— Тут слишком много снега, нельзя ли нам вернуться? Очень холодно, отложим на завтра? Нет, нет, я не прошу вас отвести ее в отель! Я обожду… У меня отморожен нос, но я все равно обожду вас!

Отправляясь однажды домой после проведенного с ними уик-энда, во время которого пришлось в очередной раз выслушать его страхи, я в последний раз перехватил его взгляд в мою сторону.

Отец любил цирк. Когда мы были маленькими, он часто водил нас туда. Я не стану анализировать его пристрастие к красноносому клоуну, ибо свое предпочтение он все же отдавал белому. Поговорим лучше о шимпанзе, разодетых, как школьники по воскресеньям. Они бегали по манежу в сопровождении собачек, подгоняемые пошлыми шутками зрителей.

— Эти бедные звери чувствовали бы себя куда лучше в родном лесу. Как мне их жалко! — горевал он.

Став знаменитым, отец больше всего боялся оказаться на их месте. Он ненавидел праздники Нового года и 14 июля:

— Если меня, дети мои, вдруг обнаружат в машине, люди захотят меня потрогать, поцеловать, пожелать счастливого Нового года или отпустить шуточки вроде: «Как поживаешь, Фюфю? Покажи, как ты гримасничаешь!» Потом станут трясти, как грушу. Так что я быстренько стану для них обезьяной. Ненавижу толпу! Ее настроение меняется, как дуновение ветра, а симпатия может обернуться агрессией. Меня могут легко задавить в толкучке.

Мы тогда не много знали о шимпанзе, выступающих на арене цирка Медрано. Могли ли мы себе представить, что их ДНК отличалась от нашей всего на 0,3 процента? В 1960 году Джейн Гудалл, молодая англичанка-этнолог, по окончании университета отправилась в Танзанию для изучения этих животных. Сорок лет она жила с ними рядом, записывая ежедневно их поступки и жесты. Ведя по большей части праздную жизнь, эти обезьяны, как она заметила, подобно людям, отравляют себе жизнь бесконечной борьбой за власть. Как и мы, они способны на всевозможное притворство и на сомнительные связи для достижения своей цели.

Когда Фредерик Дьедонне и Жан-Кристоф Жоффр, которые уже десять лет подряд проводят в Париже Фестиваль имени Жюля Верна с показом приключенческих фильмов, по дружбе предложили мне в 2004 году войти в состав жюри, я сначала призадумался. Я не был уверен, что сумею поглощать каждый день десяток-другой документальных фильмов подряд. Но, узнав, что Джейн Гудалл представит свой новый фильм «Возвращение в Комбе», я тотчас согласился. На сцене кинотеатра «Гран Рекс» появилась хрупкая, воздушная, но прямая, как буква «I» женщина. Было трудно себе представить, что она прожила большую часть жизни в джунглях, передвигаясь на четвереньках.

— Какая же она милая! Вот кто бы наверняка понравился твоему отцу, — прошептала сидевшая рядом мама.

Но он наверняка пришел бы в ужас, увидев на задымленных от барбекю африканских дорогах, как автомобилистам предлагают на шампуре жаркое из шимпанзе!

В тот вечер Джейн Гудалл, не выказывая усталости, отвечала на массу вопросов зрителей. Зал был набит до отказа. Дети, подростки, старики не могли оторвать от нее глаз. На таких мероприятиях особенно остро ощущаешь разрыв между власть имущими и обычными гражданами. Вы когда-нибудь слышали, чтобы министр говорил о том, что скоро исчезнут тигры? Приз зрительских симпатий, однако, получил превосходный документальный фильм именно об этих зверях. Отец давно выражал по этому поводу свое беспокойство.

— Увидите, через двадцать лет останется лишь полсотни пар королевских тигров. Зато число политиков увеличится с двадцати тысяч до двух миллионов, — говорил он.

На другой день в «Гранд-Отеле» состоялся банкет по случаю закрытия фестиваля. В великолепно отреставрированном салоне под золоченым сводом в стиле эпохи

Второй империи почетный гость Джеймс Кэмерон вполне мог бы почувствовать себя на борту «Титаника». По логике вещей я должен был сидеть рядом с ним, ибо его фильм «Титаник» побил все рекорды сборов, которые до него удерживал фильм отца «Большая прогулка». Но хитрющий Фредерик предпочел посадить меня рядом с Джейн Гудалл.

— Ах, так вы сын Луи де Фюнеса! Мне очень нравится этот актер.

— Как и вы, он тяжело переживал постоянное уничтожение природы. Остались ли леопарды в Комбе?

— Остались. Мы их слышали поблизости, когда спали с мужем под открытым небом.

— Но ведь это опасно. Они могли вас растерзать!

— Верно, но мы не боялись. В лесу мы чувствовали себя в безопасности. Это был наш дом.

— Знаете, как и вы, он не любил охотников. Он говорил нам: когда объявляется «открытие сезона охоты», следовало бы это назвать «открытием безобразия». Настанет, мол, день, когда какой-нибудь господин с флажком в руке подаст такой же сигнал к открытию сезона охоты, как при старте автомобильных гонок. И это будет показано по телевидению, хотя перестрелка сразу распространится на весь мир. Малиновки, кролики, медведи, волки, слоны… всех перебьют!

— Он был прав. Поэтому мы и живем в Африке! Там люди необразованны, они стреляют по всему, что движется.

Я боялся ее обидеть, но сказал: «Как и вы, отец изучал больших обезьян. Вы — породу шимпанзе, он — человеческую породу… еще более опасную!»

— Конечно! В этом и заключается труд великого актера. Обнаружить в своей игре наших предков-животных. Я написала книги о своих наблюдениях. А он фантастически использовал экран для воссоздания всего этого!

— Большинство комиков вызывают смех, когда им поддают под зад. Они — вечные жертвы. А он представлял собой нечто обратное: в шкуре обезьяны он похож на Фродо, большого самца, который едва не сломал вам руку.

— Да, Фродо отличался невероятной жестокостью. Тогда как ваш отец никогда не использует силу, предпочитая ей хитрость.

Прекрасным примером всему этому служат взаимоотношения в «Большой прогулке» великого дирижера Станисласа Лефора (моего отца) и маляра Огюстена Буве (Бурвиля), когда они идут по дорогам Бургундии. Буве раздражен надменностью своего спутника, который относится к нему, как к прислуге. В своей удобной обуви тот свободно идет впереди. Лефору же неудобно в вечерних туфлях. Отнять ботинки у Буве силой невозможно. Тогда, чтобы их заполучить, Лефор разрабатывает макиавелливский план. Его как будто подменяют: он разыгрывает страдание. Съеживается и становится совсем маленьким. Его пронзительный взгляд заволакивает пелена. Он стонет, чтобы привлечь внимание своего спутника. И тот смягчается. Шимпанзе тоже умеют разыгрывать смиренников, оказавшись в невыгодном положении. Когда Бурвиль наконец оборачивается, он видит дирижера, прислонившегося к километровому столбу. Куда подевалась его спесь! Бурвиль возвращается. Сочувствуя, он старается подбодрить спутника, чтобы тот продолжал идти. Де Фюнес с трудом поднимается, держась за сердце. Сняв туфли, он не перестает ныть. Бурвиль протягивает ему руку: только что презираемый, он становится необходим этому человеку! Когда Луи де Фюнес показывает с умоляющим видом на его ботинки, ему ничего не остается, как обменяться с ним обувью, надеясь тем самым закрепить свое превосходство. Своим благородным поступком он рассчитывает стать бесспорным хозяином положения, человеком, без которого нельзя обойтись. И глубоко ошибается. Добившись цели, Станислас Лефор обретает прежний тон и суровый вид.

Как Бурвиль, так и отец знали, что в мире животных побеждает более хитрый: тот, кто, проанализировав ситуацию, умеет использовать ее в своих интересах. Но это не всегда тот, кто сильнее. В сумерках Бурвиль внезапно замечает направляющийся в их сторону немецкий патруль. По-прежнему обиженный, но добряк по натуре, он бросается к спутнику, который ничего не заметил, и прижимает его к земле.

Жерар Ури рассказывал, как ему пришлось настаивать, чтобы Луи де Фюнес в этой сцене поблагодарил Бурвиля. Тот не желал ничего слышать, вероятно, из-за своей застенчивости и сдержанности. По мнению Жерара, произнесенные им, однако, сквозь зубы слова благодарности обладали огромной эмоциональной силой.