Много наших могил от Москвы до Берлина. Илы лежат везде. И чем дальше на запад, тем их больше.
Везде лежат наши соколы, ребята из штурмовых авиаполков. Лежат три состава и нашего 946-го, а затем 189-го гвардейского штурмового авиаполка.
А я все еще лечу. Снится иногда: лечу. Может, к ним и лечу.
– Из маршевой роты попал я в команду аэродромного обслуживания. Был зачислен в 137-й батальон.
Вначале была Малая Вишера под Новгородом. Шел сорок третий год. Конец ноября.
Служил я в стартовой команде. Провожали самолеты в полет и принимали.
На нашем аэродроме базировались два авиаполка: истребительный и штурмовой. Истребители были разные. Сперва Ла-5. Потом Як-9, Як-9У. Хорошие самолеты. Немцы их боялись. Были и американские «Аэркобры». Но летчики их не хвалили. А хвалили штурмовики Ил-2.
Наша задача была выкладывать на взлетной полосе в конце аэродрома полотнище буквой «Т».
Взлетали самолеты по одному. Делали круг, строились и уходили на задание. Назад часто прилетали не все, строя уже не держали. Прилетали подбитые. Другой раз летает над аэродромом, а шасси выпустить не может. Садились на живот. Если опытный летчик, то еще ничего. И сам, смотришь, живой, и машина восстановлению подлежит. Правда, масляный радиатор обычно сразу отлетал. Но иногда и летчики разбивались, и самолеты горели.
По первости потери были большими. Редко когда возвращались без потерь. Звено полетело – одного или двух обязательно потеряют. Немцы часто бомбили нас на аэродроме. У нас, у каждого, вдоль взлетной полосы были вырыты окопы. Немцев мы определяли по гулу моторов. Еще издали. Вот, бывало, налетят, все накроют: и зенитные расчеты, и наши самолеты…
Последний раз нас бомбили в Чехословакии. На наш полевой аэродром налетели сразу несколько десятков немецких самолетов. А у нас в небе, как назло, ни одного дежурного истребителя. Все улетели на задание. А штурмовики только прибыли, и техники их еще не успели подготовить.
Когда немцы налетели, мы сразу бросились к своим окопчикам. С нами оказался майор из батальона аэродромного обслуживания. Так этот майор тоже спрятался в окоп и сверху прикрылся куском фанеры.
Немцы отбомбились, улетели. Мы вылезли из окопов, стали подтрунивать над майором. Из наших никто не пострадал. Кто-то из ребят и говорит: «Спасибо вам, товарищ майор! Если бы не ваша фанера, засыпал бы он наши окопы бомбами…» А майор и сам посмеяться не прочь. Живой! Можно и над собой посмеяться!
Но тяжелее всего было летчикам. Очень часто они прилетали ранеными. С перебитыми ногами. Чаще всех гибли стрелки штурмовиков. Бывало, прилетит Ил-2, на плоскостях дыры от пуль, стрелок откинулся, весь в крови. Чтобы сбить нашего штурмовика, немецкие штурмовики старались сперва убить стрелка. Тогда самолет беззащитен. А у стрелка был хороший пулемет – ШКАС. Они его боялись. Попадешь под очередь такого пулемета – все, отлетался.
Помню, под Киевом хоронили стрелка, молодого парня, Березюка. Тоже мертвый домой прилетел.
– Воздушным стрелком Ил-2 я стал совершенно случайно.
Это произошло 2 ноября 1943 года. Наша 230-я Кубанская штурмовая дивизия поддерживала десант морской пехоты. Морпехи в тот день высадились северо-восточнее Керчи и вели упорные бои. Немцы пытались сбросить десант обратно в море.
На старте стояла шестерка наших Илов в боевой готовности. Группу должен был вести штурман полка майор Коновалов. Вылет задерживался. И у людей затеплилась надежда: авось его и вовсе не будет, вылета, ведь боевой день уже закончился. Но нет – последовала команда: лететь на Эльтиген.
Самолеты уже начали разбег перед взлетом, когда из последнего штурмовика выскочил сержант-стрелок. Он катался по земле и в истерике кричал: «Не полечу!» Сержант только что вернулся из госпиталя после тяжелого ранения. Был сбит, летчик погиб, а его вытащили из горящей машины наши пехотинцы.
Подбежал командир полка: «Марш отсюда!» Увидел меня, приказал: «Парашют!» Я схватил парашют, побежал к самолету, еще толком не соображая, что произошло, чуть не на ходу залез в кабину стрелка.
Я хоть и не был штатным стрелком, но стрелять умел неплохо. Какой оружейник не владеет оружием? Вот и я, будучи оружейником штурмового авиаполка, умел стрелять из всех видов вооружения, которым был оснащен Ил-2.
Ил пилотировал младший лейтенант Мансур Зиянбаев. Это был его второй боевой вылет.
Взлетели. Мансур догнал над аэродромом истребителей прикрытия и занял место замыкающего в шестерке штурмовиков.
Над Эльтигеном дым, видны всполохи разрывов снарядов и бомб. Падают сбитые самолеты. Мы с ходу сбрасываем бомбы, делаем разворот, снижаемся, стреляем из пушек и пулеметов. Проходим вдоль плацдарма. С земли из немецких траншей по нашим машинам бьют из всех видов оружия. К нам прорываются «Мессершмитты». Но прикрытие на месте, наши истребители перехватывают их, завязывают бой, и мы вырываемся из этого ада живыми.
Но не зря перед взлетом сержант выскочил из машины, он будто чуял свою смерть: при сборе группы после штурмовки наш самолет, как это часто бывает с замыкающими, отстал. Такой самолет всегда подарок для истребителей, его сбивают в первую очередь. И вот «Мессершмитты», их было два, кинулись на нас. Первую атаку я отбил. Но это их не остановило. К тому же несколько крупнокалиберных пуль попало в наш самолет. Было повреждено переговорное устройство. Летчик уже не мог слышать меня и делать необходимые маневры. Наше счастье: один из ЛаГГов прикрытия, видя нашу беду, оторвался от своей группы и на свой риск, в одиночку, повел нас. И все же немцы прекрасно понимали свое преимущество. Они парой пошли на наш самолет. А Зиянбаев почему-то стал уходить на максимальной скорости по прямой – как раз то, что и нужно в таких случаях мессам. Я взял в прицел ведущего и, когда тот сократил расстояние между нами до 100 метров, нажал на гашетку. И видимо, попал, потому что «Мессершмитт» как ужаленный взмыл вверх. А там его тут же перехватил ЛаГГ прикрытия. Смотрю, пошел вниз с черным шлейфом. Но, увлекшись им, я совсем выпустил из виду ведомого. А он тем временем подобрался к нам внизу и завис в мертвом пространстве, где я его уже не мог достать. Приготовился к атаке. Немецкие истребители знали, что бронированный Ил-2 снизу можно было поразить только с близкого расстояния. Знали и то, что турель стрелка имеет ограниченный угол стрельбы.
Опасность всегда страшна своей неожиданностью. Когда мессер завис под нашим подбрюшьем, по всем канонам воздушного боя это означало для нас только одно: конец. Осталось последнее – стрелять через фюзеляж своего самолета. Во фронтовой газете я однажды читал, что так стрелял стрелок-радист бомбардировщика, атакованного истребителями, и отбился. Но можно перебить тяги рулей, и тогда уж точно – хана. И я подумал: не все ли равно, кто перебьет наши тяги, я сам или месс…
Я прицелился примерно. Потому что точно прицелиться было нельзя. И ударил из своего пулемета через фюзеляж. Зиянбаев, видно, решил, что нас достала очередь немца, и моментально скользнул влево. Это нас спасло: короткая очередь «Мессершмитта» нас не задела. Но зато немец как раз напоролся на мою длинную очередь. Буквально передо мной немецкий истребитель перевернулся через крыло и рухнул вниз. Я даже не видел, что чтобы он горел. Просто рухнул.
Так мы выжили.
Но до базы оставалось еще далеко. Фюзеляж весь разбит, щепки торчат в разные стороны. Я смотрел на них с ужасом. Мне казалось, что вот-вот фюзеляж и вовсе отвалится. И решил я проверить, не задеты ли тяги рулей. Иначе при маневре они могут просто-напросто не выдержать и оборваться. Раскрыл «райские врата», так в шутку мы называли бронированные створки, которые прикрывали стрелка снизу, и полез проверить тросы. Они оказались в порядке.
ЛаГГ то и дело взмывал надо мной, шел рядом, и летчик делал знак рукой – что-то настойчиво хотел нам сообщить.
Так дотянули до своего аэродрома. Сели благополучно. Зиянбаев зарулил на стоянку. Сопровождающий нас ЛаГГ приземлился перед нами. Мы с Мансуром вылезли из кабин, посмотрели друг на друга, на развороченный фюзеляж своего самолета и молча побрели на командный пункт. У входа стояли командир полка и командир звена истребителей, прикрывавших нас.
