— Да, и еще мой Дмитров! Он точно к утру копыта откинет со своим ПК.

— Ну а ты — на хрен?! Вообще, чего вы заколотились? Они окопаются, мы пойдем, с двух сторон поднимемся на господствующие высотки, от одной до взвода будет триста метров, от другой, Михаевой, — четыреста пятьдесят, по карте. Прикроем их подъем на нашу вершину и бегом спустимся к ним.

— Хорош спуск — две четыреста восемьдесят девять!

— Подожди, Михай. Ну, хорошо, а если нас там ждут?

— Если бы у бабушки был хрен, — она бы дедушкой звалась и всю деревню поимела. Что вы сопли распустили, в самом деле?! Третий день ноете, то это — не так, то тут — не эдак!

— Да, конечно! Вам еще почти год тарахтеть, а у нас приказ через месяц!

— Ну, тебе, Яха, точно до февраля жопу греть. Находишься еще до дембеля!

— Ой, какая радость! Утешили!

— А ты чё, мне предлагаешь одному лазить с Эдичкой и Дмитричкой?

— Ну-ну! А мне что — тоже до Нового года сидеть тут с вами?

— Да! Пока ты мне из Савенева не сделаешь отличного «замка», будешь торчать, как слива в жопе, хоть до восьмого марта! Все — пора. Еще переть и переть!

Поднявшись, лейтенант яростно зашипел в ночь:

— Подъем, подъем! Хорош тащиться! Еще и не прошли ничего, а вы уже повырубались! Тоже мне, альпинисты-подводники.

— Как подготовили взвод, товарищ лейтенант!

— Это че, меня подкалываешь, что ли?

— Да нет! Это я о том, как воспитывать солдат, когда замкомвзводом стану. Мысли вслух!

— Ты у меня заместителем командира полка станешь, по уборке полковой параши, говнюк! Ты у меня дошутишься, Савенев! Ты смот-три, разошелся, засранец! Отошел, что ли?! С-сучара!

К часу ночи Яша понял, что самому Дмитрову не дойти. Каждые тридцать-сорок метров, он, с грохотом роняя пулемет, падал на камни и, широко разевая пересохший рот, с хрипом хватал тяжелый, душный воздух. Следом за ним падали и все остальные. Более-менее держались «деды» и взводный. Молодые же, казалось, после следующего перехода в пятьдесят метров, упадут и больше уж никогда не поднимутся.

По своему опыту Яша знал, что так может продолжаться до бесконечности, и солдаты, ничего не видя и не слыша, падая и поднимаясь, подобно автоматам, будут идти, и идти, пока не придут на место. Но вот этот боец…. Вот он-то может и не дойти, а тащить его ох как не хотелось бы.

— Слушай, взводный, давай Дмитрика разгружать помаленьку.

— Че так?

— Та…. Еле ползет, его мать!

— Ну, хорошо, бери Лерчика и — вперед, по очереди. И вообще, чего ты до меня пригребся, сам все знаешь!

— Лерчик нам наверху пригодится, свеженький. Я Саву возьму.

— Да бери!

— Сколько нам еще?

— Ща посмотрим. Михай, сюда давай!

Когда солдаты прикрыли телами огонек фонарика, взводный определился по карте.

— Ну вот, судя по огням того кишлака, а это, должно быть, малый Дайрам, мы пока что не сбились. А, значит, где-то на середине перевала. Нам еще подниматься почти километр, кстати, начинается самое интересное — камни, потом спуск до «одна триста тридцать три» и подъем на нашу, родимую — «две четыреста восемьдесят девять». Вот сейчас… Ага, нашел. Смотрите. С этой седловинки разделяемся. Вот, Михай, твоя — безымянная. А вот она, Яха, и наша — «две двести тридцать». По карте камешки, и ладненько. Да?

— Да уж, если в камнях никого.

— Начинается! Сава! Ко мне! Подарок у меня для тебя есть, вернее, у Когана. Вот уж он тебя порадует!

Сержант Савенев с хрустом разломившись поднялся и пошел вверх по склону к группе взводного.

— Чего там, Яха?

— Да так, Дмитрик подыхает.

— Ура…

— Бери ПК, замудохаешься — скажешь. Мешок пусть пока сам прет.

— Яша, я еще ничего, я сам, не надо меня тащить! Я отдохнул, сам пойду!

— Умолкни.

— А кто тебе сказал, что тебя понесут? — вмешался сержант Савенев. — Ну, Яков Семенович, и разбаловали же вы своего подопечного!

— Ладно! Нам еще идти ровно столько же, успеешь наприкалываться!

— Ты что, серьезно?!

— Угу, а ты думал тут шуточки тебе! Все, пошли. Вставай, Дмитрик, мать твою, бля, — уже все поднялись!

— Спуск оказался еще хуже, чем подъем. Казалось, не будет ему ни конца, ни края. В таких случаях обычно сбегали, прыгая боком, будто горные козлы, увязая по щиколотки в песке и щебне. Но стояла азиатская ночь, и ни яркие бесчисленные звезды, ни такая же луна, не могли осветить непроглядной темени.

— Солдаты уже не чувствовали ног: колени предательски подгибались, и последний отрезок спуска взвод проделал в основном на задах. А тут еще Эдичка Чернобай, потрясающее взводное ЧМО, умудрился споткнуться и метров десять проехать по склону мордой вниз. Солдаты полчаса тащили его едва ли не на руках, пока он кое-как не пришел в чувство. Весь взвод совершенно потерял счет времени. Только лейтенант вместе с Михаем, зло матерясь сквозь сжатые зубы, после каждого привала пинками поднимали своих бойцов. Да Яшка Коган время от времени безапелляционно всучивал кому-нибудь дмитровский ПК. Сам Дмитрик в это время, как правило, лежал на спине, упершись неподвижным, мертвенным взглядом в ущербную луну.

К трем часам взвод подошел к последнему перевалу. Лейтенант, грохнувшись меж камней, сипло прошипел:

— Полчаса. Привал. Михай, Яха, Сава…. Значит, так: на подъем тридцать минут, потом разбиваемся. Савенев — за старшего. Зароетесь и сидите как мыши, пока я вам сигнал не подам. Ясно?!

— Во, новости! А вы куда?

— По бабам, сынок, по бабам!

«Две двести тридцать» оказалась крутым скальным монолитом в цепи точно таких же, рассыпанных вокруг господствующей высоты — «две четыреста восемьдесят девять». Благодаря крутизне и обилию базальтовых обломков, усеявших склон вершины словно ежовые иглы, солдаты поднялись наверх чуть ли не ползком. Часть нагрузки перераспределилась на руки, и тройка поднялась на скалу почти не запыхавшись.

Близость конечной цели как бы влила в ребят новые силы. Завалившись меж двух глыб, взводный даже позволил себе роскошь — закурить. Рядом, как верная собака в ногах хозяина, упал Лерчик и, прижав к животу непомерно большой для его роста ПК, напряженно пытался восстановить дыхание. Последним вскарабкался Коган.

— Как, взводный, мы курим или нет?

— Давая ему прикурить, лейтенант только сейчас заметил за спиной у Яши ствол пулемета.

— Ты чего, Яшка, совсем долбанулся, что ли?! Ты чё, у Дмитрова ПК забрал?

— А на хрен он ему сейчас нужен?

— Нет, это свихнуться с вами можно! Да мы внизу людей оставили без одного пулемета.

— С него сейчас пулеметчик…

— Да кого колышет, какой он пулеметчик! Сава бы взял, на крайняк! Нет, вы меня доконаете когда-нибудь! Лерчик, твою мать, хорош валяться! Оборону занимай!

— А где занимать-то?

— Где больше нравится. На — покури, пока мы тут разберемся. Яха, пошли.

— Начинало светать. В предрассветных сумерках отчетливо просматривался притихший Файзали, смутные тени, в полукилометре карабкавшиеся на безымянный скальный массив, и горстка солдат, словно тараканы, копошившиеся в трехстах метрах ниже.

— Значит, так, Яха. Кишлак отсюда, как на ладони, «две четыреста восемьдесят девять» тоже. Улавливаешь?

— Угу.

— Молодец! Выходи на связь и доложи ротному, что мы засели на трех сопках над кишлаком. Вон, смотри — Михай со своими поднялся.

— Товарищ лейтенант, сами говорите.

— «Вишня — три» на связи. Мы разделились. Прикрываем остальных. У нас тихо, а у вас?

— У тебя по правую сторону сигналят со скал.

— Это Михай, еще с двумя бойцами.

— Кто с взводом?

— Савенев.

— Когда вы выйдете на «две четыреста с лихером»?

— Сейчас спускаюсь и идем.

— На «две тридцать» оставляешь людей?

— Да. Яху и Лерчика.

— Не мало?

— У них два пулемета. Дмитрик подыхает.

— Слушай, «третий». На твоей, кажется, пусто, но ты не расслабляйся. У нас тут тоже пока тихо, но полчаса назад заметили, что на перевале кто-то кучкуется. И разведка еще не подошла. Если все нормально, они должны сейчас входить в сады. А там — сам понимаешь…. Если у них что начнется, ты со своими в кишлак не пойдешь, не по зубам. Нам тут с одной ротой делать нехрен. По левую сторону от тебя тянется хребет. Если я дам три красные подряд, бери своих за гриву, и бегом по гряде к нам. До седловины мы вас в любом случае прикроем, а там и сами подойдем. Все понял? Аккуратненько там. Все!