Вдох получился глубоким, а выдох шумным. Вообще стало легко, словно громадный вес вдруг упал с плеч. Исчезли стеснение в горле и тяжесть в желудке, глаза перестало жечь, а горло саднить. Джон Пол улыбнулся, сам того не замечая. Все вернулось на круга своя: они были вместе, они препирались, они ехали навстречу неизвестности.

И невозможно было удержаться от легкой пикировки, просто для разминки.

— Хочу напомнить, что приказы здесь отдаю я, а ты им беспрекословно повинуешься. Как тебе это понравится?

— Да, сэр, конечно, сэр, как скажете, сэр! Кстати, пожарная лестница коротковата, пришлось прыгать на крышу твоей машины. Теперь на ней вмятина. Как тебе это понравится?

Они отвернулись в разные стороны, чтобы другой не видел улыбки. Да, все вернулось на круги своя, и это было прекрасно.

Джилли ждала, когда будет объявлено число жертв. Нетерпение заставляло ее кружить по номеру между окном и телевизором, настроенным на местный канал, но каждый раз, как на экране возникал оставленный взрывом хаос, она присаживалась на кровать и жадно впивала это зрелище. Что с того, что кадры любительской съемки были не особенно четки? Что с того, что она уже выучила их наизусть? Это был плод ее усилий, венец ее изобретательности, и Джилли готова была упиваться ими до бесконечности. Она благословляла небо за то, что оно послало к двум озерам болвана с кинокамерой и что тот снимал виды как раз в момент катастрофы. Правда, от самого взрыва был захвачен только кусочек, дождь обломков, летящий на лес, но и это было прекрасно. До этого камера скользнула по задней части дома, все еще целого и невредимого, и спектакль тем самым обрел целостность. Джилли жалела лишь об одном: что она не была поблизости и не нажала нужную кнопку сама.

Телефон зазвонил как раз тогда, когда клип кончился и на экране снова возникло торжественное (прилично к случаю) лицо диктора.

— Здравствуй, дорогой!

— Ты, конечно, смотришь телевизор? — с легкой заминкой спросил Монк.

— Как же иначе? Я бы искусала себе локти, если бы упустила такой шанс. Скажи, ведь вышло потрясающе?

— Да-да, конечно, — рассеянно подтвердил он. — Жертв пока две.

— Ничего, отыщется и третья. Дорогой, у тебя странный голос. Что-нибудь не так?

— Да вот… — Монк помолчал, подбирая слова, — я думал, не расстроилась ли ты, что не удалось все сделать самой. Но ты довольна — значит, все в порядке.

— Я не просто довольна, я на седьмом небе!

— Тем лучше. Я чертовски соскучился! Хочется…

— Знаю, знаю, чего тебе хочется, — проворковала Джилли.

— Ты в машине или на твердой земле?

— В машине, а что?

— А то, что лучше тебе свернуть на обочину.

Джилли понизила голос до чувственного шепота и начала в мельчайших подробностях описывать то, что сделает с Монком, когда они снова окажутся вместе. Ее забавлял звук его частого шумного дыхания — так дышит возбужденный кобель в погоне за течной сукой. Даже на расстоянии она могла играть мужчиной, как заблагорассудится.

— Ты готов ко всему этому? — прошептала она тоже сквозь частое дыхание, чтобы Монк думал, что и она вне себя от желания.

Вместо ответа послышался стон вожделения, доведенного до крайней точки. Еще немного чувственного шепота — и телефон донес до Джилли сдавленный крик удовольствия. Вообразив себе, что его породило, она усмехнулась и подумала, что в крайнем случае могла бы пойти в какой-нибудь «Секс по телефону». Заработок, конечно, далеко не покрыл бы ее нужды, но всегда приятно знать, что ты кое на что годен.

— Тебе полегче, дорогой? Уже не так одиноко?

— Обожаю тебя! — выдохнул Монк. — Жду не дождусь, когда увидимся. В тебе мое счастье!

— А в тебе — мое!

Простившись с Монком, Джилли снова принялась ходить кругами. Сумеет ли полиция опознать жертвы по останкам? Взрывчатка, должно быть, поработала на славу. Всем известно, что в таких случаях личность устанавливается по зубам, но как это сделать, если зубы разметаны по всей округе?

Джилли хохотнула.

Клип начался снова. Она бросилась к телевизору с тем же пылом, что и в первый раз. О, что за чудо! Что за несказанная красота!

Когда все, что можно сказать, было сказано и новости наконец закончились, Джилли достала из сумки кассету, с которой никогда не расставалась, сунула в видеомагнитофон и Уселась перед телевизором прямо на пол, чтобы продлить наслаждение. Сколько раз она уже видела эту запись? Сотни раз? Тысячи? Но Джилли знала: сколько бы времени ни прошло, эта запись всколыхнет в ней все те же мощные чувства.

— Теперь, я надеюсь, ты понимаешь, что должна была умереть, — произнесла она вполголоса.

Потирая руки, Джилли оцарапалась — один ее длинный ноготь слегка обломился. Пришлось заняться им, а заодно, раз уж время позволяло, и остальными. Когда алый лак высох, она снова сверилась с часами и увидела, что Монк вот-вот прибудет. Следовало поторопиться, чтобы встретить его во всем блеске, ну и, конечно, вознаградить. Как пес, которому удалось выполнить особенно сложный трюк, Монк ожидал свою сахарную косточку.

Какой цвет предпочесть? Пожалуй, девственно белый. В этом есть элемент извращенности, это ему понравится. Впрочем, ему нравится все, что бы она ни задумала.

Джилли облекла в белый прозрачный шелк свое тело, которое любила и ценила превыше всего на свете, и нанесла на губы толстый слой алой помады. Мужчины любят полные красные губы — это их заводит.

Как они рвутся к ней! Пусть рвутся. Это всегда пригодится.

Кэрри сообщили, что она находится в состоянии глубокого шока, и, хотя самой ей так не казалось, спорить она не стала, тем более что в самом деле заметила за собой некоторые странности.

Например, когда ее поднимали из расселины в постромках вроде парашютных, она рыдала взахлеб и бормотала бессвязно, как в горячечном бреду. То есть она вполне сознавала, что именно хочет сказать, но язык отказывался формировать слова.

Но чтобы шок? Шок — это уж слишком. Врачи! Им бы только выдумать хлесткий диагноз! Подумаешь, бессвязная болтовня! Главное, с головой все в порядке, а за это она могла поручиться.

Пока Кэрри несли на носилках к санитарной машине и пристраивали там бок о бок с бесчувственной Сарой, глаза слепило от вспышек — журналистская братия не заставила себя долго ждать. Попытки подняться ни к чему ни привели, и в конце концов до Кэрри дошло, что ее пристегнули к откидной койке. Выпростать удалось только руку, и она воспользовалась этим, чтобы вцепиться в свисающую кисть подруги по несчастью.

Впрочем, Сара вскоре очнулась от боли — ее ногой занялись прямо на ходу.

— Я смогу ходить? — было первое, что сорвалось с ее обветренных губ.

Потом она повторяла этот вопрос снова и снова, как заклинание, и хотя врачи наперебой уверяли, что все будет в порядке, остановиться не могла, пока не получила инъекцию сильного успокоительного. Почти сразу веки ее опустились, рука обмякла в руке Кэрри.

На ходу можно было разве что наложить шину. Саре померили давление и пульс, нашли их удовлетворительными и повернулись к Кэрри.

— Он убьет ее, убьет Эвери! Надо ему как-то помешать! Слышите, что я говорю? Он ее… он ее…

На этом Кэрри отключилась. Долгая бессонная ночь, голод и страх окончательно подорвали и без того ослабленный организм.

Она открыла глаза уже в больнице, на чистых простынях, и первым, что испытала, была боль. Болели все мышцы, словно кто-то на совесть измолотил ее палкой.

В голове стоял туман, мысли двигались вяло, с натугой. Что-то надо предпринять… насчет чего? Ах да, Эвери! Боже милостивый, надо помочь Эвери, пока не поздно!

Не без усилия приподняв голову, Кэрри обнаружила шнур с кнопкой вызова, прихваченный к краю простыни. Она потянулась к нему и вскрикнула от боли в сломанной руке, только теперь ощутив на ней тяжесть гипса.