лежать в горячей воде. То время, что ей осталось провести в Подземном мире, она будет просто избегать Гадеса. Это не составит особого труда. Он ясно дал понять, что слишком занят и она его не интересует. Так что вместо того, чтобы бегать за этим богом, она лучше побольше времени проведет с Эвридикой, но ей нужно быть честной с девушкой и сразу объяснить, что в Подземном мире она ненадолго. И еще надо будет предупредить Эвридику, чтобы она была поосторожнее с Яписом и не спешила влюбляться него. Он, конечно, выглядит вполне достойным доверия, но...

Лина отказалась продолжать эту мысль.

Она возьмет Ориона и поедет в поля Элизиума, чтобы души умерших видели богиню весны. Но и с ними ей следует держаться поосторожнее. Они должны знать, что Персефона заглянула в Подземный мир лишь на короткое время. Она может сказать им, что богиня весны будет продолжать заботиться о них оттуда, из Верхнего мира... и она может лишь надеяться, что настоящая Персефона действительно сдержит данное Линой слово.

Составление плана будущих действий улучшило настроение Лины, и она так углубилась в собственные мысли, что совершенно не заметила, как добралась до края леса, — но тут вдруг деревья кончились. Лина, растерявшись, огляделась вокруг, пытаясь понять, что случилось с пейзажем. Вокруг себя она видела лишь заросли травы и папоротника. А впереди лежала голая земля красновато-коричневого цвета, пересохшая и потрескавшаяся. Прямо перед Линой текла река кипящего пламени, ярко выделявшаяся на фоне чернильной темноты.

Лина задохнулась. Тартар... Она забрела на окраину ада!

«Развернись. Иди обратно».

Умом Лина понимала, что надо последовать указанию внутреннего голоса. Однако онемевшее тело отказывалось повиноваться.

А потом она услышала шепот, доносившийся из черноты за огненной рекой. Голоса тянулись к ней, как нити ненависти, сплетая сеть темных воспоминаний о каждой совершенной ошибке, каждой произнесенной лжи, каждом слове или поступке, причинившем боль другим. Смертная душа Лины кипела и бурлила. Лина стонала и пошатывалась под грузом собственных дурных дел. Она упала на колени.

Маслянистая тьма текла с берега огненной реки. Она тянулась к Лине усиками ненависти.

«Ты не богиня. Ты смертная женщина — средних лет, заурядной внешности... неудачлива в личных отношениях. Ни один мужчина не любил тебя. Да и с чего бы? Ты даже не можешь родить детей. Ты потерпела неудачу как женщина и как жена. Одиночество — вот все, что ты заслужила».