Турки вняли голосу рассудка и вступили в войну на нашей стороне. И даже попытались наступать на Каир, в результате чего англичане гнали их километров семьдесят, пока не отстали. Но это было неважно. Суэц теперь находился в зоне действия нашей авиации, Дарданеллы – в окружении, а сингапурской эскадре предстоял долгий путь вокруг Африки.
Ну вот, подумал я, дочитав обзорный доклад до этого места, а Беклемишев все жаловался, что его мадагаскарские боевые пловцы скучают без дела. Оно же само к ним плывет! Может, эскадра по пути зайдет на Мадагаскар, что было бы вовсе замечательно, но это все-таки не очень вероятно. А вот мимо Южной Африки ей никак не пройти, не заскочив на огонек либо в Порт-Элизабет, либо в Кейптаун. Ну а наше дело – организовать все так, чтобы этот огонек оказался поярче, горел подольше и в процессе горения сопровождался должными звуковыми, обонятельными и осязательными эффектами. Кто там командует, Черкасов? Ну этому советовать ничего не надо, а приказ у него уже есть. Так что скоро в тех краях появится то ли обшарпанная шхуна, то ли большая прогулочная яхта, то ли вообще антикварный колесный пароход, – это уже дело капитана, чем и под каким флагом в каждый момент времени будет являться его корабль-трансформер «Парадокс». То, что его многочисленная команда более чем наполовину состоит из негров, ни малейшего удивления ни у кого не вызовет. Ну а на всякий случай у Мадагаскарской базы есть две «Барракуды» – лодки хоть и маленькие, но способные защитить и себя, и корабль обеспечения.
Так, глянул я на часы, минуты через три придет Танечка получить очередную порцию работы – правда, совсем небольшую. Дело было в том, что ее агенты сумели организовать прослушивание защищенной линии, связывающей Лондон со Скапа-Флоу. В общем, пока ничего особо интересного они там не услышали, за исключением беседы Черчилля с адмиралом Джеллико. В данной же беседе премьер просил адмирала по возможности ограничить ущерб, наносимый немецким кораблям, а все силы сосредоточить на русских. Мол, Германия – это вынужденный враг, который еще может и перестать им быть, а Россия – враг давний и смертельный. И теперь предстояло подумать, как сделать так, чтобы сведения об этой беседе кайзеру доложила его разведка. Мне, конечно, тоже нетрудно рассказать Вилли такую историю, но лучше будет, если он ее узнает сам. Впрочем, особых затруднений тут не предвиделось, потому как Россия и Германия – союзники. А это означает, что между руководствами их спецслужб должны быть прямые личные контакты, одобренные на самом верху. Таковые были, я лично утверждал список Танечкиных сотрудниц, которые должны были тесно законтачить с руководящими лицами немецкой разведки. И теперь предстояло просто устроить очередную утечку информации.
После ухода Танечки мне позвонил Алафузов и сказал, что, если я не очень занят, он может показать мне интересный документ, только что полученный им из Москвы. И вскоре я читал обещанный образец эпистолярного искусства, оформленный в виде листовки:
«Господа, товарищи, граждане и гражданки России! Все, кому дороги святые идеалы Свободы! Настала пора подняться на борьбу с темной найденовской кликой, опутавшей своими щупальцами большую часть мира. Эта клика уже добилась того, что Россия из страны, уверенно идущей по пути развития свободной рыночной экономики, которая только и создает демократию и права человека, превратилась в сатрапию по древнеассирийскому образцу. Вместо развития частной собственности и демократии, которые только и могут обеспечить цивилизованное существование, Найденов пользуется отринутыми еще при Екатерине Великой варварскими методами, насаждая идею национального превосходства!!! Россия Найденова не берет западные страны за образец, не стремится повторить их успехи, а, наоборот, противостоит им и развязывает успешную мировую войну!!! Вовсю пропагандируются человеконенавистнические идеи, и волчьи уши антисемитизма торчат изо всех щелей! (Тут я не выдержал и заржал, представив себе эту картину.)
Найденов замахивается на самое святое, что изобрело человечество на своем пути к прогрессу, – на право каждого иметь частную жизнь!
Желание иметь частную жизнь – свойство полноценной личности! А появляется оно в результате владения частной собственностью, которая рождает частный интерес!!! То есть люди, не имеющие частной собственности, не имеют и интересов, никогда не осознают своих прав, не создадут Демократии, Прав человека, Цивилизации!!!
Братья и сестры, поднимем же свои голоса до высокой ноты протеста против преступлений захватившей власть в России кровавой банды!»
– Интересно, – хмыкнул я, – небось первые прочитавшие хохотали так громко, что обратили на себя внимание полиции? Кого это поперло, Гучкова, Родзянко или Милюкова?
– Родзянко.
– Да, я так и думал, а то откуда бы тут пассажи про священность частной жизни посреди уворованной собственности. Им уже в экономическом отделе Государственного комиссариата занимаются, так что подождите минутку, проконсультируюсь.
Увы, – сказал я, кладя трубку, – материал еще не полностью собран, просят две недели, а то пока на полноценный червонец немножко не хватает. Так что пусть еще маленько погуляет, повеселит публику, ну а потом уж мы предоставим ему возможность возвысить голос до самой высокой ноты, которую он только и сможет провизжать.
– Я вообще-то хотел предложить использовать его как приманку, – заметил Алафузов.
– Думаете, найдутся дураки, которые воспримут все это всерьез? Хотя, действительно, не стоит недооценивать народ, там, если поискать, кого только не отыщется. В общем, как получите отмашку в экономическом отделе, делайте с этим народным трибуном что хотите.
– Не такой уж это дурацкий текст, – покачал головой Алафузов. – Во всяком случае, тут ясно видна попытка вбить клин между вами и его величеством. Россия, видите ли, найденовская, а Георгий Первый при том Найденове вообще неизвестно кто.
– Плюньте, про это его величеству скоро седьмой год кто только не талдычит, он уже и смеяться перестал. Но и данную линию на всякий случай можете проработать, если считаете нужным.
На традиционном совместном ужине его величество заявил мне:
– Ну вот и кончается последний год той эпохи, когда этот мир был еще похож на тот, из которого ты родом. То есть начало одиннадцатого года еще имело довольно много общих черт, конец их уже почти не имеет, а грядущий двенадцатый пойдет и вовсе по какому-то никому не известному пути.
– Ага, – согласился я, – подумаешь, первый полет первого в мире самолета состоялся не там, не так и не тогда. Мелочь? Или бойня на Ляодунском перешейке, тоже никаких отличий от того мира. И черногорская война там тоже была, это я так плохо историю учил? А вот метеорит действительно падал и там, и тут. Так я тебе могу навскидку еще пару землетрясений предсказать и уверен, что сделаю это правильно. В общем, это ты зря, у нас давно уже все пошло совсем не так. Или ваше величество намекает, что все необходимые изменения уже произведены, вот только довыиграть войну, и мне можно собираться на Канары?
– Ты лучше поменьше всяких бумаг читай, раз тебе такое в голову лезет, – даже чуть испугалось величество, – а побольше времени с семьей, что ли, проводи. Твоему сыну, между прочим, скоро год будет. На Канары он собрался… Я ведь к чему веду? Начинается период, на котором у нас не будет уже никакой привязки к твоему прошлому, историю которого я знаю, кстати, если и хуже, чем ты, то ненамного. А кое в чем и получше. Так что забудь, пожалуйста, про отставку, к своим кошкам будешь в отпуск ездить. Каждый год на две недели, как порядочный государственный муж!
Да, подумал я, потягивая пиво, в чем-то Гоша прав. А именно: Россия бесповоротно свернула с того пути, что и привел к образованию мира, со всеми его особенностями, в котором я родился. И потянула за собой Германию с Японией, а почти все остальные страны поставила перед лицом серьезных перемен. И если бы я видел свою задачу только в этом, то действительно сразу после окончания войны можно было бы начинать думать о пенсии. Но ведь дело-то в другом. Перед нами открывается совершенно новый и никому не известный путь! И выходит, оставить Гошу одного – это значит ровно вдвое увеличить количество совершенных на этом пути ошибок. Так что увы мне и еще раз увы… Тут и вместе-то как бы не наколбасить чего-нибудь совсем неудобоваримого.
