— Ну хорошо же! — хрипела в ярости Яга, — А ну-ка веревки обвяжите их!
И тут в воздухе появились веревки — они двигались стремительно, и извивались, словно воздушные змеи. Не успел Алеша опомниться как одна такая веревка скрутила его с ног до головы, так что он рухнул на пол, вторая же — оплела Олю. Яга посадила девушку на лавку и махнула на печку, устье в той чудесным образом расширилось, до таких размеров, что в нем мог бы встать в полный рост взрослый человек. Пламя сложилось в раскаленный добела котел, из которого тут же раздалось бульканье.
Яга посмотрела на связанных ребят и сказала:
— Да — хороший сегодня пир будет…
В это время с улицы раздался такой скрежет и грохот, будто некий чудовищный великан рвал в клочья каменные глыбы. Громада Бабы-Яги шатнулась к окну, и вот вновь загрохотал её голосище:
— А — ну вот и гости уже пожаловали!.. Ах, Баюн — чтоб его светлые лесные феи забрали! Говорила же — нельзя медлить, так нет же… И как можно, в такой праздник и без угощенья таких дорогих гостей встречать!.. А-ах! Уже сюда идут!
Яга всплеснула своими кряжистыми ручищами, да с такой силой, что раскиданная по избе посуда подпрыгнула, а в ушах Алёши и Оли некоторое стоял звон. Колдунья же продолжала скрежетать:
— Нет, нет — никак нельзя этого допустить… Ну попадись мне теперь этот Баюн — в клочья разорву… Ну вот — уже к лестнице подходят… Что ж делать? Что ж делать?!!.. Ну, надо по крайней мере встретить…
С этими завываньями, Яга бросилась к двери, и, распахнув её, прокричала:
— Нет, нет — подождите немного! Ещё не всё готово!..
Тут прорезался хор резких, каменистых голосов — которые отличались только по грубости своей:
— Нет, нет — не хотим ждать! Мы и так истомились в подземном царстве, не хотим терять ни минуты праздничной ночи! Пусти!
— А я говорю — подождёте несколько минут — ничего с вами не станется; зато будете награждены таким угощеньем…
— А-а-а! Чуем — молодая кровь! Не надо ничего готовить — мы их так проглотим!..
— Вы же знаете — это против правил!..
Яга пыталась загородить проход, однако её отстранили, фигуры более массивные — это были те самые ожившие каменные истуканы, которые уселись на лодку подземного перевозчика первыми. Они не смогли бы протиснуться в дверь, несомненно раздробили бы створки, однако ж дверь, так легко как пасть принимающая пищу расширилась, так же расширилось и пространство горницы, иначе прибывшим гостям просто негде было бы разместиться. Это увеличение было примечено и Алёшей и Олей, однако ж они совсем не удивились, так как были поглощены иными заботами: Алёша кое-как, извиваясь как гусеница, смог подползти к Оли, и зашептал:
— Каким-то образом — ты должна полностью отвлечь их внимание… Настолько отвлечь, чтобы они даже и о еде позабыли…
В это время прогремел один из каменных голосов:
— Да! Свежее, хорошее мясо! И зачем их готовить!..
В избу вошли только три фигуры — самые массивные, самые важные, остальные разбежались безобразить по лесу. Эти три бесформенные, корявые фигуры в одно мгновенье опустились на лавку, и лавка под их тяжестью передёрнулась, затрещала, даже и в пол вдавилась, но всё-таки выдержала; самая массивная из фигур, распахнула пасть, которая оказалась настолько громадной, что могла бы в одним махом проглотить целого быка; раздался утробный, булькающий голос:
— Терпеть больше не могу!.. Ну, хозяйка — давай нарушим; давай я проглочу эти девчонку не приготовлённой; заодно и тебя от лишних хлопот избавим.
— Есть законы…
— Да кто за этими законами следит? Неужто Кощей? Да он сидит в своей пещере от всего мира взаперти! Так кто же?..
— Та сила, имя которой нам лучше не произносить…
— Так уж и следит?.. — вздрогнуло уродливое создание. — …Да — лучше не произносить, а то нагрянет, отберёт добычу…
И Алёша и Оля конечно догадались, что речь идёт о тех светлых духах, о тех божествах, которые расцветали весной и которые сейчас потеряли часть своей силы; догадались они, конечно и о том, что Сила, имя которой даже и произносить боялись эти создания, была конечно же Любовью…
Неуместное воспоминание о тех силах, которые некогда свергли их, потомков хаоса в подземное царство, привели каменных истуканов в некоторое уныние, и этим то и воспользовалась Оля — своим ясным, переливчатым голоском, она проговорила:
— Не хотите ли послушать одну печальную и очень красивую историю, которая приключилась в Древние Дни?..
Глазищи — выпученные, чёрные и кровавые, жадные и поддёрнутые кровавой пеленой — все разом обернулись к ней. Зарокотали, загоготали, зашипели, захрипели:
— А голосок-то у неё с-с-славный! Даже и жалко…
— Не слова о жалости!
— Ну, так и пусть расскажет напоследок. То-то нам услада от её голоска будет! Ха-ха-ха!
— А я хочу знать — будет ли в этой истории смерть?! — поинтересовался один из истуканов.
— Да — в этой истории есть и смерть… — тихо отвечала Оля.
— А — ну тогда хорошо! Смерть — это хорошо. Ты рассказывай, и готовься, что по окончании тебя саму ждёт смерть.
— Я знаю, что В Конце меня ждёт смерть. — ровным голосом отвечала Оля.
— Итак, — это очень старая и очень грустная история… — начала Ольга.
Алёше стоило большого труда не поддаться чарам её голоса — не остаться, слушать вместе с иными чудищами, но осуществлять то, что он задумал прежде. Собственно, замысел его заключался, чтобы снова выйти из тела, и попытаться что-нибудь сделать: он в общем то и не знал, что именно он может сделать, но он просто не видел какой-либо иной возможности…
Дальше я приведу ту историю, которую рассказала Оля.
* * *
Случилось это в давние, давние времена, в те далекие годы когда Кощей Бессмертный обладал великой силой и темное королевство его считалось непобедимым. Много зла случалось в мире в те далекие годы, но и все доброе было более возвышенно и чисто нежели сейчас. Тогда жила в маленькой деревушке, которая стояла средь огромного дубового леса, девушка по имени Марьюшка, и была она и душой и телом прекрасна и чиста словно луговой цветок, а в те часы когда солнце касалось ее волос они вспыхивали ослепительным волшебным цветом — в них, словно на поверхности воды отражались лучи солнца. Жила девушка не тужила, другой жизни не знала; помогала отцу и матери, и с подругами по грибы, да по ягоды ходила. Любила Марьюшка смотреть на небо — хоть и маленькую его часть видно было среди крон высоких деревьев, но и эта маленькая толика притягивала внимание Марьюшки.
— Ах, — вздыхала она часто глядя на птиц, которые пролетали где-то в синеющей выси над деревьями, — Как хотела бы я чтобы и у меня выросли крылья как у этих птиц! Тогда бы я взлетела в самую эту глубину, посмотрела бы из нее на наш лес, и летала бы и кружилась там до того как иссякли бы мои силы! Целый бы день в этом чудном просторе кружила!
Такая у нее была мечта, но она никем с ней не делилась, думала что над ней станут смеяться. Так и берегла она эту мечту как самое большое свое сокровище.
И вот как-то раз, в ночную пору, лежала она на соломе, на крыше своего дома и любовалась звездами и луной. Вдруг послышался ей голос — мягкий и нежный словно перина и чарующий, западающий навечно в душу, словно рокот морских валов и вечный словно небо. Голос этот пел песню и хоть не понимала Марьюшка не единого слова, все ж, была эта самая чудная песнь которую она когда-либо слышала.
И спросила она тихо своим прекрасным чистым голосочком:
— Кто здесь?
Воцарилась молчание, а потом тот же голос ответил ей:
— Я.
И тогда Марьюшка увидела что в воздухе прямо над ней витает сотканный из самого светлого облака дух, и Марьюшка сказала тогда то что вырвалось из самой глубины ее сердца, выразила то что заполнило ее в тот миг:
— Возьми меня с собой, — говорила она, и по щекам ее от волнения и от душевного пламени катились слезы, — Я знаю что ты, кем бы ты ни был больше не вернешься сюда, улетишь вот сейчас, а я останусь здесь на земле и до конца своей жизни буду помнить и страдать глядя на небо! Возьми же меня ввысь, я хочу летать, хочу быть птицей!
