— Это ты убийца! — смело крикнул пойманный — попытался плюнуть в Творимира, но не попал.

Несчастного повалили, стали извивать ногами.

— Довольно пока! — крикнул Творимир.

Пойманного поставили на ноги — теперь его лицо было разбито, залилось кровью. Он зло усмехался:

— Что не узнал меня?! А я вот узнал! Все это время на тебя охотился! Ведь ты мою мать убил! А сколькие еще были тобой убиты, скольких по твоему приказу замучили!..

— Не правда! — вновь крикнул Творимир, хотя уже знал, что все это правда.

— Я готов к мукам и смерти, жаль только, что не удалось до тебя добраться!..

— Все равно — правда на нашей стороне! — топнул ногой Творимир (но он чувствовал себя и неправым, и слабым, и совсем запутавшимся).

— Ради чего вы начали эту войну?..

— Увести его? — осведомился начальник стражи (тоже, кстати бледный, предчувствующий расправу за то, что убийца проскользнул через все его заставы).

Но Творимир дал знак оставаться — с деланным презрением обратился к убийце:

— Мы начали войну ради Гроба Весны, который вы выкрали…

— Верно. Но только не называй нас разбойниками. Разбойники это вы. С чего вы взяли, что Гроб Весны ваш? Весна вам об этом сказала? Сомневаюсь! Просто захотели прикарманить благодать. При приближении к Гробу прибавляются силы — за это чудо «святоши» прибирали немало золотых. Но многие ли знали, что, если гроб заполнить зернами, то из этих зерен взойдут плоды втрое больше обычных, взойдут втрое быстрее, и дадут такое потомство, что всю землю родимую разом накормить можно? Мы, простые люди, могли бы жить сыто, но вместо того — голодали. Выкрали?.. Нет — просто забрали то, что вы себе нагло прикарманили. Вначале нас было очень мало — иные слепо подчинились тирану. Но мы быстро множились, и город наш чудесным образом рос. Вскоре нас станет так много, что мы выйдем из города, и просто растопчем ваш лагерь. Гнусные убийцы! Истязатели! Презираю вас!..

Он хотел еще раз плюнуть в Творимира, но его сильно ударили, и затем, уже бесчувственного вынесли из шатра.

Появились еще какие-то люди, выражали соболезнование, разражались ветвистыми ругательствами на «разбойников». Творимир стоял, рассеяно их слушал. Разные противоречивые чувства мешались в нем, но все это были сильные чувства…

И вот в палату вошел Бриген Марк. За эти годы Бриген располнел, изъелся морщинами. Бриген был обвешен драгоценностями. Его большое тело не вмещало всего того, что он желал уместить. Сокровища теснились одно на другое, и, видно немало весили. Но Бриген привык к этому неудобства.

Глаза у Бригена были глубоко несчастными, и злыми от этого безысходного, долгого несчастья. Под глазами вздрагивали темные мешки. И Творимир вспомнил, что Бриген — второй после Царя человека.

— Убиты?! — спросил Бриген громко, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Ну, и что же ты, старый вояка, медлишь?! Почему не взываешь о мщении? Или совсем в рухлядь превратился?..

И вот тогда Творимир задрожал от ненависти. Он метнулся к стене, сорвал тяжеленный двуручный меч и обрушил его на стол. Стол переломился на две половины, а Бриген мрачно усмехнулся, молвил:

— Кажется, ты вполне созрел, чтобы идти в наступление. Подкоп вырыт, твои пять тысяч только и ждут…

И вот Творимир вспомнил, что последние несколько месяцев осаждающие занимались рытьем подкопа. Была проделана воистину титаническая работа. Ход вел глубоко под стенами, к площади у городских ворот. Под площадью была вырыта целая зала. В определенный момент мостовая должна была рухнуть, а из проема устремились бы пять тысяч воинов. В их задачу входило разбить сильный «разбойничий» гарнизон, который охранял ворота.

— Я хочу, чтобы это все закончилось! Выпустите меня! — закричал Творимир.

Темные глаза Бригена еще больше потемнели.

— В тебе столько ненависти. Никто лучше тебя не справиться. Иди же и командуй своими пятью тысячами. Говоришь, война надоела? А кому она не надоела?.. Вот захватим Гробополь…

Творимир уже не слышал его — выскочил из своих покоев, и дальше — меж, до боли знакомых, однообразных, трепещущих в кровавом зареве палат, устремился туда, где возбужденно шумело, ожидало его войско.

Вот они — его пять тысяч. Стоят, возбужденно переговариваются, нетерпеливо теребят клинки. Все воины бывалые, к убийствам привыкшие. Как увидели Творимира — замерли, напряглись. Потом заговорили громко, зло:

— Знаем уже про ваше горе!.. Но мы за вас отомстим!.. Клянемся!.. Пусть наши клинки об их кости затупятся, так мы их клинками рубиться будем!.. Клянемся!..

Они вздернули клинки вверх, в сторону трепещущего в кровяном зареве города-исполина Гробополя.

— Покончим с этим сегодня, да?! — проскрежетал Творимир, и вдруг мучительно взмолился. — Устал я от этой войны!.. Как же я ненавижу все — ВСЕ это!.. Ну, пошли…

…Вот начало подземного хода. Вообще-то, было два темных прохода, и оба в высоком, обросшим кустарником холме. В один вход прежде входили копатели, из другого — выносили на носилках землю. Эту землю складывали на телеги, крыли их тканями, и под покровом ночи вывозили на дальние поля.

— Эти две пещеры — мои две ноздри… — прошептал Творимир, когда они вошли в темный, влажный туннель.

Его слова отдались эхом, и все их услышали. Все же шагавший рядом воин, тщетно стараясь придать своему грубому голосу вежливость, осведомился:

— Что сказать изволите?

— Ничего… я ничего не понимаю… Если это действительно мой нос, а город и лагерь — они поднялись из моей груди и головы, когда я заснул на поле — так, выходит все это происходит в моей голове… Нет — я уже ничего не понимаю… Лучше мне было оставаться на Земле…

И, как только он вспомнил о Земле, впереди, в полумраке появился некий контур. Подошли ближе — на камне сидел, ясными, печальными очами глядел на Творимира-старого Творимир-молодой.

— А! — резко крикнул, остановился, схватился за морщинистую голову Творимир-старый, затем зашипел:

— Ну, кто ты?.. Отвечай немедля!

Творимир-молодой ничего не отвечал, и тогда Творимир-старый бросился на него. Руки скользнули в темный, влажный воздух — он споткнулся, ударился головой о камень. Его подхватили, поставили на ноги — в лицо, безжалостно слепя, плеснул свет факелов.

Заботливо спрашивали:

— Здоровы ли?.. Не слишком ли ушиблись?..

Но с заднего плана слышались и иные голоса:

— Совсем старик рехнулся… Вот сын бы его был хорошо командовал… Сына зарезали, жену зарезали… вот рассудок и помутился…

Творимир сдвинул седые, опаленные в прежних схватках брови, рявкнул:

— Пошли!..

И уже вышагивая по этому, кажущемуся бесконечным туннелю, стонал:

— Матушка… прости ты меня!.. Спаси! Спаси!.. Вырви из этого ада!..

Но вот ступили они в большую залу, которая притаилась под площадью у ворот. Вверх подымались колонны. Стоило нажать рычаг, как колонны эти складывались, да с таким расчетом, чтобы увлечь за собой часть мостовой, и не рухнуть на головы воинов.

— Все готовы? — без всякого интереса осведомился Творимир.

Ряды уже выстроились. В напряженных руках поблескивали клинки. Затаенное «Да» глухо прокатилось. Тогда Творимир подошел к рычагу и дернул его…

Колонны сложились, прежде подпиленная мостовая убралась за ними. Теперь надо было бежать вверх по широкой лестнице, но…

— Предательство! — взревело разом несколько сот злых и испуганных голосов.

Их уже ждали. Без лишних слов, давно готовые, застывшие у края лучники, метнули стрелы, присели; за ними открылся следующий ряд — вновь стрелы. По команде поднялся первый ряд — стрелы свистели беспрерывно.

Безмолвно лежали, истекали кровью убитые; корчились, вопили раненые. Иные собрались, выставили высокие щиты, и, пригибаясь за ними, все же двинулись в атаку. Но тут раздался скрип, и хлынули потоки кипящей смолы. Вопли мучеников вплелись в густые, раскаленные клубы — и прежде это был ад, но теперь стал адом вдвойне, втройне… Ряды наступавших смешались, щиты пали — они вновь открылись стрелам.