- Птеродактиль что ли?

- Если бы этот птеродактиль взлетел, вернее, потом приземлился, то там никого в округе живых не осталось бы.

- Ясно! Хорошо, что динозавры не летают! – философски перефразировал я популярное выражение, бытующее на родине моего двоюродного тела, впрочем, уже бывшего тела, и вспомнил. – А что, эта курица-переросток тоже заставляет своих почитателей червяков собирать?

- Как ты догадался? – хохотнул волк таким рыком, что мне почему-то захотелось спрятаться куда подальше. – Только там нет бегемотообразных обжор. Вместо них живут кроты, непонятно чем питающиеся, но знатно удобряющие землю. Проблема в том, что кроты тоже размером с паровоз, так что тамошним черведобытчикам постоянно нужно уворачиваться от кротов, своего попечителя и массы других врагов.

- Волков, например… - съехидничал я.

- Ну и волков, - не стал отрицать Шерман. – Только я предпочитаю честный бой, как с теми гориллами. Потому и слоняюсь больше по лесу.

- Ладно, пошли к твоему куриному богу, он хоть говорить-то умеет?

- Кто его знает. Но идти туда долго, так что лучше залазь на спину – так быстрее будет.

Мы продолжили путешествие а-ля Иван царевич и дурак по совместительству, только мой серый волк не носился на реактивной тяге по тридевятым государствам, а равномерно трусил по невидимой тропинке среди бесконечных зарослей мертвых деревьев. До вечера, как и предполагал Шерман, мы никуда не добрались. Однако волк предпочел не останавливаться и продолжил вести меня в совершенно непонятном направлении почти в полной темноте.

По-дороге у нас было время обсудить волчью жизнь. Весь этот мир, по словам лохматого приятеля, представлял собой серую безжизненную пустыню, поросшую мертвым лесом и такой же серой сухой травой. Местами встречались «оазисы» выживания небольших групп существ, кучкующихся вокруг своего повелителя – кого-нибудь из темных ангелов. Те отличались от остальных неприступными размерами, произвольно отвратительной внешностью, несъедобностью и вздорностью. Все остальные были тем, что осталось от человеческих душ. И все были съедобны… причем единственно съедобны, кроме что дьявольских прикормок в виде молока или яиц. Даже гигантские бегемоты и кроты были съедобны, только что труднодоступны и способны жрать отвратительную грязь этого мира. В результате, жизнь большинства попадающих сюда существ была мучительной, но недолгой. И избавлением скорую смерть назвать было нельзя, ведь дальше этих несчастных ждали лишь новые извращенные пытки.

Так бы мы и двигались к своей цели, лениво переговариваясь по пути, если бы наш путь сквозь черный лес не был прерван самым неожиданным образом…

Я ничего не почувствовал: как ехал у волка на спине в полной темноте, так и въехал в новую темень, такую же мрачную, но уже другую – без коряг и болотной жижи. Шерман только успел рыкнуть: «Снуфы!» – и тут же понеслась нелегкая.

Единственное, что мне удалось разобрать, это какие-то фигуры в балахонах и одно, опять-таки наполовину свинячье, наполовину человечье рыло, с серой сморщенной кожей и злыми холодными глазами. Я даже не успел соскочить с волчьей спины, как нас затянула карусель кошмаров.

Сначала было впечатление, что наши с Шерманом головы уехали вперед, а ноги, лапы и хвосты остались сзади. Нас словно натягивали на гигантский инструмент: то ли вместо струн на гитару, то ли на барабан вместо кожи. При этом тело пронзила дикая скрипящая боль, а мы перемешались друг с другом, и я уже не мог отличить, где он, а где я. Мы только в унисон выли и лаяли от боли. До нашего сознания донеслась мысль-шепот:

- Ну что, будете еще помогать людишкам?

Я громко взвыл в праведном возмущении:

- Конечно, будем, скоты вы конченные! Ужо погодите, я до вас доберусь! Развоплощу всех к чертовой бабушке!

Мое запугивание, а тем более такое непочтительное отношение к праматери ихнего племени, явно снуфам не понравилось, и я почувствовал, что по нам стали наноситься удары, примерно как по струнам или барабану. В результате мы уже подвывали в ритме сумасшедшего рок-н-ролла, а темные балахоны снуфов стали кружить вокруг нас в дикой пляске. Спустя какое-то время до моего сознания донесся шипящий от злости вопрос:

- Вы все еще хотите кому-то помогать? – и я почувствовал, что Шерман вот-вот сдастся.

И в самом деле, волк стал ломаться, не зная, как повежливее меня предать:

- Я… я…

Тут меня взяла такая злость на этих чертей, что я не удержался и рявкнул:

- Еще как хочу! Сволочи, вы же играете без правил! Никакой возможности на исправление душе не даете! Вот, гады! – одновременно с руганью я непроизвольно «высунулся» из-под защиты.

Ох, как тут бабахнуло! Я не очень понял, что произошло: может, мы были в этот момент на втором уровне мира, может, моя сущность вступила в реакцию с этими снуфами, но я запомнил только страшно ослепительную вспышку и всеобщий визг и вой, в том числе и свой.

***

Очнулся я от каких-то толчков. Вокруг было светло. Мою щеку опять ткнуло что-то влажное и холодное. Я повернул голову, и это мокрое и холодное угодило мне в рот.

- Тьфу ты! С волком еще целоваться не хватало.

- Ну, извини, - буркнул Шерман. - Я думал, ты совсем того… лежишь тут, уже неведомо сколько, и не шевелишься. Ты хоть посмотри, куда нас вытащил!

Волк сидел, как верный пес, поджав хвост и ожидая моей реакции. Я сообразил, что от меня требуется посмотреть вокруг и, послушно исполнив волчью просьбу, обомлел: мы находились посреди весьма милой зеленой лужайки, окруженной таким же зеленым лесом. Не хватало только цветов и голубого неба, но все равно, контраст с предыдущим миром был поразительный.

- Значит, получилось? – я попытался осторожно воодушевиться.

- Да, мы определенно поднялись, а не опустились, - удовлетворенно проворчал волк. – Но, как видишь, я все еще в шкуре зверя. Значит, очень высоко мы вряд ли запрыгнули.

- Эх, лиха беда начало! – воскликнул я припомнившейся бессмыслицей и развил эту «глубокую» идею. – Получается, что за неполные сутки мы сумели выбраться из одного мира. Что ж, вполне неплохой темп. А не знаешь, сколько еще таких прыжков нужно сделать, чтобы добраться до чистилища?

- Спроси, чего полегче, - рыкнул в ответ Шерман. – Я же там и не был, сразу глубже ушел. И потом, смотря куда прыгать. Если вбок, то хоть тысячу раз – никуда из этой ловушки не выйдешь.

Я почувствовал, что совсем оправился от удара по чертям, поэтому уселся и еще раз оглянулся вокруг:

- И все-таки, мы определенно вырвались наверх.

- Если бы не ты, не видать мне больше зеленой травы… - признался волк. – Только в этом мире ни ты, ни я не знаем, куда идти и что делать.

- А, ерунда! Ноги сами куда-нибудь выведут. А там, главное, проявить участие и сочувствие, и, глядишь, опять со снуфами встретимся.

- Нравится мне твой идиотский оптимизм, - усмехнулся волк. – А если бы мы очнулись посреди абсолютно безлюдной пустыни?

- Тогда помогли бы друг другу выживать, а потом померли от обезвоживания, - моя жизнеутверждающая позиция была непробиваема. – Не хочу обещать то, над чем не властен, но тебя, серый, я отсюда вытащить попытаюсь. Только при одном условии.

- При каком?

- Сам знаешь, без твоего желания ничего не выйдет… Главное, не отказываться от своей мечты перед снуфами. Ты уже понял, что их можно одолеть.

Волку не надо было дважды объяснять, о чем идет речь, и оставалось надеялся, что его душа постепенно сможет подняться из этой бездны отчаяния и мучений. Самое основное, я не видел у него патологического стремления к власти над другими. Он был независимый одиночка, но это никак не относилось к инферно. А его жесткость продиктована условиями жизни, и ее можно было вытеснить чувством справедливости.

Обойдя поляну, мы натолкнулись на тропинку, и я торжествующе воскликнул: