Едва успев взглянуть на рассыпавшиеся по холлу ложки, вилки и ножи, Беатрикс и сама внезапно оказалась на полу. Мощный толчок сбил ее с ног и на миг лишил дыхания.

Придя в себя, она поняла, что лежит на ковре под тяжестью сильного мужского тела.

Постепенно явилось понимание ситуации. Оказывается, Кристофер толкнул ее и сбил с ног, а сам упал сверху. Инстинктивно бросился, чтобы защитить собственным телом, а сейчас лежал, тяжело дыша и с трудом понимая, что происходит вокруг.

Наконец капитан Фелан поднял голову и настороженно оглянулся. Сквозившая во взгляде яростная готовность к бою на миг испугала. Беатрикс поняла, что именно так он выглядел в сражении, таким видели его враги.

Не переставая лаять, Альберт бросился на помощь.

 — Нельзя, — тихо произнесла Беатрикс и, вытянув руку, показала на пол: — Место!

Лай мгновенно перешел в рычание, и пес послушно улегся на пол, хотя и не сводил с хозяина настороженных, внимательных глаз.

Беатрикс вновь переключила внимание на капитана. Тот тяжело, неровно дышал и тщетно пытался осознать, что происходит.

 — Кристофер, — тихо, осторожно позвала она, но, кажется, напрасно. В эту минуту слова ничего не значили.

Она обняла большого, полного сил мужчину и почувствовала, как он дрожит. Нежность заставила забыть о неловкости ситуации; пальцы сами собой принялись гладить густые волнистые волосы.

Альберт с недоумением взирал на странную сцену и тихо скулил.

Беатрикс повернула голову и увидела застывшую в дверях растерянную горничную: та стояла, держа в руках собранные вилки и ножи, и не сводила ошеломленного взгляда с причудливой пары на полу.

Самой Беатрикс не было ни малейшего дела до сплетен и досужих вымыслов, однако хотелось защитить Кристофера в минуту слабости. Капитан вряд ли захотел бы оказаться на виду, если бы понимал, что делает.

 — Оставьте нас, — тихо распорядилась она.

 — Да, мисс. — Благодарная горничная с готовностью вышла и плотно закрыла за собой дверь.

Беатрикс снова посмотрела на Кристофера: он, кажется, не заметил краткого диалога. Потом осторожно привлекла к себе взъерошенную голову, прижалась щекой к сияющим янтарным волосам и приготовилась ждать, пока собственное ровное дыхание не вернет спокойствие и самообладание.

Он пах чистотой, горячим солнцем, шафраном. Беатрикс прикрыла глаза и отдалась на волю новых, интригующих ощущений: твердое, напряженное, мужественное тело, утонувшие в массе пышных юбок колени.

Прошла минута, другая... счастливые мгновения останутся в памяти на всю жизнь. Разве можно забыть, как лежала в его объятиях в ярком квадрате льющегося из окна солнечного света, как впитывала его тепло, чувствовала на шее горячее судорожное дыхание? Если бы можно было навсегда остаться в этом блаженном мгновении! «Люблю тебя, — думала она. — Люблю отчаянно, безумно и бесконечно!»

Он поднял голову и смущенно посмотрел сверху вниз. В серых глазах застыл вопрос.

 — Беатрикс. — Взволнованный шепот заставил насторожиться, но теплые ладони ласково гладили по волосам, словно успокаивая. — Я сделал тебе больно?

Сердце сжалось, слова стерлись из памяти. Она покачала головой. О, как он смотрел! По-настоящему, как тот Кристофер, о котором она мечтала. Вот кто писал ей письма: заботливый, нежный, настоящий, восхитительный — такой любимый, что хотелось плакать.

 — Мне показалось... — Кристофер умолк и провел пальцем по горячей щеке.

 — Знаю, — прошептала она, вспыхнув от легкого прикосновения.

 — Я не нарочно.

 — Знаю.

Он посмотрел на приоткрытые губы... взгляд обжигал, манил. Ее сердце старательно трудилось, снабжая кровью занемевшие руки и ноги. Каждый вдох давался с трудом, заставляя еще плотнее прижиматься, еще острее чувствовать странную, волнующую близость.

Его лицо изменилось неуловимо и в то же время выразительно: на щеках появился румянец; глаза заблестели серебром. В тишине напряженно зазвенела туго натянутая струна, возможности пронзили воздух, словно пробившийся сквозь кроны деревьев солнечный луч.

Неужели он хочет поцеловать?

Из бесконечного множества слов осталось лишь одно.

«Пожалуйста».

Кристофер пытался унять дрожь. Сердце молотом стучало в ушах. Как же случилось, что ситуация вышла из-под контроля? Внезапный шум испугал, а дальше все произошло само собой. И вот оказалось, что он лежит на Беатрикс и пытается ее защитить. Точнее, пытается защитить ее, а заодно и себя. А как только гулкий шум сердца немного стих, пришло пугающее осознание совершенного преступления.

Сбил с ног беззащитного, слабого человека. Прыгнул, словно сумасшедший. О Господи! Он чувствовал себя растерянным, сбитым с толку, почти ненормальным. Наверное, поранил и, несомненно, испугал.

Надо было немедленно встать, поднять мисс Хатауэй, попросить прощения, успокоить. А вместо этого он неподвижно смотрел, как его пальцы гладят шею, прикасаются к голубой пульсирующей вене. Что же это за наваждение?

Давно уже он не держал в объятиях женщину. Ощущение оказалось настолько волшебным, что хотелось лишь одного: продлить наслаждение. Она лежала не двигаясь и удерживала с мягкой женственной силой. Ее пальцы бережно гладили затылок. Он никогда не видел таких синих глаз, прозрачных и темных, как бристольское синее стекло.

Кристофер попытался вспомнить, почему до войны так упрямо отказывался признать эту восхитительно чистую красоту. Приказал себе думать о Пруденс, но ничего не получилось. Оставалось одно: закрыть глаза и погрузиться в волшебные ощущения: теплое дыхание ласкает подбородок, аромат женственности волнует и навевает сладкие мечты, гибкое, податливое тело покорно прижимается каждой клеточкой.

Казалось, долгие месяцы и годы вожделения воплотились в одном-единственном миге, сосредоточились в хрупкой фигуре. Кристофер по-настоящему испугался возможного продолжения. Надо было немедленно подняться и отойти на безопасное расстояние, но единственное, на что он оказался способен, — это впитывать завораживающий ритм дыхания, угадывать очертания скрытых юбками ног. Ровное движение пальцев по волосам доставляло удовольствие и в то же время разжигало желание.

Он в отчаянии сжал хрупкие запястья и завел руки за голову.

Так лучше.

И хуже.

Взгляд манил, приглашал, дразнил. Свободная, не ограниченная условностями женственная воля притягивала, подобно мощному магниту, и мужское естество рвалось навстречу. Кристофер с восторгом наблюдал, как щеки медленно розовеют; так хотелось прикоснуться к нежной коже губами.

Но вместо этого он лишь покачал головой, стряхивая чары.

 — Простите. — Глубоко вздохнул и повторил: — Простите. Постоянно приходится извиняться. — Он невесело усмехнулся.

Запястья доверчиво сникли, уступили властным ладоням.

 — Вам не в чем себя винить.

Как же ей удавалось сохранять невозмутимость даже в этой сомнительной ситуации? Если не считать румянца, невозможно было заметить ни малейшего признака неловкости. Кристофер с досадой почувствовал, что его успокаивают, им руководят.

 — Но ведь я сбил вас с ног и рухнул сверху.

 — Это случилось бессознательно, помимо ваших намерений.

Попытка оправдать неприглядный поступок вызвала обратный эффект.

 — Намерения не имеют значения, когда на вас налетает кто-то в два раза больше и тяжелее.

 — Намерения всегда имеют значение, — уверенно возразила Беатрикс. — К тому же я привыкла, что на меня все прыгают.

Кристофер выпустил запястья.

 — С вами это часто случается? — ехидно осведомился он.

 — О да. Очень часто. Собаки, дети... все на меня наскакивают.

Что ж, вполне естественно. Опыт подсказывал, что ничего приятнее и быть не может.

 — К сожалению, я не собака и не ребенок, а потому не имею оправданий.

 — Горничная с шумом уронила поднос со столовыми приборами. Ваша реакция понятна и логична.