Утопая в чувстве вины, в страхе и вожделении, она попыталась убрать с шеи доводившие до безумия пальцы. Волосы уже болели от безжалостной хватки. Губы вплотную приблизились к губам. Он окружал, давил жесткой, требовательной мужской энергией, и оставалось лишь закрыть глаза и погрузиться в темное беспомощное ожидание.

 — Все равно заставлю сказать, — пробормотал он.

И поцеловал.

Сквозь туман пробилось удивление: Кристоферу, наверное, казалось, что поцелуй ей так не понравится, что она сразу признается в преступлении, лишь бы заставить его поскорее отстраниться. Трудно было понять, откуда взялось подобное заблуждение. Да и вообще трудно было думать.

Губы исследовали территорию жадно и настойчиво, пока наконец не обнаружили позицию, окончательно лишившую остатков самообладания. Чтобы не сползти безвольно на пол, ей пришлось крепко обнять агрессора за шею и прильнуть всем телом. Ну а он в тот же миг воспользовался слабостью и принялся медленно, ненасытно ласкать, дразнить, сводить с ума.

Томительное наслаждение лишило сил, и Беатрикс безвольно повисла, отдавшись на милость сильных рук. Она поймала то неповторимое мгновение, когда гнев сменился страстью, а желание переросло в раскаленное добела вожделение. Запустила пальцы в густые непослушные волнистые волосы и полной грудью вдохнула аромат разгоряченного мужественного тела.

Губы наконец оставили ее рот и скользнули вниз по шее, заставляя то и дело вздрагивать от новизны ощущений. Не открывая глаз, Беатрикс легко прикоснулась губами к уху. Кристофер резко вдохнул и нетерпеливо, порывисто отстранился. Ладонь требовательно сжала подбородок.

 — Сейчас же говори все, что знаешь, — выдохнул он, — а не то будет хуже, овладею немедленно, прямо здесь! Ты этого хочешь?

Вообще-то, если честно признаться... Вспомнив, что дерзкие ласки призваны обозначить наказание, насилие, Беатрикс вяло произнесла:

 — Нет. Прекрати.

Губы снова встретились, и слова утратили значение. Она растаяла и умолкла.

Он целовал настойчиво, бесцеремонно прижав ее к деревянной стенке стойла, а руки тем временем окончательно утратили скромность. Увы, стройная фигурка оказалась затянутой, зашнурованной, скрытой слоями хитрых женских одеяний. Чтобы добраться до сути, потребовалась немалая настойчивость.

Его одежда, однако, не чинила непреодолимых препятствий. Беатрикс расстегнула сюртук, торопливо потянула жилет. Сунула ладони под подтяжки и после недолгих усилий вытащила рубашку из брюк, успев заметить, как нагрелась тонкая ткань.

Едва холодные пальцы прикоснулись к разгоряченной коже, оба вздрогнули. Беатрикс зачарованно гладила жесткую мускулистую спину — удивительно, как близко таилась сила. Обнаружила шрамы, свидетельства боли и терпения. Нежно провела пальцем по шелковистому рубцу и тут же бережно прикрыла ладонью.

Кристофер не выдержал невинной, трогательной и оттого еще более возбуждающей ласки. Застонав, вновь припал к припухшим от поцелуев губам, жадно пытаясь выпить дыхание, слиться воедино. Не сознавая, что делает, Беатрикс тоже стремилась к близости и прижималась всем телом.

Наконец, тяжело дыша, Кристофер прервал безумный поцелуй, сжал ладонями пылающее лицо, приник лбом к горячему лбу.

 — Это ты? — спросил чужим, непослушным голосом. — Да?

Из-под ресниц нескончаемым потоком хлынули слезы. Сердце разрывалось на части. Казалось, вся жизнь вела к этому удивительному человеку, к незабываемому мигу невысказанной, затаенной любви.

И все же признаться мешали страх и стыд: страх перед неизбежным презрением и стыд за собственное лживое малодушие.

Кристофер прикоснулся губами к соленым влажным щекам, помедлил в уголке рта.

Отстранился и посмотрел с сердитым недоумением. Желание притягивало неумолимо, мощно, и Беатрикс удивилась, как до сих пор удавалось сохранять некоторое, пусть и совсем небольшое, расстояние.

Он судорожно вздохнул и с излишней тщательностью, словно пьяный, поправил костюм.

 — Черт возьми! — Не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел к выходу.

Альберт, который все это время сидел возле стойла, тут же побежал следом, но, увидев, что Беатрикс осталась на месте, вернулся и жалобно, недоуменно заскулил.

Она нагнулась и привычным движением провела ладонью по жесткой шерсти.

 — Беги, беги, дружок.

Умный терьер все понял и, оглянувшись на прощание, бросился догонять хозяина.

Беатрикс в отчаянии смотрела вслед.

Через два дня в Стоуни-Кросс, поместной резиденции лорда и леди Уестклиф, состоялся бал. Трудно представить более романтичное место для праздника, чем старинный особняк, построенный из камня цвета меда и окруженный обширным парком, привольно раскинувшимся на высоком крутом берегу реки Итчин.

Хатауэи, добрые друзья и соседи лорда и леди Уестклиф, получили приглашение первыми. Особенно часто общался с графом Кэм — джентльмены поддерживали знакомство уже несколько лет.

Беатрикс не раз бывала в Стоуни-Кросс. Красота поместья и роскошное убранство дома неизменно вызывали искреннее восхищение. Бальный зал поражал воображение: узорный, начищенный до зеркального блеска дубовый паркет, два ряда золоченых канделябров, полукруглые ниши в стенах, где прятались уютные, обитые алым бархатом диваны.

Отдав должное расставленному на длинных столах угощению, Беатрикс вместе с Амелией и Кэтрин вошла в зал и едва не зажмурилась от пестроты и блеска: строгие черно-белые костюмы джентльменов подчеркивали красочное разнообразие дамских нарядов. Хрустальные подвески на люстрах соперничали с сиянием драгоценностей на пальцах, запястьях, шеях и в ушах.

Хозяин вечера, лорд Уестклиф, подошел, чтобы поприветствовать дорогих гостей. Беатрикс всегда испытывала к графу искреннюю симпатию. Дружба и покровительство уважаемого, влиятельного аристократа много раз выручали членов семьи в сложных ситуациях. Крупные, резкие черты лица, черные как смоль волосы и темные глаза производили сильное впечатление, однако в сочетании не создавали тот гармоничный образ, который принято называть красивым. Власть и могущество не испортили ни добросердечного нрава вельможи, ни тонкого чувства юмора; граф неизменно оставался интересным и оригинальным собеседником. Уестклиф пригласил Кэтрин на танец — знак особого расположения, призванный привлечь внимание остальных гостей, — и та с улыбкой приняла предложенную руку.

 — Как он добр, — признательно заметила Амелия, наблюдая, как джентльмен ведет партнершу в центр зала. — Всякий раз не забывает подчеркнуть симпатию к нашей семье, и после этого никто не отваживается открыто задрать нос.

 — Наверное, ему просто нравятся необычные люди. Думаю, в душе граф вовсе не такой степенный и уравновешенный, каким кажется.

 — Леди Уестклиф, во всяком случае, утверждает, что так оно и есть, — с улыбкой подтвердила Амелия.

Беатрикс собралась что-то добавить, однако слова застряли в горле: в противоположном конце зала показалась безупречная пара: Кристофер Фелан увлеченно беседовал с Пруденс Мерсер. Как известно, классическое сочетание черного и белого цветов делает представительным любого мужчину независимо от внешности, однако мистер Фелан выглядел поистине умопомрачительно: держался свободно, непринужденно и в то же время элегантно, а высокий рост и безупречная атлетическая фигура привлекали всеобщее внимание. Белоснежный, туго накрахмаленный шейный платок контрастировал со смуглым загорелым лицом, а пышные волосы золотисто-бронзового оттенка сияли в свете канделябров и люстр.

Амелия проследила за взглядом сестры и многозначительно вскинула брови.

 — До чего привлекательный джентльмен! — Она снова посмотрела на Беатрикс. — Он ведь тебе нравится, правда?

Не успев совладать с чувствами, та опустила глаза и ответила беззащитным, страдальческим признанием:

 — Дюжину раз, если не больше, мне следовало проникнуться особой симпатией к кому-то из кавалеров: тогда это было уместно, удобно и легко. Но нет, я не испытывала ничего, кроме равнодушия, и терпеливо ждала особого случая — появления человека, после встречи с которым сердце растоптано слонами и брошено в Амазонку, на растерзание пираньям.