Ливелин внимательно посмотрел в побледневшее лицо дочери и, улыбнувшись, похлопал ее по руке.

– Сейчас я собираюсь подготовить письма королю Шотландии, которые ты ему передашь и которые сможешь дополнить своим устным рассказом. А тебе я предлагаю съездить в Карнарфон повидаться с матерью. Она будет рада, если ты побудешь с ней хоть один день. Последнее время она не очень здорова. – Отец вздохнул, и Элейн почувствовала в его словах плохо скрытую тревогу.

– Что случилось? – Возмущение тем, как бесцеремонно отец распорядился будущим Ронвен, было забыто перед лицом новых забот.

– Твоя мать стала слаба, быстро устает. – Отец замолк. В этот момент они оба вспомнили о годах изгнания, что мать провела в суровом холодном монастыре. – Она была очень счастлива, когда ты приезжала в прошлый раз, и до сих пор помнит об этом. Ты обязательно должна съездить к ней.

– Отец! Ей нужно жить здесь, в Абере, или в Ланфаэсе. А Карнарфон – совсем неподходящее место, тем более, если она болеет!

– Она не хочет приезжать сюда до тех пор, пока здесь находятся Граффид и Сенена.

– Но теперь-то она сможет приехать? Граффид завтра отправляется обратно, в Лейн. – Элейн с подозрением посмотрела на отца. – А вы, случайно, не поссорились с ней?

Отец покачал головой.

– Но она недовольна тем, что ты снова сблизился с Граффидом?

– Она боится, что я проявлю слабость и изменю свое решение о наследовании моего титула Даффидом. Я ей говорил, что нечего бояться и что мое решение твердо: Даффид – мой наследник. Граффид не является сыном моей нынешней жены, и, даже если по законам Уэльса он и имеет право на часть наследства, все равно он слишком неуравновешен и не пользуется поддержкой в стране.

– Конечно, ведь ты сам заставлял своих сторонников приносить клятву на верность Даффиду. Ты сам лишил Граффида поддержки. – Элейн старалась говорить спокойно.

– И так все и останется! – Ливелин начал терять терпение. – Довольно! Иди и скажи своей няньке, чтобы она собиралась. Ты можешь остаться у матери на две ночи, а когда вернешься, я уже подготовлю письма. Тогда ты сможешь заехать в Честер перед тем, как отбыть на север. Как чувствует себя твой муж? – Он и раньше спрашивал ее о здоровье Джона, но по тому, как он смотрел не нее сейчас, Элейн поняла, что отец действительно беспокоится.

– С ним все хорошо, отец. Когда мы вернулись из Шотландии, он одно время опять кашлял, но сейчас все в порядке. Когда я рассталась с ним, он был вполне здоров.

– Но у вас до сих пор нет детей?

Элейн отвела глаза в сторону и пожала плечами.

– Бог еще не благословил наш брак детьми…

– Но ты его настоящая жена? Ваш брак заключен?

Элейн почувствовала, как ее щеки предательски краснеют, но твердо взглянула в глаза отцу:

– Да, папа. Брак заключен!

Карнарфон

Когда Элейн провели в спальню Джоанны, устроенную в новой, недавно построенной башне, она застала мать лежащей в постели. Увидев дочь, Джоанна улыбнулась и, приподнявшись на подушках, протянула к ней руки, чтобы обнять. Лицо ее было бледным, под глазами лежали тени, но сами глаза были, как всегда, живыми и внимательными.

– Что с тобой, мама? Ты больна? – Элейн села рядом с матерью на край кровати. Она почувствовала неожиданный прилив нежности и жалости к этой женщине, своей матери, которую она так мало знала.

Джоанна пожала плечами.

– Не знаю! Иногда у меня бывают какие-то непонятные приступы, которые отнимают силы. Но это почти прошло, скоро все будет хорошо. – Она улыбнулась. – Ну, рассказывай свои новости! Что там задумал твой отец со своими сыновьями, пока я так кстати оказалась здесь, чтобы не мешать им в Абере?

Элейн махнула рукой.

– Они всегда чем-нибудь заняты! Может, тебе лучше рассказать о том, как живет Джоанна в Шотландии, и о свадьбе принцессы Маргарет?

Мать поджала губы.

– Мы никогда не были особо близки с Джоанной, ты же знаешь. Мы ведь сводные сестры, и вряд ли она забыла о том, что я – не дочь королевы, жены ее отца. – В словах Джоанны слышалась неподдельная горечь.

– Но ведь король Генрих объявил тебя законной дочерью короля, – мягко напомнила матери Элейн. – И потом, Джоанна всегда говорила о тебе с искренней любовью! И в этот раз она велела передать тебе свой самый сердечный привет!

– Удивляюсь, что она еще помнит обо мне! – Лицо Джоанны вдруг исказилась от боли, и, прижав руки к животу, она едва не повалилась на бок.

Элейн вскочила на ноги.

– Мама! Тебе дать лекарство? Где оно? Что говорят твои врачи?

Джоан покачала головой.

– Ничего, милая! Сейчас все пройдет, не беспокойся. – Подождав, пока боль успокоится, Джоан снова устроилась на подушках и, полуприкрыв глаза, сказала: – Расскажи мне про свадьбу Маргарет.

Но, начав рассказ, через минуту Элейн заметила, что мать спит.

Вечером она снова поднялась в спальню к Джоанне. На этот раз мать выглядела лучше, лицо ее было не таким серым, а волосы были аккуратно причесаны служанкой.

– Элейн, – сказала она негромко, – я хочу, чтобы ты написала своим сестрам, я хочу их видеть – и Гвладус, и Гвенлиан, и Ангхарад, и Маргарет. Пусть они приедут ко мне!

– Мама! – Элейн испуганно смотрела на нее. – Ты же не собираешься умирать!

– Конечно, нет! – Джоанна попыталась рассмеяться. – Просто я чувствую себя слабой, глупой и сентиментальной. Разве это не повод для моих детей навестить меня? – Она взяла Элейн за руку и усадила рядом. – Знаешь, девочка моя, я очень жалею, что отдала тебя Ронвен. Ведь с другими дочерьми я была гораздо ближе… Мне кажется, что это она сделала нас врагами.

– Нет, мама! Ронвен никогда бы этого не сделала!

Джоанна пожала плечами.

– Ронвен была очень ревнива. Она хотела, чтобы ты принадлежала только ей, – ведь у нее никогда не было своих детей. Она хотела, чтобы тебя назвали Бриджит, по имени покровительницы дня, когда ты родилась. Но мы назвали тебя в честь святой Елены. Она была дочерью твоего предка, короля Коэла… – Джоан несколько мгновений помолчала, потом добавила: – Мне кто-то говорил, что богиню света тоже звали Эллен… Она опять прикрыла глаза, задумавшись о чем-то. – Знаешь, Элейн, – продолжила Джоанна, – однажды твой отец сказал, что боится, как бы Ронвен не обратила тебя в язычество. Я ответила ему, что она не осмелится на это. Хотя у твоего отца был один бард, который верил во все это колдовство, заговоры и прочее. Наши горы… в них еще живет много таких людей, противников христианской веры. Я даже думаю, что твой братец, Граффид, тоже один из них…

Элейн ничего не ответила, а только прикоснулась пальцами к четкам, висевшим у нее на поясе.

– Элейн, ты меня слушаешь? – Голос матери прозвучал неожиданно громко. – Запомни, девочка, Ронвен – это зло. Я рада, что ее больше нет с тобой рядом…

Сама Ронвен в это время была внизу, в главном зале, где вместе с другими обитателями замка слушала странствующего музыканта, что появился в Карнарфоне накануне.

– Нет, мама, ты не права! Ронвен меня любит и никогда не причинит мне зла!

– В самом деле? Может быть, не знаю… Но я уверена, что она, не колеблясь, переступит через любого, кто встанет на ее пути. Или на твоем, если, как ты говоришь, любит тебя. – Джоанна горько усмехнулась. – Ведь это она подговорила тебя выдать Уильяма и меня твоему отцу, помнишь? – Это было первый раз, когда мать за многие годы заговорила о событиях той давней ночи.

– Мама! Это было так давно! Все уже забыто… – Элейн закусила губу.

– Забыто? – Глаза Джоанны сверкнули. – Нет, ничего не забыто. Я любила его, хотя и не так, как твоего отца. – Она взяла Элейн за руку умоляющим жестом. – Пойми, дочь, все это было каким-то новым, странным и запретным… Это было единственной радостью для меня, ведь я уже почти смирилась с тем, что становлюсь старой… Я привыкла, что придворные льстят мне, но Уильям… Это было совсем другое. Он заставил меня понять, что я – живая… – Джоанна закрыла глаза, ее рука, державшая пальцы Элейн, ослабла. – А ведь ты ревновала, дитя мое, верно? Ты не хотела, чтобы твоя старая мать отбирала у тебя его внимание, ты хотела, чтобы он смотрел только на тебя и на эту ужасную лошадь… Ты не понимала меня. А я ни за что на свете не предала бы твоего отца, я ведь так любила его… – Джоанна замолкла.