— Оля, я хочу сказать тебе кое-что сказать…

Та шла потупив голову.

— Ольга, ты должна знать — я очень тебе благодарен за то, что ты так вот решилась идти со мной, спасибо тебе…

Теперь Ольга повернулась и смотрела на Алешу. Некоторое время они шли в молчании, потом Ольга спросила слабым голосом:

— Ты ничего не забыл Алеша — кремний, топор…

— Топор, топор! Как же я мог забыть — что ж теперь возвращаться…

— Не надо возвращаться, я так и думала, что ты что-нибудь да забудешь — я взяла топор… А нож взял?

— Нет и нож то же… хотел взять у отца охотничий, да подумал заметят еще…

— Так, значит, и нож я не зря взяла…

Некоторое время они шли в молчании. Березки склонили свои тоненькие, укутанные снежными варежками веточки над дорогой, изредка некоторые из этих веточек вздрагивали словно живые, и снежные комья опадали с них в сугробы.

Но вот березовая роща осталась позади, и перед ребятами предстал большой холм на который взбиралась дорога. И они начали подъем…

— Как думаешь — скоро наше исчезновенье заметят? — спрашивал Алеша.

— Мои то раньше вечера не забеспокоятся. — отвечала Ольга, — а как стемнеет — начнут бегать по избам спрашивать, не видел ли кто Олю… Ну а там… Ох, жалко мне их…

— А мне что — своих, думаешь, не жалко? — проговорил Алеша и остатки веселья вместе с этими словами вылетели из его головы…

Ребята взошли вершины холма, и там, остановились, и повернувшись долго смотрели на открывающийся вид: под крутым склоном холма, укрытым толстым белым покрывалом, покоилась, блестя сотнями белых шапок и несметным количеством тоненьких веточек березовая роща; за ней виднелись крыши родной Березовки. Дальше, за деревней отливало иссяня-черным цветом круглое озеро, за ним раскинулось белое поле, с одной стороны которого серебрился в ярком свете лес, южная же часть поля опадала к берегу реки Рыбницы за которой вновь лежали поля и совсем уж вдали, у самого горизонта, вновь чернели тоненькой полосочкой леса… Видно было, что с севера плывут редкие пока облачка, несколько раз долетали оттуда слабые порывы холодного ветра.

Ребята про себя сказали последнее: "-Прощай!" родным домам и зашагали по дороге ведущей на восток. С вершины холма видели они, что дорога тянется сероватой нитью по большому полю, нигде не было видно ни живой души, лишь темнели кое-где небольшие рощицы да перелески. Вдали же, у самого горизонта, черной нитью виделся большой лес.

— Это Ельный бор. — говорил, указывая рукой на черную ниточку, Алеша. — Я бывал там с отцом, срубали мы там елку под новый год… Дорога через него проходит, а там уж и Янтарный тракт — там, я знаю, много людей ходит, рассказывают, что купцы там в санях, а то и целыми караванами свой товар везут. Вот, может, и нас с собой в сани возьмут… Идти то туда, я думаю, дня три, еды нам, значит, с лихвой хватит. Только бы не замерзнуть.

Некоторое время шли они, разговаривая или же напевая песни, стараясь не думать о том, что будет дома… Раз послышался им позади звон колокольчиков и они обернулись на оставленный гребень холма, постояли, подождали некоторое время да пошли дальше.

А с севера медленно поднималась, заслоняла синеву небес белая стена, все чаще налетали порывы ветра… Шли до тех пор, пока у Алеши не заурчал желудок. Тогда ребята присели прямо у обочины и наскоро перекусили кусками окорочка и хлебом — Алеша достал было бутыль с медовым напитком, но Ольга запротестовала:

— Когда уж совсем холодно станет, так откроем, а так… не хватало еще, чтобы нас пьяными нашли…

Сказав это она достала бутыль с яблочным соком.

Встревожено заскулил Жар.

Алеша бросил ему кусок окорока, но пёс к нему и не притронулся, он переводил взгляд с Алеши на надвигающееся с севера ненастье и на виднеющиеся в отдалении холм, за которым притаилась Березовка.

Тогда Алеша нагнулся к Жару, обхватил его за шею и заговорил:

— Ты пойми — мы теперь домой не скоро вернемся. Не могу я жить как раньше — без снов…

Жар слабо вильнул хвостом, лизнул Алешу в нос и опустил свою огненную пушистую голову:

— Ну вот, умница, все понимаешь, — произнес Алеша и потрепал Жара за ухом.

А потом они зашагали дальше среди снежных просторов. Шли быстро, иногда даже бежали, чтобы не замерзнуть.

Так прошло несколько часов. Алеша вспоминал теплую избу, пламя в печи. Представлял себе, что мать уже наверное сварила кашу, и поставила ее — дымящуюся, льющую приятный аромат, на стол…

Налетела вьюга, а вместе с ней и сумерки пали на белую землю. Бессчетные мириады снежинок застилали видимость. А где-то далеко-далеко, едва слышно за свистом ветра, взвыли волки.

— Слышишь, Алеша? — спросила Ольга.

— Слышу, слышу — волки, да где-то совсем далеко… Вот бы нам где-нибудь укрыться…

— Я, кажется видела, перед тем как налетела вьюга, перелесок у дороги…

— Ну и далече до него?

— В такую то непогоду за час дойдем!

— Ну, значит, пойдем быстрее, а то нас этот ветер совсем з-заморозит. — Алеша застучал зубами.

Теперь дорога завернула на север и вьюга била ребят прямо в лицо. Тогда Ольга закричала:

— Это снежная ведьма! Это ее проделки — она хочет остановить нас в самом начале… — Ольга закашлялась от попавшего в рот снега.

Дальше шли молча, подняв воротники… Все тяжелее и тяжелее было шагать — казалось, снег налипал на валенки стопудовыми гирями — и это был первый день пути! В это время пора уже было ужинать, однако ребята так замерзли, что о какой еде и не думали.

Наступила ранняя декабрьская ночь: беззвездная, темная. Ребята взялись за руки — так легче было идти. Если один спотыкался, то второй поддерживал его. Впрочем, один раз они растянулись вместе, споткнувшись обо что-то. А когда поднялись из наметенного ненастьем сугроба поняли, что во тьме сбились с дороги — споткнулись они об поваленное дерево, собратья которого окружали Алешу и Олю со всех сторон.

— Ну вот, забрели, — устало проговорил Алеша. — Впрочем, Жар нас все равно выведет… Но сейчас стоит поискать прибежища на ночь, в этом лесу, по крайней мере, ветер не так силен, как в поле…

Ольга молчала, но вот сквозь завывания леденящего ветра Алеша услышал ее тихие всхлипывания, и взглянув на нее увидел, что на ее щеках блестят и тут же превращаются в маленькие льдинки слезы.

— Я ничего… извини. — быстро сказала Ольга и утерла варежкой щеки.

Алеша, повинуясь возникшему в душе порыву, поцеловал ее в щеку.

Они прошли несколько шагов и тут залаял Жар — он подбежал к ребятам, и схватив Алешу за подол шубы, потянул за собой; что ж — Алеша знал какой умный пес Жар, и последовал за ним.

Пройдя несколько шагов, каждый из которых давался с большим трудом, так как приходилось продираться сквозь сугробы, они обнаружили, что стоят у кромки небольшого оврага.

Алеша шагнул и зацепившись за какую-то, скрытую под снегом корягу полетел вниз к заваленному снегом дну. Он погрузился лицом в снег и застонал от продирающего холода. Его тут же подхватила Ольга и помогла подняться, а Жар жалобно поскуливал где-то поблизости.

— Вот, кажется, и укрытие для нас. — проговорила слабым голосом Ольга и указала на черный провал под нависшей над оврагом сосной. Во тьме этой маленькой пещерки свешивающиеся корни походили на гнилые зубы, а лежащий в глубине валун напоминал уродливый язык.

Тем не менее, после часов пути через снежное поле продуваемое ледяным ветром, это убежище показалось ребятам настоящим райским уголком. Они растянулись на земле — уставшие и продрогшие. Прижались друг к другу, стуча зубами и настороженно вслушиваясь в завывания ветра… Несколько раз им слышался отдаленный волчий вой; в такие мгновенья навострял свои уши и Жар… Вот он вскочил и лизнул Алешу в лицо.

— Что?! — Алеша насторожился и вот сквозь рев бури долетел до него звон колокольчиков.

Вот закричал, зовя своего сына, Алешин отец. Затем Ольгина мать звала дочь, потом Алешина мать и Ольгин отец и наконец все хором… заржали где-то на дороге лошади.