Совершенно ошеломленная такой атакой, я уселась на кровати, а ночной гость продолжал болтать, стоя посреди горницы. Он отставил ногу и выпятил вперед грудь, словно выступал на каком-нибудь митинге по телевизору. При последних словах я обхватила голову руками. Какой царевич?! Какое волшебство?! Что за домовой?!
Тут он замолк, просительно глядя на меня, и я успела вставить свой вопрос:
– Вы хоть объясните толком, кто вы такой?
Гость явно рассердился:
– Да я же сказал уже, домовой я. То есть хранитель дома. Ежели дом из дерева, да в правильном, чистом месте поставлен, да в нем печь большая есть, то обязательно поселится домовой. Ну, правда, надо, чтобы и хозяева понимание имели, чтобы относились по-человечески. Подкормить чтобы. Гостинцев там подбросить. Пока в избе домовой есть – пожаров не будет ни за что, дом как поставили, так и будет он стоять хоть тыщу лет. А коли нет нас, то и дом пойдет вразнос: фундамент просядет, стены расползутся и прочие беды: пожары, наводнения. Опять же – крыс я гоняю лучше всякой кошки. Они же умные твари – знают, в каком доме можно поживиться, а в каком – нет.
Он помолчал немного, почмокал губами и вдруг пригорюнился:
– Только все меньше нас. Люди не хотят больше знаться с домовыми. Дома строят где попало, печи не ставят. А ведь только у печки человек становится человеком. Да и моду завели, чуть что – отдают дом другим хозяевам, а нас с собой не берут. А мы ведь всей душой не только к дому прикипаем, но и к семье…
Я невольно засмеялась, на что Кузя страшно обиделся:
– Чего ты смеешься? Так всегда Кузьма Петрович говорит, ежели что. И ты мне зубы не заговаривай. Отвечай, будешь есть кого? Или что-нибудь сказочное сотвори. Нашли сон на замок, хоть что-нибудь сделай… Раньше, когда бабки детишкам по вечерам сказки баили, те забьются на печку, и мы за печкой на месте своем уляжемся и все слушаем, слушаем… А потом мечтаешь, чтобы и вправду все это приключилось. Да вот незадача. Край у нас какой-то совсем не волшебный стал.
Тут до меня дошло, что же именно меня сейчас больше всего беспокоило:
– Послушайте, а почему я вас вижу? И почему от вашего голоса папа не просыпается?
– Дык ведь люди-то простые нас ни видеть, ни слышать не могут. Это уж кому как дано. Ты вот стала ведьмой, так теперь и видишь нас.
– Не называйте меня ведьмой, а то я обижусь.
Он страшно удивился:
– Почему это? Ведьма – это же от слов «ведать», то есть «знать», и «ма» – то есть старшая женщина, главная женщина. Хм, хотя тебе еще расти и расти до звания главной женщины.
Тут Кузя вдруг подхватился:
– Ох, заболтался я с тобой. А щас скотинку на выгон отправлять надобно. Ладно, следующей ночью приду, там договорим. Ну, покедова.
И с этими словами он выбежал прямо сквозь запертую дверь.
Я лежала совсем ошалевшая от этого визита. Что же это получается? Хранительница убедила меня в том, что волшебства нет. Но ведь домовые – это же волшебные существа. Хотя бы взять, как он прошел сквозь дверь. Ну, хорошо, допустим, раз я их видела, раз со мной случаются всякие странные вещи – значит, волшебные существа есть! НО! Тогда получается, что и Я со своими способностями (летать, лечить мысленным желанием и так далее) – тоже ВОЛШЕБНОЕ СУЩЕСТВО?
Я не хочу быть волшебным существом! Как будто нарочно, чтобы окончательно испортить мне настроение, пробегавшая по полу мышка вдруг подмигнула мне и, остановившись на мгновение, попробовала станцевать чечетку. У нее, конечно же, это не получилось, и она, засмеявшись, убежала.
Вон, во всех американских фильмах и сериалах стоит только ребенку что-то научиться делать: взглядом что-нибудь зажигать или читать чужие мысли, так за ним начинают охотиться всякие спецслужбы. А мне это надо? Мне совсем не надо, чтобы вокруг взрывались автобусы, гибли люди и всякое такое.
Ой, мамочки, что же делать? Мне стало совсем плохо, и я решила разбудить папу, чтобы с ним посоветоваться. Тем более и вставать уже пора, совсем рассвело.
Я соскользнула с постели и направилась в папин угол. Обычно под утро он похрапывает, а сегодня что-то затих. И даже с головой укрылся под одеялом. Я протянула руки, намереваясь изо всех сил потрясти папу за плечо. Он ведь такой тяжелый, что и не пошевелить его. Но вдруг под руками вместо папиного плеча оказалось что-то легкое и тщедушное, так что я чуть не упала на пол. Под одеялом что-то зашевелилось, и оттуда вынырнула заспанная мордашка какого-то малыша. Он тут же запищал тонким голоском:
– Ну, ты что, Ника, обалдела, что ли, совсем, так толкаться? О господи, что тебе надо?
Я в ужасе отпрянула от кровати, надеясь, что это всего лишь продолжение сна. В голове же сразу сложилось неумолимо, как таблица умножения, все последние события и голос Хранительницы: «Ты можешь влиять на живые существа», и мое желание: «Пусть папа станет маленьким».
Малыш отбросил одеяло и уселся на краю кровати, упершись локтями в колени и потирая лицо. Он был в папиных плавках, которых бы хватило на троих таких малышей, и я окончательно убедилась, что все это, к сожалению, не сон.
Надо признать, мне этот малыш сразу же понравился, особенно когда открыл глаза. Я любила рассматривать старые фотографии родителей в детстве. А этот живой большеглазый мальчик, явно еще дошкольник, с аккуратной стрижкой густых иссиня-черных волос, выглядел еще лучше. В нем ничего не осталось от моего прежнего папы. Стоп! Ужас какой-то – неужели это мой папа?!
Между тем малыш открыл глаза и мутным от сна взглядом уставился на меня:
– Мне такой кошмар снился… – тут он замолк, потому что понял одну неприятную для себя вещь. Обычно папа, даже сидя на диване или еще где-то, все равно смотрел на меня сверху вниз. Но только не сейчас. Хоть я и стояла не очень близко, ему пришлось взирать на меня снизу вверх. И это моему папе очень не понравилось. Он замер, потом стал медленно переводить взгляд с меня на свои ноги – маленькие, безволосые, трогательные ножки. Вообще, действительно мой новый папа (надеюсь, это правильное выражение, хотя, может, нужно говорить – новый облик моего папы?) чем-то неуловимо напоминал Ёжика, о котором я уже упоминала.
– ТЫ Ш-Ш-Ш-Ш-ТО? – зашипел на меня между тем папа. – НЕ-МЕ-ДЛЕ-ННО СДЕ-ЛАЙ МЕ-НЯ ОБ-РА-ТНО ВЗРО-СЛЫМ! СЛЫ-ШИШЬ?
Я испугалась не на шутку. В таком гневе я еще папу не видела. И тут до меня дошло: но и таким маленьким я еще папу тоже никогда не видела. Вот что он мне может сделать своими маленькими ручками? Ха! Мое желание сбылось – так что он теперь, наверное, уже понял, как плохо быть маленьким и почему я стремлюсь как можно быстрее вырасти. Только, наверное, это очень круто вышло. Как-то надо сделать так, чтобы папа меня не пришиб потом сгоряча, когда опять станет взрослым. С него станется.
Между тем папа не стал дожидаться превращения. Он соскочил с постели, схватил меня за руку и рванул чуть в сторону, чтобы я оказалась к нему вполоборота и появилась возможность ударить меня по попе. Вернее, это ему хотелось сделать. На самом же деле он лишь чуть дернул меня в сторону и все. Я же в ответ легонько его оттолкнула. Правда, тоже не рассчитала силы. Я привыкла, что на папу и с разбега наскочишь, а ему хоть бы хны. А тут он отлетел и ударился об угол тумбочки. На его глазах сразу же появились слезы. Я подскочила к нему, пытаясь обнять:
– Папочка, прости меня, я не хотела!
Но он стал отбиваться от меня и только жалобно просил:
– Уйди! Ну уйди же от меня!
Неизвестно чем бы все это кончилось, если бы со двора не раздался голос крестного:
– Эй, Тимофеич, и сколько тебя ждать? Мы же договорились.
Почти тут же раздались гулкие шаги по крыльцу. Папа дернулся к шкафу, на ходу теряя свои же плавки.
– Скажи, что я куда-то ушел, – пропищал он.
В горницу ввалился чрезвычайно довольный жизнью дед Кузя:
– Привет, Ника, а где твой отец?
Я не нашла ничего лучшего сказать, что он ушел к дяде Егору.
– Да??? – несказанно удивился крестный. – А как он ушел? Дворами, что ли? Я уж битый час сижу на завалинке, все его караулю… А что он – без штанов ушел, что ли? – обратил он внимание на папину одежду на спинке стула. – И кровать его ты заправляешь? Чего это у вас творится?