Надо было скорее тянуть к линии фронта. Я и начал маневрировать и за счет потери высоты набирать скорость.
На мой маневр немец ответил своим. Он отвалил в сторону, сделал переворот через крыло и стал заходить в атаку. «Стреляйте!» – снова закричал я экипажу. Было совершенно ясно, что теперь-то уж немец атаковал по-настоящему. Впереди линия фронта, и упускать нас ему конечно же не хотелось. А летчик он был хороший, мы в этом убедились. А теперь наступала минута, когда он хотел продемонстрировать нам, какой он стрелок. «Огонь, мать-перемать!..» Тут уж выражений не выбираешь. Два экипажа не вернулись, вот и нам, думаю, та же судьба… А ребята мои молчат, не стреляют. Ни единого выстрела с нашего борта.
И тут за немцем – откуда ни возьмись – увязался наш одиночный истребитель. Немец сразу прервал атаку, сделал необходимый маневр, чтобы уйти от трассы, выпущенной нашим истребителем. Они завертелись в небе, завязали свой бой. И когда мы были уже на довольно большом расстоянии, стрелок закричал: «Сбил! Дымит! Падает!» Я спросил: «Кто кого?» Он ответил: «Понять трудно».
Вот и наш аэродром. Садимся.
На земле сразу начали разбираться, почему не стреляли пулеметы. И что оказалось! Оружейники так густо смазали подвижные части пулеметов, что они едва двигались. Дело чуть не до драки дошло. Комполка тут же приказал привести в порядок пулеметы на всех машинах и сказал, чтобы помалкивали, потому что, если о случившемся станет известно в особом отделе, оружейников ему придется подбирать новых…
Вечером во время ужина к нашему столу подошел молоденький лейтенант в летной кожаной куртке. Спросил, не мы ли сегодня были на самолете СБ в районе Серпухов – Медынь – Мятлево? «Мы», – говорю я, а сам думаю: на особняка вроде не похож… Тогда он представился: «Младший лейтенант Женя Григорьев!» Так и сказал: «Женя Григорьев!» Попросил нас всех, весь экипаж, зайти в штаб истребительного полка и подтвердить, что он вел бой с немецким истребителем и сбил его. Мы все трое обняли его, нашего спасителя. Забыли про ужин. Пошли в штаб истребительного полка. Он был тут же, неподалеку. Написали рапорты: да, наблюдали воздушный бой, да, мессер задымил и завалился.
В августе 1942 года я неожиданно получил письмо от своего брата Виктора. Виктор воевал в штурмовой авиации. Он писал, что недавно, мол, в своем полку встретил старшего лейтенанта Женю Григорьева, что тот рассказал ему о нашей встрече на аэродроме Дягилево. Витя намекнул в том письме, что находится в районе Сталинграда.
Это было первое и последнее письмо от него. Написано оно было наспех. Витя даже забыл впопыхах указать обратный адрес, номер полевой почты.
И вот в 1975 году, когда отмечалось 30-летие Победы, меня пригласили земляки на родину, в школу, где мы до войны учились. Моя родина – Россошь Воронежской области. И там, на родине, я встретил полковника Алексея Григорьевича Емельянова, бывшего штурмовика. Он воевал с моим братом Виктором в одной эскадрилье. Он-то мне и рассказал, когда и как погиб брат: 28 ноября 1942 года на сталинградском участке фронта. Цель, по которой они работали, именовалась Питомник. Виктор повторил подвиг капитана Гастелло. О нем писали газеты.
Алексей Григорьевич рассказал, что да, действительно, их полк прикрывали истребители, и среди них был Женя Григорьев. Он всем запомнился постоянной жаждой летать и драться. Запомнился он и тем, что первым в истребительном полку погиб в воздушном бою над Сталинградом.
И я запомнил его. Они оба, брат Виктор и истребитель Женя Григорьев, в моей памяти рядом. Они мне оба братья.
– Зимой, под Наро-Фоминском, неподалеку от Петухов или Петушков, не помню в точности название той деревни, готовились мы к наступлению. Подошли к нам моряки. На усиление. На прорыв. И откуда их прислали? Все в черных бушлатах. Пошли в атаку. И как вылезли на снег, черные на белое поле, так их немец всех и положил. Шрапнелью начал бить. И бил, и бил. Потери и у нас были большие. А моряки если кто и выжил, то только раненые, которых вынесли санитары.
– В период боев под Москвой наша 112-я танковая дивизия некоторое время держала оборону под Серпуховом. Потом нас перебросили на другой участок фронта, под Тулу.
11 декабря 1941 года стрелковый полк нашей дивизии вел ожесточенный бой за деревню Струково. В этот день мы с Гавриленко получили приказ: на двух машинах срочно доставить в Струково боеприпасы. Лейтенанту Москаленко было поручено возглавить и провести доставку.
По основной дороге проехать к Струкову было невозможно: проселок простреливался немецкой артиллерией и минометами. Приказано было ехать другим путем. Но и другая дорога была небезопасной. Мы знали, что на выезде из Тулы нам предстоит перебраться через минно-противотанковую полосу. И это было первым испытанием.
Я ехал впереди. За мною держался Гавриленко. Вначале мы ехали по шоссе, потом свернули на проселок. Вскоре догнали колонну, тоже из двух машин. ЗИС-5 тащил на прицепе походную кухню. За кухней, вплотную, шел ГАЗ-АА.
Мы знали примерный ориентир безопасного прохода через минное поле: от окраины Тулы – в лес, а там – по льду замерзшей речушки. И так, по льду той речушки, и ехать до самого Струкова. Но смотрим, не доезжая ориентира, впереди идущие машины свернули прямо в поле и смело, прямиком, дунули к лесу. Я обрадовался: должно быть, думаю, новый проход сделан в минном поле и водители его уже знают. Зарулил я в их колеи и потянулся за впереди идущими машинами. Но не проехали мы и 100 метров, как впереди, в колонне, раздался сильный взрыв. Высокий серый клуб дыма и гари, куски мерзлой земли и автомобильной обшивки… ЗИС-5 напоролся на противотанковую мину. Шедший следом ГАЗ-АА тут же свернул влево и ринулся вперед. Но буквально через несколько секунд прогремел второй взрыв.
Я остановил свою машину. Остановился и Гавриленко. Мы выскочили из кабин и побежали к месту взрывов. У машин оторвало задние мосты. У ГАЗ-АА кузов раскидало по щепочкам, раму выгнуло так, что кабину развернуло под углом. Кухню оторвало и отбросило в поле. Водители и люди, сидевшие в кабинах, были кто контужен, кто легко ранен.
Мы поняли, что разворачиваться нам нельзя, кругом минное поле и мы находимся в его центре, вернее, на выезде. Лейтенант Москаленко сделал расчет и сказал: «Там есть еще одна мина. И если мы поедем впритирку мимо разбитых машин, она должна остаться как раз между нашими колесами. Давай, Кареев, дуй вперед! Полк ждет боеприпасы!»
Вперед так вперед. Такова судьба фронтового шофера. Сел я за руль своей машины, включил передачу. Мне крикнули: «Держи скорость!» Я напряженно смотрел вперед. То, что я тогда чувствовал, может понять только тот, кто хоть раз ездил по минному полю.
Разбитые машины стояли очень плотно. Проскочить между ними, да еще на скорости, можно было только впритирку. В голове: а вдруг ударюсь бортом в одну из машин и меня занесет? Или, хуже того, зацеплюсь, развернет… Во-первых, могу налететь на ту, третью мину, которую Москаленко определил как последнюю. Во-вторых, а вдруг эта, третья, не последняя? А в-третьих, в кузове от удара могут сдетонировать снаряды и мины для ротных минометов, и тогда уж точно – прощай, мать родная… Успел подумать я и о том, что ту, третью, будь она и вправду последней, по небрежности или специально, саперы могли поставить не по правилам, которыми при расчете руководствовался лейтенант Москаленко, кое-что смысливший в саперном деле. Вот тебе и один шанс против четырех…
Я разогнал машину насколько мог. Педаль газа на всю катушку! Руль держал так, что потом пальцы едва разжал. Опомнился, лишь когда машины остались далеко позади. Лес рядом. Мчался к нему и все ждал взрыва. Но Бог миловал. За мною ехал Гавриленко с лейтенантом. В лесочке остановились. Покурили. Посмеялись. Посмотрели на свой след в поле. Перестроились: Гавриленко поехал первым.
Вскоре нашли съезд на лед замерзшей речки. Речушка была узкой, русло порой круто поворачивало то влево, то вправо, то почти в обратную сторону, а потом опять назад. Мы старались держать предельную скорость. Давалось это непросто. На поворотах нас так заносило, что бортами мы цепляли берега. У меня аж дух перехватывало. Никогда прежде я так лихо не ездил. А тут еще с таким грузом. Я смотрел на идущую впереди машину, на то, как о мерзлые берега бились ее борта, и думал с ужасом, что вот-вот рванет. В кузове Гавриленко были мины для ротных минометов и пехотные гранаты. Мины были полностью готовы к стрельбе: со взрывателей были сняты предохранительные колпачки. Иногда приходилось тормозить, но машины волокло прямо в береговые обрывы. Я боялся пробить радиатор. Вскоре лес кончился, и мы выехали в поле.
